— Давай, давай же, — суетливо зашептал Давыдов, — а то уйдет.
— Погоди, — осадил его Лебедев. — Дай послушаю, какие у него позывные. — Наконец Алексей прижал ларингофоны к горлу. Давыдов вывернул один наушник телефоном наружу и прильнул к нему ухом.
— 23 678, я 74 211. Полюс. Повторяю, Полюс, — торопливо произнес Лебедев, еще боясь поверить в происходящее. Голос в наушниках замолчал.
— Слышит! Черт возьми, он нас слышит!
Пилот трассового ответил после секундного замешательства.
— Ребята, кончайте дурить, эта частота занята. Вы мне мешаете и угрожаете безопасности полетов.
— Он нас за хулиганов принимает! — Леха был готов зарыдать. — Неужто вот так просто уйдет?
— Повтори! Скажи, что нас ищут, про этот треклятый комплекс скажи! Скажи ему, если он сейчас же не доложит о нас диспетчеру, я его собью к чертовой матери! — взъярился Давыдов.
— Слышь, ты, на борту, нас уже неделю ищут, мы пропавший транспортный, у которого был взрыв на борту! Какие тут шутки! Имеем одного трехсотого и четырех двухсотых! Аккумуляторы садятся! С минуты на минуту останемся без связи. Прием!
Голос в наушниках попросил повторить. Лебедев повторил. Услышал, как пилот запрашивает землю о потерпевших аварию самолетах.
— Поверил, ей-богу, поверил, — напрягся летчик и заговорил, вновь прижав ларингофоны к шее: — Я 74 211, совершил вынужденную. На берег озера. Повторяю…
Ответы диспетчера Давыдов и Лебедев не слышали, в эфире была только станция трассового. Ничего не поделаешь, таковы условия распространения волн на УКВ. Давыдов метнулся к окну, раздуваемый поднявшимся ветром костер на утесе полыхал вовсю. Погода стремительно менялась.
— Про огонь, про огонь ему скажи!
Летчик кивнул.
— Обозначил свое местоположение костром.
— Скажи, сейчас из ракетницы стрельну! — крикнул Давыдов, бросаясь к выходу.
Ярко-красная звездочка вспыхнула высоко над головой.
— Он засек направление, просит дать еще ракету, когда будет поближе. Идет к нам.
Самолет рос в размерах, наконец его уже можно было различить невооруженным взглядом. Анатолий не ошибся, это действительно был «Ан-26». Машина снизилась и шла к ним. Давыдов высунул руку в выбитый иллюминатор и пальнул из ракетницы.
— Они нас видят, — крикнул Лебедев.
— Спроси их, где мы находимся, — попросил летчика Давыдов. — Интересно все-таки, куда нас занесло?
Лебедев спросил, выслушал ответ и крикнул капитану:
— Пятьдесят километров в сторону от восточного коридора к Мурманской трассе! Проведи перпендикуляр к маяку Тюлений, на пересечении с берегом мы и лежим.
Давыдов развернул карту и свистнул — они находились совсем не там, где он предполагал. По всему выходило, что он не просто уронил самолет, а пролетел намного дальше к востоку.
— Ну все, гуляем. — Алексей полез за бутылкой со спиртом. — Открывай последнюю банку консервов.
— А когда спасатели будут? — поинтересовался Давыдов.
— А я знаю? Со мной такое впервые, прежде мы всегда сами на базу прилетали.
По случаю спасения устроили пир. Давыдов открыл консервы, развел огонь и поставил греться чай. Спирт пили, как положено в авиации: каждый сам себе наливает и разводит, как сочтет нужным. Никаких упреков и наездов, вроде: «Ты меня уважаешь?» Это у летунов не принято, каждый сам знает свою норму и сам должен вовремя остановиться. На радостях обменялись адресами. Авиаполк, в котором служил Лебедев, стоял где-то в районе Кеми. Во время службы на Севере Давыдов был в тех местах проездом. Потом пели и снова пили. Закончили ужин травлей баек.
Оглушительный раскат грома внес элемент романтики. По дюралю фюзеляжа забарабанили капли дождя. Теперь налетевшая непогода была не страшна. О них знали, и к ним уже спешила помощь. Ветер стал задувать в выбитый иллюминатор, и Давыдов заткнул его летной курткой. Поднимался шторм. До сих пор стояла тихая погода, и они совсем забыли о том, что шторм на таком большом озере сродни морскому. Небо потемнело, низкие тучи то и дело освещали сполохи молний. Поначалу Давыдов засекал время от вспышки молнии до удара грома — определял расстояние до грозы. Буря шла прямо на них. Теперь сверкало и гремело почти одновременно. Beтер бросал пену в стекла иллюминаторов. Стало ясно, что в такую погоду никакие спасатели не прибудут. Оставалось только ложиться спать. Давыдов подошел к грузовому люку и выглянул наружу. Гигантские валы бились о берег. Анатолий порадовался своей предусмотрительности — не оставил пеналы с ракетами на берегу, а оттащил их повыше на площадку, примерно на середину склона. Буря усиливалась, волны гулко били по фюзеляжу, направление ветра изменилось, и вода стала заплескивать через открытый люк внутрь. Чертыхаясь, Давыдов стал строить у люка дамбу из мешков с вещевым имуществом.
Первое движение корпуса самолета они почувствовали поздним вечером. Должно быть, из-под фюзеляжа вымыло песок и самолет стал сползать с переката, на который Давыдов совершил посадку. Начался крен на нос. Волны все били и били по фюзеляжу. Самолет раскачивался, и под брюхом машины скрипел песок. С грохотом сорвало аппарель. Корпус вздрогнул и еще больше наклонился. Гроза и дождь закончились, но шторм не утих. Напротив, ветер завыл еще сильней и пронзительней. К полуночи самолет пополз. Нос машины развернуло к берегу и стащило с косы. Волны стали перехлестывать через крышу кабины, из щелей форточек начала сочиться вода. Оставаться на борту стало опасно. Пол накренился так, что передвигаться по салону можно было лишь, хватаясь руками за сиденья. Плотина из промокших мешков рухнула, и потоки воды хлынули в кабину. Быстро протрезвевшие Давыдов и Лебедев стали готовиться к эвакуации. Анатолий собрал все документы в «дипломат», туда же бросил уже безопасную мину и ТТ. Прибор для управления стрельбой комплекса он решил унести в его штатной упаковке. Футляр был герметичным. Изрезав сеть для крепления грузов, Давыдов, соорудил лямки к футляру, как у спасательного круга. «Дипломат» обернул куском полиэтилена и положил в брезентовый мешок. Затянув горловину мешка концом веревки, получил еще одно плавсредство. Второй коней веревки привязал у среза грузового люка. Первым в воду предстояло лезть Давыдову. Он решил плыть в одежде и обуви. Так меньше шансов быстро переохладиться, и ноги будут хоть как-то защищены от камней. Конечно, плыть таким образом тяжело, но капитан надеялся на плавучесть свертка с «дипломатом», да и расстояние до берега было плевым — метров тридцать. Главную угрозу представляли волны и прибрежные валуны.
— Я мигом! Закреплю на берегу веревку и вернусь за тобой. Ты пока к футляру привяжись.
Давыдов выглянул из люка. До воды было метра два. Отмели, на которой он сооружал мост из стоек, не осталось и в помине. Очертания всей бухты изменились. Ветер нагнал воды, и там, где еще вчера Давыдов собирал плавник для костра, хозяйничали волны. Вокруг валунов, где рыбачил летчик, кипел пенный водоворот. Над озером неслись тяжелые черные тучи, предвещая новый шквал.
Набрав полную грудь воздуха, Анатолий обхватил обеими руками «дипломат» и прыгнул. Его тут же подхватила волна. Следующая ударила в спину и швырнула к берегу. Поток закружил, завертел. Одежда мигом промокла, на пронизывающий удар холода тело немедленно отреагировало пронизывающей болью. За перекатом волнение было тише. Держа сверток перед собой, Давыдов заработал ногами.
В детстве и юности Анатолий часто бывал в Крыму. Мать была потомственной крымчанкой, поэтому обычно в каждый свой отпуск она отправлялась с сыном на Черное море. Он полюбил воду и научился плавать и нырять не хуже местных пацанов. Со временем стал неплохим пловцом. С передышками, отдыхая на воде, мог проплыть километра два. Одним из любимых развлечений Анатолия было купание в шторм. Ему нравилось резвиться в волнах, уклоняясь от их ударов, нырять под водяные горы и оседлывать их вершины. От всего этого он испытывал ощущение дикого восторга. Но сейчас все было иначе. От холода он не чувствовал рук. Ледяная вода плескала в лицо. Ветер хлестал тысячей пронизывающих иголок, сбивал дыхание. Из всех чувств осталось только ощущение холода. Из всех эмоций — жуткий, леденящий душу страх. Капитан приметил большой валун на берегу и плыл к нему. Лебедев с тревогой наблюдал за мелькающим в воде товарищем.
Давыдов ударился коленями о дно и не почувствовал боли. Дождавшись очередной волны, он бросился к берегу, моля Бога о том, чтобы ноги не попали между валунов. На берегу ветер пронизывал до костей. Давыдов, продолжая обнимать свой мешок, сделал несколько шагов и упал. Попытки отвязать тюк долго ни к чему не приводили. Пальцы не слушались, были как чужие. Наконец Давыдов управился с лямкой, поднял тюк и пошел к груде валунов. Тюк он перебросил за камни и пропустил веревку через расщелину. Для проверки прочности ее пришлось обмотать вокруг рук, пальцы отказывались удерживать что-либо. При мысли об обратном пути его охватил запредельный ужас. Но плыть назад необходимо, раненый не может добраться сюда без помощи. Давыдов принялся размахивать руками и бить ладонями по бедрам, пытаясь разогнать кровь. Постепенно к пальцам вернулась чувствительность, и Давыдов снова вошел в эту проклятую воду.
Перебирая веревку, он добрался до самолета. Самым сложным оказалось взобраться по склону и удержаться на перекате. Волны вымывали песок из-под ног, били по телу, стремясь сбросить в пенящуюся круговерть. Возникло новое препятствие: он никак не мог взобраться в самолет. После нескольких неудачных попыток Анатолий повис у люка, злясь на себя за собственное бессилие. Он понимал, что так, держась за веревку, ему не удастся ни отдохнуть для рывка вверх, ни продержаться сколь-нибудь продолжительное время. Лебедев попытался тянуть его одной рукой. Приподнял товарища над водой, но тут же упустил, и Давыдов плюхнулся обратно. С каждой секундой положение обострялось. У капитана снова начали неметь руки. Ног он уже давно не чувствовал. Решение нашел Лебедев. Обмотав веревку вокруг туловища, он съехал по наклонному полу вниз. Более легкий Давыдов, как вытянутая за леску рыба, взлетел вверх. Тяжело дыша и трясясь от холода, он перевалился внутрь и подполз к товарищу. В самолете ему показалось теплее. Сюда ветер добраться не мог. Лебедев помог капитану снять одежду и принялся растирать его мешковиной.
— Ты прям морж, — пошутил он невесело.
— Сейчас обратно дернем.
— Погоди-ка, — Лебедев протянул Анатолию бутылку, на дне еще оставалось на полпальца спирта. — На-ка глотни, согрейся.
— Сам грейся, тебе предстоит такое же.
— Пей ты, тебе меня тащить. Я сейчас далеко не уплыву.
Давыдов не стал спорить и проглотил жидкость, даже не почувствовав градусов. Самолет вздрогнул и накренился на левое крыло. Стихия стремилась довершить начатое. Давыдов пробрался по салону к мешкам. Кряхтя, напялил на себя сухой комплект формы. Привязал товарища к футляру и задумался.
— Ты чего, пошли, — торопил его Лебедев. — Пока эта подводная лодка совсем не затонула.
— Подождем, там на берегу еще хуже. Надо еще кое-чего взять.
Давыдов стал отбирать сухие вещи и увязывать их в новый тюк. Для герметичности он вложил несколько мешков один в другой. Набив мешок зимним и летним обмундированием, бросил туда же несколько пар обуви своего размера.
— У тебя какой номер?
— Сорок три.
Давыдов забросил в мешок еще несколько пар ботинок. Выловил из воды свою фуражку и, усмехнувшись, положил ее сверху. Потом отвязал веревку от люка и перетянул ею горловину мешка. Оглянувшись — не забыл ли чего — кивнул товарищу.
— Теперь пошли.
Мешок с барахлом они оставили у люка и прыгнули в воду. Плавучесть у футляра оказалась не хуже, чем у спасательного крута. Цепляясь за веревку, Давыдов погреб к берегу, буксируя летчика за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43