Лорен стояла у кухонного стола, нарезая ломтиками грейпфрут, когда Питт вышел из душа второй раз за восемь часов. Он обернул вокруг бедер полотенце, подошел к Лорен сзади, обхватил ее за талию и потерся носом о ее шею.
— Столько времени прошло с тех пор, как я видел тебя последний раз, как тебе удалось так долго обходиться без меня?
— Я с головой ушла в законотворчество и совершенно забыла про тебя.
— У тебя не нашлось времени на развлечения?
— Я была хорошей девочкой. Это не значит, что я не была бы скверной, если бы у меня был хоть малейший шанс, особенно если бы я знала, что ты не терял времени даром с тех пор, как вернулся домой.
Лорен прекрасно держится, подумал Питт, лишь небольшая вспышка ревнивого гнева. Но она слишком хорошо понимала ситуацию, чтобы поднимать шум. Питт был не единственный мужчина в ее жизни. Ни он, ни она не диктовали друг другу, как себя вести, и не выказывали излишнюю ревность, что делало их связь еще более привлекательной для обоих.
Когда он куснул ее ухо, она повернулась и обвила руками его шею.
— Джим Сэндекер сказал мне о гибели твоего проекта и о том, как ты едва спасся.
— Предполагалось, что это секретная информация, — сказал он, когда они потерлись носами.
— Женщины — члены Конгресса действительно пользуются некоторыми привилегиями.
— У тебя есть привилегия общаться со мной в любое время, когда ты захочешь.
Ее глаза потемнели.
— Я действительно очень огорчена тем, что твоя станция уничтожена.
— Мы построим другую. — Он улыбнулся, глядя на нее. — Результаты наших исследований удалось спасти, только это и имеет значение.
— Джим сказал, что еще несколько секунд — и ты бы умер.
— Как видишь, пронесло, — усмехнулся Питт. Он отпустил ее и сел за стол.
Они выглядели как счастливые супруги, проводящие воскресное утро у себя в доме, хотя ни у Лорен, ни у Дирка никогда не было семьи. Он взял газету, которую она купила вместе с продуктами к завтраку, и просмотрел заголовки. Его глаза задержались на одной статье. Прочитав, что там написано, он взглянул на Лорен.
— Я вижу, ты снова напечаталась в «Вашингтон пост», — сказал он, ухмыляясь. — Ты начинаешь скверно обращаться с нашими восточными друзьями, не так ли?
Лорен ловко плюхнула омлет на тарелку.
— От нас ушло владение третью нашего бизнеса и вместе с этим наше процветание и наша независимость. Америка больше не принадлежит американцам, мы стали финансовой колонией Японии.
— Дела настолько плохи?
— Общественность понятия не имеет, насколько они плохи, — сказала Лорен, ставя омлет и тарелку с тостами перед Питтом.
— Наш огромный дефицит открыл дверь, через которую наша экономика вытекает, а японские деньги потоком вливаются сюда.
— Нам некого винить в этом, кроме самих себя, — сказал Питт, помахав вилкой. — Они потребляют меньше, чем производят, а мы тратим больше, чем зарабатываем, и все глубже увязаем в долгах. Мы раздаем или распродаем наше лидерство в тех отраслях технологии, которые они еще не успели украсть. И мы выстроились в очередь с открытыми чековыми книжками, распустив губы в жадном предвкушении возможности продать им наши корпорации и недвижимость ради быстрой наживы. Взгляни в лицо фактам, Лорен. Этого не случилось бы, если бы общественность, деловые люди, ваши ребята в Конгрессе и эти кретины из Белого дома, ничего не смыслящие в экономике, понимали бы, что наша страна вовлечена в беспощадную финансовую войну с противником, который смотрит на нас как на людей второго сорта. Но, пока сохраняется нынешнее положение, мы сами упускаем шансы победить в ней.
Лорен села за стол с чашкой кофе и передала Питту стакан апельсинового сока.
— Это самая длинная речь, которую я когда-либо слышала от тебя. Уж не собрался ли ты баллотироваться в Сенат?
— Я скорее позволю вырвать себе ногти. Кроме того, одного Питта на Капитолийском Холме достаточно, — сказал он, имея в виду своего отца, сенатора Джорджа Питта от Калифорнии.
— Ты уже виделся с сенатором?
— Еще нет, — сказал Питт, поедая омлет. — У меня не было такой возможности.
— Какие у тебя планы? — спросила Лорен, томно глядя в опалово-зеленые глаза Питта.
— Я собираюсь повозиться с машинами и отдохнуть пару деньков. Может быть, если мне удастся вовремя подготовить «Стутц», я приму участие в гонках классических автомобилей.
— Я могу придумать что-нибудь более веселое, чем возня с грязными железками, — сказала она с хрипотцой в голосе. Она обошла вокруг стола, протянула руки и удивительно крепко схватила его за руку. Он чувствовал, как желание истекает из нее подобно нектару. Внезапно ему захотелось ее больше, чем когда-либо прежде. Он мог только надеяться, что у него хватит сил на второй раз. Затем, как если бы его тянули магнитом, он позволил утащить себя к кушетке.
— Не в кровати, — хрипло произнесла она, — во всяком случае, пока ты не сменишь простыни.
Глава 27
Хидеки Сума спустился по трапу своего персонального самолета «Мурмото» с поворотными турбинами, разработанного для высшего руководства компании, в сопровождении Моро Каматори. Этот самолет с вертикальным взлетом приземлился на вертолетной площадке рядом с огромным пластмассовым куполом высотою пятьдесят метров. Расположенный посередине тщательно ухоженного парка, этот купол перекрывал обширный внутренний дворик, под которым находилось большое, углубленное в землю сооружение, названное «ЭДО» по имени древнего города, который после революции Мейдзи 1868 года был переименован в Токио.
Будучи первым экспериментальным сооружением новой японской программы освоения подземного пространства, Эдо-Сити был спроектирован и построен Сумой в качестве научно-исследовательского и мозгового центра, в котором жили шестьдесят тысяч человек. Он представлял собой огромный цилиндр глубиной в двадцать этажей, в котором размещались жилые помещения для ученых, офисы, общественные бани, конференц-зал, рестораны, торговый центр, библиотека и свои собственные силы безопасности численностью тысяча человек.
В подземных цилиндрах меньшего размера, соединенных туннелями с главным корпусом, размещалась аппаратура связи, бойлерные и холодильные установки, системы кондиционирования воздуха, электростанция и установки по переработке мусора.
Эти сложные подземные сооружения были возведены из бетона и керамики и простирались на глубину тысяча пятьсот метров внутри массива из вулканических пород.
Сума сам финансировал этот проект без какого-либо участия правительства. Все юридические сложности и ограничения, мешавшие осуществлению проекта, были быстро разрешены благодаря огромному влиянию, которым обладал Сума в правительственных и мафиозных структурах. Он и Каматори вошли в кабину потайного лифта, который доставил их в комплекс помещений, принадлежащих его корпорации, занимавший весь четвертый этаж во внешней части цилиндра. Его секретарша Тоси Кудо стояла в ожидании его у дверей в тщательно охраняемые кабинет и трехэтажные личные апартаменты, когда он вышел из дверей лифта. Просторные комнаты были украшены изящно расписанными ширмами, вазами, витринами с прекрасной керамикой и костюмами шестнадцатого века, изготовленными из богато расшитых шелковых, атласных и парчовых тканей. На стенах висели картины, изображающие виды суши и моря, а также драконов, леопардов, тигров и соколов, символизирующих воинскую доблесть самураев.
— Мистер Асикага Энсю ждет вас, — доложила Тоси.
— Я что-то не припоминаю этого имени.
— Мистер Энсю — это сыщик, который специализируется на поиске редких произведений искусства и ведет переговоры об их продаже для своих клиентов, — объяснила Тоси. — Он позвонил и сказал, что нашел картину, которая подходит для вашей коллекции. Я взяла на себя смелость назначить ему встречу, чтобы он мог продемонстрировать эту картину.
— У меня мало времени, — сказал Сума.
Каматори пожал плечами.
— Не мешает посмотреть, что он принес вам, Хидеки. А вдруг он нашел ту картину, которую вы разыскиваете.
Сума кивнул Тоси:
— Хорошо, впустите его.
Сума поклонился, когда торговец картинами вошел в комнату.
— У вас есть новое приобретение для моей коллекции, мистер Энсю? — спросил Сума.
— Надеюсь, что да. Я уверен, что вы будете очень рады, что мне удалось найти для вас эту картину.
Асикага приветливо улыбался. У него была роскошная седая шевелюра, густые брови и пышные усы.
— Пожалуйста, поставьте ее к свету, — сказал Сума, указывая на мольберт, стоящий у окна.
— Можно я раздвину занавески чуть пошире? — Энсю потянул за шнур, раздвигавший, шторы. Затем он поставил картину на мольберт, но не снял закрывающую ее шелковую материю.
— Это картина шестнадцатого века школы Кано кисти Масаки Симцу.
— Прославленный художник-маринист, — сказал Каматори, проявляя редкое для него воодушевление.
— Один из ваших любимых художников, Хидеки.
— Вы знаете, что я поклонник Симцу? — спросил Сума у Энсю.
— Среди коллекционеров хорошо известно, что вы собираете его работы, особенно пейзажи наших небольших островов.
Сума повернулся к Тоси.
— Сколько его работ имеется в моей коллекции?
— Сейчас вам принадлежат одиннадцать из тринадцати пейзажей островов и четыре его пейзажа, на которых изображены горы Хида.
— А этот, новый, будет двенадцатым островным пейзажем?
— Да.
— Какой из островов, написанных Симцу, вы мне принесли, Адзима? — спросил Сума у Энсю нетерпеливо.
— Нет, Кечи. — Сума был заметно разочарован.
— Я надеялся, а вдруг это Адзима.
— Мне очень жаль. — Энсю огорченно развел руками. — Пейзаж Адзима, увы, был утрачен во время падения Германии. Последний раз его видели висящим в кабинете нашего посла в Германии 19 мая 1945 года.
— Я с радостью заплачу вам, чтобы вы продолжали свои поиски.
— Спасибо, — сказал Энсю, поклонившись. — Мои агенты в Европе и Соединенных Штатах уже разыскивают его.
— Ладно, тогда давайте откроем остров Кечи.
Привычным театральным жестом Энсю сдернул покрывало, и присутствующим открылся роскошный вид острова с птичьего полета, выполненный тушью с щедрым использованием перламутровых красок и золотой фольги.
— Дух захватывает, — пробормотала Тоси восхищенно. Энсю кивнул, соглашаясь с нею.
— Лучший образчик творчества Симцу, который я когда-либо видел.
— А как ваше мнение, Хидеки? — спросил Кама-тори.
— Прекрасная работа, — ответил Сума, растроганный гением художника. — Невероятно, что он смог нарисовать вид сверху с такими живыми деталями в начале шестнадцатого века. Это выглядит так, как будто он писал его с привязанного аэростата.
— В легендах рассказывается, что он писал его с воздушного змея.
— Скорее, он делал наброски с воздушного змея, а затем писал картину на земле.
— А почему бы и нет? — сказал Сума, не отрывая взгляда от картины. — Наши соотечественники строили воздушные змеи и летали на них уже тысячу лет тому назад. — Наконец он повернулся лицом к Энсю.
— Вы прекрасно поработали, мистер Энсю. Где вы нашли это?
— В доме одного банкира в Гонконге, — ответил Энсю. — Он распродавал свое имущество и переносил свои операции в Малайзию, прежде чем китайцы начнут править этой колонией. Мне потребовался почти год, но наконец мне удалось уговорить его продать мне эту картину по телефону. Я не стал терять времени и полетел к нему в Гонконг, а оттуда прямо к вам. Я прибыл к вам из аэропорта.
— Сколько вы за него просите?
— 145 миллионов йен.
— Вполне разумная цена, — сказал Сума, удовлетворенно потирая ладони. Я беру ее.
— Благодарю вас, мистер Сума. Вы очень щедры. Я буду продолжать искать пейзаж острова Адзимы.
Они обменялись поклонами, и Тоси проводила мистера Энсю из офиса.
Сума снова посмотрел на картину. Побережье было покрыто черными валунами, а на одной стороне находилась маленькая деревня с рыбацкими лодками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90