Верочка так одинока, у нее никого нет. Да, Вера, и Лариса умерла… Я не знал… Боже мой. — Он провел по лицу рукой. — Какое несчастье, какой кошмар… Пойдем к могиле, Верочка, я хоть цветы положу… Ладно, Вера Георгиевна. Еще раз мои соболезнования. Хорошо, что вы сегодня не будете одна, сказал Николаев и направился к своим товарищам, стоявшим у остановки. Но, подходя к остановке, Николаев почему-то обернулся. И в этот же момент обернулся и Верещагин, внмательно поглядев на Николаева. И почему-то, совершенно непонятно, почему, Николаеву стало страшно от его пристального взгляда, он почувствовал в нем что-то неестественное, какая-то ледяная усмешка таилась в этих глазах, прятавшихся за роговыми очками. Но Верещагин быстро отвернулся, взял Веру Георгиевну под руку, и они медленно пошли к могиле.
Когда человеку уже сорок шесть лет, время летит для него быстро. Работа, каждодневная, кропотливая, порой опасная, но всегда сложная, домашние заботы, жена, дети… Так и проходил у Павла Николаевича Николаева 1993-й год. К лету он привел свою «шестерку» в идеальный порядок, несмотря на жуткий недостаток времени, и они с семьей поехали отдыхать в Крым. С Ялтой у Николаева были связаны известные воспоминания, и он остановил свой выбор на Алуште. Когда-то в детстве он отдыхал там с покойными родителями.
Машина на сей раз не подводила, и Николаев испытал колоссальное удовольствие от процесса езды, от своего мастерства, а главное — от того, что его мастерство видят жена и дети. Шел июль, погода стояла, как по заказу, изумительная, и отпуск обещал быть замечательным.
До Крыма доехали за двое суток, сняли в Алуште за вполне приемлимую цену две комнаты в уютном домике, со всех сторон окруженном зеленью, и потянулись дни отдыха, с купаньем, прогулками, свежими дешевыми фруктами и другими незамысловатыми радостями. Наличие автомобиля делало отпуск гораздо более красочным. Они ездили в Гурзуф, Ялту, Алупку, собирались сгонять и в Севастополь, и в Феодосию. Будучи в Симферополе, Николаев позвонил Клементьеву. Приехал… Павел, я так рад, — говорил в трубку Клементьев. — Заходи ко мне вечерком, посидим. Останетесь ночевать, выпьем хоть с тобой, как мужики. А то тогда, в марте один сигаретный бычок пополам делили, не до выпивки было. Не дело это.
Нало исправлять положение.
Вечером всей семьей нагрянули в гости к Клементьеву. Он жил на окраине города в небольшом уютном домике. Гостеприимная веселая жена, двое симпатичных пацанов двенадцати и десяти лет сразу окружили Николаевых и начали рассказывать им каждый о своем. Верочка сидела с женщинами, А Коля с важным видом стоял между двух резвых мальчишек Гришки и Петьки и слушал их небылицы о самых разнообразных вещах.
Григорий и Павел присели на маленькой веранде. Клементьев вытащил из холодильника трехлитровую банку разливного пива, порезал жирного соленого леща.
Они выпили по огромной кружке ледяного пива, закурили, вспомнили свои мартовские приключения. Так ничего и не обнаружилось? — спросил гостя Клементьев. Пока ничего, — с горечью вздохнул Николаев.Увязло дело. Мне передали и дело об убийстве Мызина и Юркова. Я доказал, что их убил Кирилл Воропаев, да и сам он в письме это подтвердил. Тут сложного мало. Да..до сих пор не могу представить себе этого рафинированного аристократика, раскраивающего людям головы топором. Но, и на старуху бывает проруха…Если шибко надо… С утреца сгонял на своем БМВ, кончил обоих и без всяких душевных терзаний, без раскольниковщины дурацкой, вернулся домой и стал возиться с машиной. Тут его матушка и видела…Да, много было на совести этого наследничка…Жуткой личностью, Григорий, между прочим был этот Кирюша. И письма его сплошная игра. Он хотел скрыться с драгоценностями, но сообщник оказался хитрее его, отправив его туда же, куда и он кучу людей…Ну а что у вас здесь новенького?
— Да так, ничего особенного, — вяло ответил Клементьев, отхлебывая пива. — Никаких особых дел не было.
Николаев знал, что где-то неделю назад Клементьев принимал участие в обезвреживании еще одной банды, которое сопровождалось оголтелой перестрелкой, в результате которой Клементьев убил наповал главаря банды. Остальные были задержаны. Я слышал, — усмехнулся Николаев, — про вашу крымскую тишину. Да ну их, — махнул рукой Клементьев. — Втянули нас в эту бойню. Веришь, Павел, его пуля по волосам прошлась, причесала, одним словом. Видишь, какие патлы отрастил. И я в ответ… Но причесать его не удалось, бритый он наголо… А, ладно, скучно это, давай еще по пиву. И нажимай на леща, ты что-то нашу рыбку не уважаешь. А Любка сейчас салатики принесет, закусоны всякие. А вон там, на мангале мы с тобой шашлычки пожарим. Я еще днем ее попросил свинину замариновать, она не умеет, правда, но я не мог — надо было в Гурзуф слетать, грабеж там…с убийством.
Выпили по рюмочке водки и пошли к мангалу жарить шашлыки. Потихоньку начинало темнеть. Одно разве что дело может тебя заинтересовать, Павел Николаевич, — равнодушным тоном произнес Клементьев. — В Феодосии девушка пропала. Где-то в начале марта. Она поехала в Ялту к жениху своему в гости. Так вот, из Феодосии-то она выехала, а к жениху так до сих пор и не доехала. Все ищем. А что за девушка? Да обычная девушка. Ей двадцать два года, зовут Галей, рост где-то метр шестьдесят пять, волосы русые. Работала в морском порту, в конторе секретаршей. А жених ее в Ялте живет, он ночным охранником работает. Девушка сирота, детдомовская она, жила одна, комната у нее в Феодосии. Выехала четвертого марта на междугороднем автобусе. Он ее не встречал, она должна была к нему прямо домой приехать. Не галантный он человек, этот охранник. Все ждал, ждал, но она так и не приехала…Интересно, Павел Николаевич?
Николаев сунул себе в рот сигарету другим концом и поджег зажигалкой фильтр. Повалил вонючий дым. Ты что, Павел Николаевич, ты ж с другого конца сигарету зажигаешь. Брось…
Николаев выбросил сигарету в мусорное ведро и сразу же сунул себе в рот другую. На сей раз прикурил правильно. Ну что, интересно тебе? — допрашивал Клементьев.
Почему-то Николаеву вдруг припомнились похороны Лены Воропаевой и тот странный взгляд ее отца, та таившаяся где-то в глубине души ледяная страшная усмешка, которой он одарил неожиданно обернувшегося Николаева. А если не интересно, тогда анекдот расскажу, похабный только до кошмара, но смешной… Не надо анекдота, — попросил Николаев.
А если интересно, то у меня и фотка этой девушки имеется. Сейчас принесу, в розыске она уже четвертый, нет уже пятый месяц пошел…
Клементьев зашел в дом и вынес Николаеву маленькую фотографию. Николаев взял фотографию и вздрогнул — сходство с Леной Воропаевой было разительное. Абрис, во всяком случае, совершенно тот же. А кто подал в розыск? На работе. Она взяла за свой счет две недели на обустройство, так сказать, личных дел. А не возвращается и не возвращается. В принципе, дела-то до нее могло никому не быть, но девушка она добрая, общительная, подруги и забеспокоились, съездили в Ялту и нашли этого жениха. Он сказал, что она к нему не приезжала. Тогда уж на работе у нее всполошились, заявили в милицию. Допросили этого жениха, он говорит, что, вроде бы он и не жених никакой, так — дружили, встречались, переписывались. Сказала в письме, что четвертого марта приедет к нему, пусть, мол, ждет. Но так и не приехала. Он искать не стал, хочет — приезжает, не хочет — пусть себе сидит в своей Феодосии. Дурковатый какой-то, честно говоря, парень. Никакого интереса ни к чему. Пропала девушка и пропала. И ладно, другую найдет. Поговорить бы с ним, а, Григорий? Можно было бы. Только будет ли он тебе на твои вопросы отвечать, кто ты есть ему такой? Мне-то толком ничего не отвечает, хотя я местный уголовный розыск и моя прямая обязанность искать пропавших людей. А с этим тюфяком прежде, чем разговаривать, надо каши хорошенько наесться.
Где сядешь, там и слезешь. Ну ладно, поговоришь как-нибудь. А твои-то какие соображения по этому поводу? Да какие там соображения? Я, Павел, попусту болтать не люблю, а оснований кого-то подозревать у меня нет. Будут — скажу. Пошли шашлыки лопать! Глянем, каковы на вкус. Жена мариновала — она не умеет…
Шашлыки оказались изумительными на вкус, но аппетит у Николаева как рукой сняло. Он не могдумать ни о чем, кроме как о пропавшей из Феодосии девушке. Он отвечал невпопад, был задумчив и рассеян. Тебя не переделаешь, — ворчала на Клементьева жена. — Испортил гостю настроение.
Николаев пытался взять себя в руки, шутить, вести беседу, но мысли не давали ему покоя. Сидели долго, где-то в первом часу ночи легли спать. Николаев включил телевизор, шли ночные новости. Ему было неинтересно слушать про очередные реформы, но вдруг одно сообщение привлекло его внимание:
«В Южносибирске жители города готовятся к выборам мэра. Кандидатами на эту должность являются бывший секретарь райкома КПСС Рахимбаев, генерал-лейтенант Орлов и директор Новосибирского завода Верещагин. Судя по опросам населения большие шансы занять эту должность имеет Рахимбаев, человек более известный населению города, долгое время занимавший высокие посты, но и два других кандидата не теряют своих шансов.»
Николаев захотел поделиться этой информацией с Клементьевым, вышел на веранду, где постелил себе хозяин, но услышал его могучий храп и вышел на улицу курить. Пока он курил, Тамара, беседовавшая с хозяйкой, тоже легла в постель и заснула. Поделиться было не с кем…
Утром, когда они проснулись, Клементьева уже два часа, как не было дома. Гости позавтракали, поблагодарили хозяйку за гостеприимство и поехали к себе в Алушту.
В выходной день Клементьев приехал к нему и повез его в Ялту поговорить с женихом пропавшей девушки. Информацию о том, что отец Лены баллотируется в мэры небольшого сибирского города воспринял спокойно. Пускай себе баллотируется, дело доброе. Денег много, однако, надо для предвыборной кампании.
Николаев промолчал.
А разговора с женихом не получилось. Он оказался настолько пьян в этот день, что беседовать с ним было совершенно невозможно. Галка-то? — спросил коротко стриженый лупоглазый парень лет двадцати восьми. — Галка девка хорошая. Она мудрая, понимаешь, это, братан, дело такое…
Он сидел за бутылкой водки в маленькой неуютной комнате с каким-то маленьким небритым человечком.
— Ща таких девок днем с огнем не сыщешь. Ща одни шалавы кругом, а, братан? Ты извини, что я так, я знаю, откуда вы…Но я по-свойски, мы ничо плохого не делаем, выходной у нас, ну, отдыхаем культурно, на свои, понимаешь, братан…
Вы собирались жениться на ней? — спросил Николаев, пытаясь выдавить из него хоть какуюто информацию. Обязательно, И женился бы точно, женился бы… Но… — Он надул губы и развел руками. — никак не возможно при полном наличии отсутствия. Попросту — нет ее, понимаешь? Как я могу жениться, раз ее нет? Я, напримерно, так считаю, я жениться не отказывался, вот Кузьма Михалыч соврать не даст. А, Кузьма Михалыч? Не…. — не говорил, а прямо ворковал Кузьма Михалыч, до того у него все клокотало внутри. Ежли Левка сказал — женится, это точно. Левка парень во! — И он торжественно поднял вверх свой заскорузлый большой палец. А родня какая-нибудь у нее есть? Обязательно. Какая-нибудь, наверняка, есть…. — отвечал Левка. — Только мне об этом ничего не известно. А мы как с ней сошлись? — Тут какой-то свет озарил его нелепое пьяное лицо. Именно на этой почве… Сироты мы оба с ней, с Галкой. У нее никого, у меня никого. Не, у меня хоть брательник есть в Иршанске, тетка в Мелитополе, а Галка совсем одна. У нее родители погибли давно. А без родителей хреново, а, Кузьма Михалыч? — апеллировал он к собутыльнику. Впрочем, твои-то живы еще. Папаше твоему, небось, лет за сто будет? За сто, не за сто, но восемьдесят седьмой пошел, это точно, а матушке — восемьдесят пятый…
История семьи Кузьмы Михалыча совсем не интересовала Николаева и Клементьева, а с Левой беседовать было бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Когда человеку уже сорок шесть лет, время летит для него быстро. Работа, каждодневная, кропотливая, порой опасная, но всегда сложная, домашние заботы, жена, дети… Так и проходил у Павла Николаевича Николаева 1993-й год. К лету он привел свою «шестерку» в идеальный порядок, несмотря на жуткий недостаток времени, и они с семьей поехали отдыхать в Крым. С Ялтой у Николаева были связаны известные воспоминания, и он остановил свой выбор на Алуште. Когда-то в детстве он отдыхал там с покойными родителями.
Машина на сей раз не подводила, и Николаев испытал колоссальное удовольствие от процесса езды, от своего мастерства, а главное — от того, что его мастерство видят жена и дети. Шел июль, погода стояла, как по заказу, изумительная, и отпуск обещал быть замечательным.
До Крыма доехали за двое суток, сняли в Алуште за вполне приемлимую цену две комнаты в уютном домике, со всех сторон окруженном зеленью, и потянулись дни отдыха, с купаньем, прогулками, свежими дешевыми фруктами и другими незамысловатыми радостями. Наличие автомобиля делало отпуск гораздо более красочным. Они ездили в Гурзуф, Ялту, Алупку, собирались сгонять и в Севастополь, и в Феодосию. Будучи в Симферополе, Николаев позвонил Клементьеву. Приехал… Павел, я так рад, — говорил в трубку Клементьев. — Заходи ко мне вечерком, посидим. Останетесь ночевать, выпьем хоть с тобой, как мужики. А то тогда, в марте один сигаретный бычок пополам делили, не до выпивки было. Не дело это.
Нало исправлять положение.
Вечером всей семьей нагрянули в гости к Клементьеву. Он жил на окраине города в небольшом уютном домике. Гостеприимная веселая жена, двое симпатичных пацанов двенадцати и десяти лет сразу окружили Николаевых и начали рассказывать им каждый о своем. Верочка сидела с женщинами, А Коля с важным видом стоял между двух резвых мальчишек Гришки и Петьки и слушал их небылицы о самых разнообразных вещах.
Григорий и Павел присели на маленькой веранде. Клементьев вытащил из холодильника трехлитровую банку разливного пива, порезал жирного соленого леща.
Они выпили по огромной кружке ледяного пива, закурили, вспомнили свои мартовские приключения. Так ничего и не обнаружилось? — спросил гостя Клементьев. Пока ничего, — с горечью вздохнул Николаев.Увязло дело. Мне передали и дело об убийстве Мызина и Юркова. Я доказал, что их убил Кирилл Воропаев, да и сам он в письме это подтвердил. Тут сложного мало. Да..до сих пор не могу представить себе этого рафинированного аристократика, раскраивающего людям головы топором. Но, и на старуху бывает проруха…Если шибко надо… С утреца сгонял на своем БМВ, кончил обоих и без всяких душевных терзаний, без раскольниковщины дурацкой, вернулся домой и стал возиться с машиной. Тут его матушка и видела…Да, много было на совести этого наследничка…Жуткой личностью, Григорий, между прочим был этот Кирюша. И письма его сплошная игра. Он хотел скрыться с драгоценностями, но сообщник оказался хитрее его, отправив его туда же, куда и он кучу людей…Ну а что у вас здесь новенького?
— Да так, ничего особенного, — вяло ответил Клементьев, отхлебывая пива. — Никаких особых дел не было.
Николаев знал, что где-то неделю назад Клементьев принимал участие в обезвреживании еще одной банды, которое сопровождалось оголтелой перестрелкой, в результате которой Клементьев убил наповал главаря банды. Остальные были задержаны. Я слышал, — усмехнулся Николаев, — про вашу крымскую тишину. Да ну их, — махнул рукой Клементьев. — Втянули нас в эту бойню. Веришь, Павел, его пуля по волосам прошлась, причесала, одним словом. Видишь, какие патлы отрастил. И я в ответ… Но причесать его не удалось, бритый он наголо… А, ладно, скучно это, давай еще по пиву. И нажимай на леща, ты что-то нашу рыбку не уважаешь. А Любка сейчас салатики принесет, закусоны всякие. А вон там, на мангале мы с тобой шашлычки пожарим. Я еще днем ее попросил свинину замариновать, она не умеет, правда, но я не мог — надо было в Гурзуф слетать, грабеж там…с убийством.
Выпили по рюмочке водки и пошли к мангалу жарить шашлыки. Потихоньку начинало темнеть. Одно разве что дело может тебя заинтересовать, Павел Николаевич, — равнодушным тоном произнес Клементьев. — В Феодосии девушка пропала. Где-то в начале марта. Она поехала в Ялту к жениху своему в гости. Так вот, из Феодосии-то она выехала, а к жениху так до сих пор и не доехала. Все ищем. А что за девушка? Да обычная девушка. Ей двадцать два года, зовут Галей, рост где-то метр шестьдесят пять, волосы русые. Работала в морском порту, в конторе секретаршей. А жених ее в Ялте живет, он ночным охранником работает. Девушка сирота, детдомовская она, жила одна, комната у нее в Феодосии. Выехала четвертого марта на междугороднем автобусе. Он ее не встречал, она должна была к нему прямо домой приехать. Не галантный он человек, этот охранник. Все ждал, ждал, но она так и не приехала…Интересно, Павел Николаевич?
Николаев сунул себе в рот сигарету другим концом и поджег зажигалкой фильтр. Повалил вонючий дым. Ты что, Павел Николаевич, ты ж с другого конца сигарету зажигаешь. Брось…
Николаев выбросил сигарету в мусорное ведро и сразу же сунул себе в рот другую. На сей раз прикурил правильно. Ну что, интересно тебе? — допрашивал Клементьев.
Почему-то Николаеву вдруг припомнились похороны Лены Воропаевой и тот странный взгляд ее отца, та таившаяся где-то в глубине души ледяная страшная усмешка, которой он одарил неожиданно обернувшегося Николаева. А если не интересно, тогда анекдот расскажу, похабный только до кошмара, но смешной… Не надо анекдота, — попросил Николаев.
А если интересно, то у меня и фотка этой девушки имеется. Сейчас принесу, в розыске она уже четвертый, нет уже пятый месяц пошел…
Клементьев зашел в дом и вынес Николаеву маленькую фотографию. Николаев взял фотографию и вздрогнул — сходство с Леной Воропаевой было разительное. Абрис, во всяком случае, совершенно тот же. А кто подал в розыск? На работе. Она взяла за свой счет две недели на обустройство, так сказать, личных дел. А не возвращается и не возвращается. В принципе, дела-то до нее могло никому не быть, но девушка она добрая, общительная, подруги и забеспокоились, съездили в Ялту и нашли этого жениха. Он сказал, что она к нему не приезжала. Тогда уж на работе у нее всполошились, заявили в милицию. Допросили этого жениха, он говорит, что, вроде бы он и не жених никакой, так — дружили, встречались, переписывались. Сказала в письме, что четвертого марта приедет к нему, пусть, мол, ждет. Но так и не приехала. Он искать не стал, хочет — приезжает, не хочет — пусть себе сидит в своей Феодосии. Дурковатый какой-то, честно говоря, парень. Никакого интереса ни к чему. Пропала девушка и пропала. И ладно, другую найдет. Поговорить бы с ним, а, Григорий? Можно было бы. Только будет ли он тебе на твои вопросы отвечать, кто ты есть ему такой? Мне-то толком ничего не отвечает, хотя я местный уголовный розыск и моя прямая обязанность искать пропавших людей. А с этим тюфяком прежде, чем разговаривать, надо каши хорошенько наесться.
Где сядешь, там и слезешь. Ну ладно, поговоришь как-нибудь. А твои-то какие соображения по этому поводу? Да какие там соображения? Я, Павел, попусту болтать не люблю, а оснований кого-то подозревать у меня нет. Будут — скажу. Пошли шашлыки лопать! Глянем, каковы на вкус. Жена мариновала — она не умеет…
Шашлыки оказались изумительными на вкус, но аппетит у Николаева как рукой сняло. Он не могдумать ни о чем, кроме как о пропавшей из Феодосии девушке. Он отвечал невпопад, был задумчив и рассеян. Тебя не переделаешь, — ворчала на Клементьева жена. — Испортил гостю настроение.
Николаев пытался взять себя в руки, шутить, вести беседу, но мысли не давали ему покоя. Сидели долго, где-то в первом часу ночи легли спать. Николаев включил телевизор, шли ночные новости. Ему было неинтересно слушать про очередные реформы, но вдруг одно сообщение привлекло его внимание:
«В Южносибирске жители города готовятся к выборам мэра. Кандидатами на эту должность являются бывший секретарь райкома КПСС Рахимбаев, генерал-лейтенант Орлов и директор Новосибирского завода Верещагин. Судя по опросам населения большие шансы занять эту должность имеет Рахимбаев, человек более известный населению города, долгое время занимавший высокие посты, но и два других кандидата не теряют своих шансов.»
Николаев захотел поделиться этой информацией с Клементьевым, вышел на веранду, где постелил себе хозяин, но услышал его могучий храп и вышел на улицу курить. Пока он курил, Тамара, беседовавшая с хозяйкой, тоже легла в постель и заснула. Поделиться было не с кем…
Утром, когда они проснулись, Клементьева уже два часа, как не было дома. Гости позавтракали, поблагодарили хозяйку за гостеприимство и поехали к себе в Алушту.
В выходной день Клементьев приехал к нему и повез его в Ялту поговорить с женихом пропавшей девушки. Информацию о том, что отец Лены баллотируется в мэры небольшого сибирского города воспринял спокойно. Пускай себе баллотируется, дело доброе. Денег много, однако, надо для предвыборной кампании.
Николаев промолчал.
А разговора с женихом не получилось. Он оказался настолько пьян в этот день, что беседовать с ним было совершенно невозможно. Галка-то? — спросил коротко стриженый лупоглазый парень лет двадцати восьми. — Галка девка хорошая. Она мудрая, понимаешь, это, братан, дело такое…
Он сидел за бутылкой водки в маленькой неуютной комнате с каким-то маленьким небритым человечком.
— Ща таких девок днем с огнем не сыщешь. Ща одни шалавы кругом, а, братан? Ты извини, что я так, я знаю, откуда вы…Но я по-свойски, мы ничо плохого не делаем, выходной у нас, ну, отдыхаем культурно, на свои, понимаешь, братан…
Вы собирались жениться на ней? — спросил Николаев, пытаясь выдавить из него хоть какуюто информацию. Обязательно, И женился бы точно, женился бы… Но… — Он надул губы и развел руками. — никак не возможно при полном наличии отсутствия. Попросту — нет ее, понимаешь? Как я могу жениться, раз ее нет? Я, напримерно, так считаю, я жениться не отказывался, вот Кузьма Михалыч соврать не даст. А, Кузьма Михалыч? Не…. — не говорил, а прямо ворковал Кузьма Михалыч, до того у него все клокотало внутри. Ежли Левка сказал — женится, это точно. Левка парень во! — И он торжественно поднял вверх свой заскорузлый большой палец. А родня какая-нибудь у нее есть? Обязательно. Какая-нибудь, наверняка, есть…. — отвечал Левка. — Только мне об этом ничего не известно. А мы как с ней сошлись? — Тут какой-то свет озарил его нелепое пьяное лицо. Именно на этой почве… Сироты мы оба с ней, с Галкой. У нее никого, у меня никого. Не, у меня хоть брательник есть в Иршанске, тетка в Мелитополе, а Галка совсем одна. У нее родители погибли давно. А без родителей хреново, а, Кузьма Михалыч? — апеллировал он к собутыльнику. Впрочем, твои-то живы еще. Папаше твоему, небось, лет за сто будет? За сто, не за сто, но восемьдесят седьмой пошел, это точно, а матушке — восемьдесят пятый…
История семьи Кузьмы Михалыча совсем не интересовала Николаева и Клементьева, а с Левой беседовать было бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32