— Прирельсовый склад — в поселке. Участок арендован. В полутора километрах — бывшее подсобное хозяйство флота. Остались три коровы, десяток свиней, при них — скотник с семьей. Большинство зданий свободны, и аренда на них оформлена. Включая казарму на площадке — жилье для взвода солдат…
И так далее. Четко, ясно. Будто выдавал приказ на наступление. Противник, свои силы, приданные средства, дислокация, сосед справа, сосед слева… До чего же хорошо укладывается в строительную практику армейский опыт! Чаще бывает наоборот: не укладывается, топорщится, колет…
Не знаю, как Дятлу, а мне пришлось по душе отсутствие политподготовки с агитационными призывами и набившими оскомину лозунгами.
При Советской власти слишком увлекались занятиями по марксо-ленинской подготовке, партийно-хозяйственными многочасовыми активами, лекциями на политические темы, и прочей ерундой. Демократы, развалившие «империю», впитали в себя коммунистический опыт. Вот только «активы» именуют конференциями, лекции — докладами, занятия — собеседованиями. Что касается призывов, плакатов и лозунгов, то их даже стало больше прежнего.
Впрочем, сейчас мне не до критики новых веяний в политике — дай бог, переварить полученную информацию.
Удивило отсутствие сроков готовности… Значит, можно потянуть, подумать, подготовиться. Не устраивать гонок по вертикали и по горизонтали, с риском свалиться и набить себе шишки на причинном месте. Отлично!
Анохин будто подслушал мои крамольные мысли.
— К техдокументации приложен график строительства. Начиная со дня «Ч». Этот день назначу я сам после готовности временных сооружений… Вопросы имеются?
У меня вопросов не было. Если бы они и копошились в голове, задавать их — бесполезный труд. Опыт прежнего общения с нашим руководством подсказывает: они сами знают ненамного больше нашего. Их многозначительный вид — попытка сохранить и упрочить свой авторитет. По-современному — имидж.
У Семыкина вопросов тоже не оказалось. Но я не сомневался — они появятся в первый же день работы. Острые проблемы, колючие, жалящие до крови.
И все же один единственный вопрос у меня выплыл. Как сдать треклятый Дом офицеров на старом месте. Заместитель командарма по какой-то воспитательной работе три дня назад лично осмотрел помещения «дворца». Редко хвалил, чаще критиковал. По-моему, он глотал голодную слюну, мечтая о том, какие многосерийные беседы он запланирует, какие лекции и доклады организует. Чтобы, несмотря на всеобщую демократию, доказать приоритет политической подготовки над всеми остальными видами армейской учебы.
Сопровождающий его комдив то и дело подкидывал претензии по качеству работ. Ему все не нравилось: ни отделка лекционного зала, ни полы в вестибюле, ни освещение кинозала. «Воспитатель» недовольно фыркнул, отвернулся и персонально пообещал мне именные часы, если Дом офицеров будет сдан… на будущей неделе. .
Представляю себе, какие глаза будут у Светки при виде хромированных, с дарственной надписью, «командирских»!
Но если я перееду на новое место службы, не сдав Дома офицеров, аукнутся и часики и… Светка. Женщины любят удачливых и не терпят неудачников — старая истина…
Семыкин внимательно слушал наставления командования, я размышлял о своих отношениях с учительницей, Дедок что-то бубнил на излюбленную тему — о технике безопасности. Надоело до чертиков! Все надоело: инструкции, совещания, собрания. Особенно — лекции о травматизме, значение журнала учета, аварийность. Будто бы солдат поставит закорючку в журнале, и сразу гвозди перестанут втыкаться в руки и другие части тела, брусья прекратят сваливаться на головы, циркульная пила сделается ватной, а краны не станут ронять груз на головы зазевавшихся строителей.
Наивно и глупо!
Дедок бубнит о травматизме, Анохин, перебивая его, напирает на ответственность инженерно-технического состава особого участка…
Неожиданно мне захотелось спать. Да так, что хоть подпирай голову и вставляй под падающие веки что-то вроде подставок. Все же приспособился — внимательно слушал наставления и напутствия, внимал угрозам главного инженера, пялил глаза на карту и прыгающий циркуль, и все же спал.
И снилось, что Светка в кителе с погонами подполковника поет мне колыбельную, Анохин в Светкином платье и Дедок в ее переднике ласково подпевают… Уж не поехала ли у меня крыша, а?
3
Отъезжая от Управления, я забыл напомнить водителю о луже. Тот покосился в мою сторону, притормозил даже, но, не слыша знакомого приказания, осторожно объехал лужу стороной. То-то удивился, наверно, дежурный офицер, уже изготовившись для стрельбы ругательными очередями…
Мне было не до луж и не до дежурной службы штаба армии. Мысли кружились вокруг сдачи в эксплуатацию Дома офицеров и недосписанного цемента… Сколько там его? Тысячи на полторы? Разве подвалиться вечерком к Дедку, поплакаться? Заодно выставить на обозрение горлышко коньячной бутылки. Авось, не выдержит старый мошенник, подскажет, как составить правдоподобные акты на списание, кого включить в несуществующие комиссии.
Самое страшное в жизни офицера-строителя — передача хозяйства другому начальнику. Который изо всех сил старается принять поменьше, дабы создать резерв своей спокойной жизни. А ты крутись, выдумывай, работай всеми извилинами уставшего от жульничества мозга…
Решено: завтра же еду к главному инженеру!
Что же касается Дома офицеров и тесно связанных с ним обещанных часов — тоже справлюсь. Намекну комдиву на будущие возможные услуги, скажем, в эксплуатации здания — не выдержит, пять актов подпишет, пятерку с тремя плюсами поставит… Правда, поднаторевший в отношениях со строителями комдив на слово не верит — придется в виде аванса оставить при Доме офицеров пару тысяч кирпича, несколько ломаных плит перекрытия да кое-что из металла.
Клюнет дотошный комдив, не может не клюнуть! Не получится — имеется запасной вариант: распрощаться с мечтой о получении обещанных часов и попросить Семыкина переписать недостающий цемент на особый участок.
Все проблемы решены. Осталась еще одна, маленькая, второстепенная, Светка. Слезливая, уверенная в моей любви и привязанности.
Постепенно добрая половина личных моих вещей перекочевала в ее уютную комнатушку. С трудом удалось отвоевать вторую половину. Чует сердце — накинет Светка ошейник на мою многострадальную шею и потащит ее владельца в загс. Учительница спит и видит себя в роли законной жены блестящего офицера. От возможности подобного исхода я по ночам вздрагиваю, а днем пугливо озираюсь по сторонам.
Единственное решение проблемы — изъять из учительской комнаты свои вещи. Поскольку все равно конфликта не избежать — пусть он поскорее состоится.
— Значит, все? — всхлипнула Светка. Будто раздумывала: стоит ли плакать или лучше изобразить обиду и гнев. — Нашел замену, да?
Я молча укладываю в чемодан белье, спортивный костюм, форменные брюки, майки, футболки, бритвенные принадлежности. На этой стадии лучше отмолчаться. Пожалеешь — утонешь в слезах, примешься выяснять отношения — в обвинениях.
Честно говоря, любовь к Светке, если она сначала и была, постепенно испарилась. Как испаряется вода из долго кипящего чайника. В первые недели все было по-другому, казалось, износа не будет объятиям и поцелуям.
Хозяйка дома, в котором Светка снимает комнату, — глухая. Зато язык у нее работает отменно, компенсируя потерю слуха. Глухота хозяйки нас вполне устраивает, ибо по ночам мы поднимаем такой шум — впору вызывать одновременно и милицию и пожарную команду. Предварительно крепко запираем двери и затыкаем моим носовым платком замочную скважину. Зрение у хозяйки отменное, подсмотрит — завтра же все близлежащие деревни и поселки будут оповещены о любовных деталях наших со Светкой свиданий.
Думал, что это и зовется настоящей любовью. Кажется, ошибся.
Постепенно встречи сокращались. Три раза в неделю, два, потом — один. Первое время уходил от учительницы под утро, потом стал покидать ложе любви в полночь, в последние ночи — не позже десяти часов. Иногда забегал по утрам в школу, вызывал Светку с уроков, озабоченно информировал: особое положение, приказано ночевать при части, никаких отлучек. Светка понимающе моргала, горестно вздыхала. Придется уступить любовника службе, она все понимает и мирится с «особым положением».
Надоело изворачиваться, придумывать причины, лгать. Наконец решился на разрыв.
— Значит, все? — твердила одно и то же Светка, глотая слезы. — Говорил: люблю, никогда еще так не любил… А теперь что случилось? Может быть, я что-то делала не так…
— Все было так, — не выдержал я. — Заладила: все, все… Просто переводят на новое место службы.
— Куда? — воспрянула духом Светка. — Я могу перевестись в другую школу…
А что, она такая, возьмет и появится в Болтево… Что делать тогда? Куда бежать?
— Там нет школы. Сопки и тайга — все удобства. Жить в палатке, готовить на костре. Никаких семей — только солдаты и офицеры, — нагонял я на учительницу волны страха.
Кстати сказать, новая моя стройка — в сотне километров от Светкиной деревеньки, старая — в десяти. В первое время я преодолевал этот десяток бегом, после — форсированным маршем, в последние недели — раздумчивым шагом. От Болтево не доберешься ни первым, ни вторым, ни третьим способом.
— А если я — в палатку с тобой? Обойдусь без работы, — умело закинула учительница тонкую леску с большим крючком.
— Нельзя, — уклонился я от наживки. — Запрещено. Ни семей, ни родственников…
Последняя фраза прозвучала настолько убедительно, что Светка раздумала плакать и возмущаться — округлила глаза и попыталась повиснуть мне на шее.
— Некогда, — разжал я ее руки. — Приказано поторопиться… К тому же дверь открыта…
— Ее можно запереть, — кинулась Светка к двери, расстегивая на ходу кофточку. — Я — мигом…
— Прекрати! Решается вопрос государственного значения, а у тебя в голове — только одно — секс!
Пока Светка переваривала выданную информацию, я захлопнул чемодан и выбежал из комнаты. Без прощальных объятий и поцелуев.
Последняя проблема решена.
4
Прорабский пункт, которым я командовал, доживало слой век. Перспектив — никаких; благоустройство, сараи, дорожки — все дела. Не выплыви Болтево — все равно меня ожидал бы перевод к тому же Пятиминуткину. Или — к Ваху.
Предстояло подчистить огрехи. Цемент и злополучный Дом офицеров висели на мне кандалами. Пора форсировать события. Особый участок и Дятел ожидать не станут.
Отпустил машину и побежал в знакомую прорабскую.
В крохотной комнате, где с трудом умещались стол, два стула и лежанка, меня ожидал полный, одышливый майор. Сидел он за моим столом. Лениво перелистывал настольный календарь и с интересом расшифровывал прорабские каракули. Типа «Бр. Чер. нар. разб. з». В дословном переводе: «бригаде Чернова выдать наряд на разборку забора».
Многословием я никогда не отличался, особенно, работая карандашом. Умением разборчиво писать — тем более.
Конечно, при современном техническом прогрессе эти трудности легко преодолимы. Анохин перегрузил отделы Управления компьютерами, принтерами, сканерами. Пощёлкаешь кнопками на клавиатуре, пропустишь написанный текст через принтер — приказ о наказании бедолаги инженера или несчастного техника готов. Ещё раз пощёлкаешь — на экране высветятся итоги выполнения плана.
Красота!
А вот на стройплощадках царят древние счёты, в лучшем случае — арифмометры….
— Старший лейтенант Васильков? — уточнил майор тонким женским голоском. Будто в тесной моей каморке могут разместиться и другие старшие лейтенанты. — Я не ошибаюсь?
— Так точно, — официально пришлепнул я. — Начальник прорабского пункта старший лейтенант Васильков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37