Наконец даже стала мигать фарами, требуя уступить дорогу. Но этого гордый Филипп делать не желал… Наконец, иномарка приблизилась к БМВ вплотную, чуть ли не доставая до его заднего бампера своим передним. Мигала фарами и начала бибикать, издавая скрипучий неприятный звук… Филипп решил уступить дорогу, не рисковать же машиной из-за какого-то сумасшедшего… Он ушел вправо… Ржавая иномарка, однако, не стала уходить вперед, а ехала рядом с машиной Филиппа. Продолжался резкий неприятный звук её клаксона. Филипп поглядел налево и вздрогнул он того, что увидел. На переднем сидении сидела его давняя знакомая Сова, в своих круглых очках. На голове у неё вместо плюшевой была летняя белая кепка. Она улыбнулась Филиппу и помахала ему рукой.
Филипп почувствовал, что у него немеют конечности. Вроде бы, он был готов ко всему, спланировал дальнейшие действия, но, увидев главную, как он полагал, виновницу своих несчастий, он снова потерял самообладание…
Сова смеялась, что-то говорила водителю, лица которого Филипп не видел, а затем сделала Филиппу знак, чтобы он брал правее и останавливал машину. Филипп понял, что надо подчиняться…
Он сбавил газ, и его чуть было не ударила ехавшая сзади «Нива». Филипп включил правый поворотник и перестроился на крайний правый ряд… От лицезрения Совы его органы стали какими-то ватными, а в душе появились пустота и апатия.
БМВ остановился у обочины, сзади встала и ржавая иномарка. Филипп вылез из машины и бросил взгляд на водителя драндулета. Однако тот пригнулся, и лица его не было видно. Зато Сова вальяжно вылезла с правой стороны и зашагала по направлению к побледневшему как полотно Филиппу.
Старуха была одета в длинное цветастое платье, из-под которого торчало другое, ещё более длинное и ещё более аляповатое. На голове белая кепка-панама, на ногах домашние растоптанные тапочки, на глазах — круглые очки… — Сколько лет, сколько зим, пустой бамбук! — радушно приветствовала она Филиппа, растопырив руки. — Честное слово, как я рада тебя видеть… Никак не пойму, чем мне ты так симпатичен… Целовать я тебя, разумеется, не стану, кровь на тебе, пристанет еще, но видеть рада… Чего не здороваешься, павлин? Весь из себя, весь от Кардена-Версаче-Валентино, на черном БМВ гоняешь, и все благодаря мне, а сам недоволен, бледный какой-то, затруханный… Не годится это никуда, парень… Ручонки дрожат, губы дрожат, волосенки шевелятся… Чего тушуешься, экое верзило кудрявое, а тушуешься, словно баба… Тогда-то не тушевался, в прошлом году, а теперь чего? Плюнь, парень хороший, судьба индейка, жизнь копейка, семи смертям не бывать, одной не миновать, радуйся, пока жив, а подохнешь, другие порадуются…
— Чего вы хотите? — процедил сквозь зубы Филипп.
— Чего хочу? — расхохоталась Сова. — Уморишь ты меня, бамбук… Ты чего хотел, когда на злодейство такое пошел? Денег хотел кружановских, даровых, вот чего ты хотел… И мы их хотим, ясное дело… Только вот что я тебе должна сказать, — вдруг перешла на шепот она. — А ну, пусти в свою шикарную, нельзя о таком на свежем воздухе, а то сглазят…
Филипп словно зомбированный подошел к правой дверце и открыл её. Гримасница влезла в машину и плюхнулась на велюровое кресло. — А ить хорошо у тебя, прохладно… Хороша тачка… Мне бы такую… Подари… — Бери, твоя, — мрачно произнес Филипп, садясь на левое сидение.
При этих словах старуха зашлась в смехе… Ей стало так смешно, что глаза её превратились в маленькие щелочки. Она вся тряслась от смеха словно студень, затем хрипло закашлялась клокочущим кашлем заядлой курильщицы. Филипп почувствовал, что от нелепой старухи пахнет какими-то очень дорогими французскими духами, а на красном её лице густой слой грима. А что же, неудивительно — она играет какую-то роль… Ему бы так суметь сыграть свою…
— Твоя, говорит, — хохотала старуха. — Хотела бы, давно бы моя была… Кстати, я научилась неплохо водить, не поверишь, куда лучше тебя… Нет, бамбучище, такой мелочью ты не отделаешься… Человек ты корыстный и поганый и не привык иметь дело с порядочными людьми… А мудрые посоветовались и решили, что с тебя вообще ничего путевого взять нельзя. Ну женили мы тебя на кружановской дочке, что с того? Ты-то сам кто таков? Что с тебя проку? Ну тачку можно забрать, несколько штук баксов… И все? Посоветовались мы и решили, что ничего с тебя мы брать не будем… Кружанов за тебя ни копейки не заплатит, такого барахла как ты он в день по сотне найдет, любого зятя и папашу своей внучке сыщет… Решили мы, дружище, получить с тебя лишь моральное удовлетворение… Завтра доказательства твоего злодейства будут на столе у прокурора, а к вечеру тебя заберут в цугундер… Вся братва, в заключении находящаяся, разумеется, будет предупреждена о твоем славном прибытии и о тебе там побеспокоятся… Хорошо тебе там будет, уютно, там ты и подумаешь, что в этой окаянной жизни почем…
— Да вы что? — побледнел ещё сильнее Филипп. — Как же так? Я готов на все… Я попрошу у тестя, он даст… Моя жена… Она… Дочка…
— Ишь раскудахтался! — вдруг обозлилась старуха, причем эти слова она произнесла каким-то другим голосом, гораздо более молодым, как будто на какое-то мгновение сбросила с себя маску. — Ты какое такое право имеешь кудахтать? — На её загримированном лице снова появилось обычное глумливое выражение с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом. — Ты есть кто такой? А? Ну? Чего молчишь, нелепый? — Сама знаешь, кто я, нечего болтать попусту, — промямлил Филипп. — Дело говори… — Точно, знаю, — согласилась Сова. — Ты злодей… Ты женщину беременную убил. И ответишь за это. Так что права голоса, как все граждане самой великой и самой гуманной страны в мире ты не имеешь… — А что же мне теперь делать?
— Да ничего не делать. Терпеливо ждать своей участи… Можешь покаяться жене, тестю, теще, рассказать о совершенном тобой в октябре прошлого года злодеянии, это уж на твое собственное усмотрение, в твою интимную жизнь никто вмешиваться не собирается. Кстати, не исключено, что всемогущий Кружанов не захочет делать несчастной свою единственную дочь и поможет тебе уйти от заслуженного тобой наказания… Так что, дела твои не так уж и плохи, глядишь, ещё и пошумишь, оглоед…
Филипп вдруг поглядел на загримированную шантажистку и оценил ситуацию как бы с другой, фарсовой её стороны. Ему вдруг подумалось, что они блефуют, и что вообще никаких доказательств его причастности к убийству Алены Навроцкой у них нет. Он понял, что жил в каком-то вечном страхе, оцепенении, не удосужившись даже узнать, было ли вообще возбуждено уголовное дело по факту убийства. А это узнать, в принципе, было можно. И нужно. Даже если все произошло так, как предполагалось, и Вован убил Алену, а затем убили Вована, перед смертью получив с него признания о том, что организатором преступления был именно он, Филипп Рыльцев, то это же просто пустые слова. Что они, его показания на диктофон записывали? И даже если записывали, что с того? Мало ли что он мог сказать? Если рассуждать логически, а не повинуясь страху, то, в принципе, ему вообще нечего бояться… Кто его шантажирует? Ряженая старуха и серенький человечек в сандалетах? А он, зять самого всемогущего Кружанова, дрожит перед ними как осиновый лист…
— Призадумался, нелепый? — пристально глядела на него Сова, словно пытаясь проникнуть в его мысли. — Вот, вот, подумай, подумай, полезно… Пока, Рыльцев, жди весточки, скоро на толковище тебя пригласят… — На какое толковище? — услышав неприятное слово, снова побледнел воспрявший было духом Филипп. — Не боись, соколик! — засмеялась Сова. — Всех нас когда-нибудь пригласят на толковище к Господу Богу…
И с этими словами она вылезла из машины Филиппа и направилась к ржавой иномарке, на которой приехала. Обескураженный всей этой нелепой сценой Филипп, тронул БМВ с места и скоро скрылся из виду.
Сова же закурила длинную сигарету с ментолом и уставилась на приподнявшего голову водителя. — Зря мы затеяли весь этот фарс, Роман… Не из всего можно устраивать фарс… Его надо было просто придушить, как клопа, вот и вся недолга… А ты меня заставляешь играть с ним в кошки-мышки… И из-за чего? Полагаешь, что Кружанов заплатит за такое убожество хоть копейку? Да он его сам придавит скорее всего… А если и выложит, то такую мелочь, что ради неё и не стоило всего этого затевать… Уговорили вы меня, до сих пор себя проклинаю, что согласилась… На святых чувствах хотите деньги сделать? — Когда мы с тобой сидели в разных колониях, мы бы не назвали несколько миллионов долларов мелочью, Ника, — возразил невзрачный человечек в рубашке навыпуск, широких бежевых брюках и сандалетах, сидевший за рулем. — Кстати, это для нас и сейчас совсем не мелочь… А придавить вредного клопа никогда не поздно…
— Эх, Роман, Роман, ты же потерял сына, как можно играть на материнских чувствах, — вздохнула Сова. — Кстати, за потерю жены и сына я не побрезговал и материальной компенсацией плюс к моральной, — холодно ответил Роман. — Почему мои враги должны хорошо жить? — Прежде всего, ты убил убийцу, а те уже были косвенными виновниками, — продолжала спорить Сова.
— А тебе, Ника, и убивать-то некого, — вдруг широко улыбнулся Роман. — А вот компенсация за восемь лет за решеткой тебе бы не повредила… К тому же ты сама знаешь, что все это не моя идея…
Сова усмехнулась и слегка дотронулась до плеча Романа. — Ладно, Роман, посмотрим, — тихо произнесла она. — Поблефуем еще, поглумимся над кровавым отпрыском похотливого Рыльцева…
Воистину, человек предполагает, а Бог располагает. В чем очень скоро убедились все действующие лица этой драмы…
7.
— Филипп, я хочу поехать встречать папу и маму, — подошла к нему Алиса и поцеловала его в щеку. — Я так по ним соскучилась…
— Так что? Поедем, — равнодушным голосом ответил Филипп. — Слава Богу, воскресенье… Что нам мешает? — Только одно — Дашенька что-то капризничает… Боюсь, не простудилась ли она…
— Да что ты? Тебя послушаешь, она всегда больна. Не может же быть у ребенка всегда хорошее настроение. Она такой же человек, как и мы, и настроение у неё тоже может меняться. — Да? — улыбнулась Алиса. Ты думаешь? — Значит, договорились? В воскресенье едем…
Филиппу, честно говоря, было лень ехать встречать в Шереметьево — 2 тестя с тещей, он хотел просто отоспаться, но отказать в такой просьбе жене он не мог…
… Прошло две недели с момента разговора с Совой на обочине дороги, и никаких сведений от шантажистов больше не поступало. Полное гробовое молчание… Филипп снова начал успокаиваться и уверять себя в том, что имеет дело с мелкими жуликами, которые и доказательств его вины никаких не имеют, просто блефуют, и все… Имели бы, давно бы начали действовать… И жизнь шла своим чередом — работа, встречи, заботы… семья, отдых и развлечения, доступные только богатым…
… В воскресенье заместитель Кружанова Шафран с телохранителями на нескольких машинах поехали встречать шефа. Филипп поехал отдельно, на своей машине, но с ними тоже ехал телохранитель, молодой молчаливый Женя Гуреев. Без вооруженного телохранителя Кружанов не разрешал дочери даже выходить за пределы дачного участка, это было его непременное требование.
Погода была прекрасная, трасса в выходной день свободна. Филипп сидел за рулем, получая огромное удовольствие от вождения первоклассного автомобиля… Рядом сидела Алиса, влюбленными глазами поглядывая на мужа. Сзади, за спиной Филиппа сидел Женя Гуреев, не произнося за все время пути ни единого слова… Филипп знал, что это очень отважный и всецело преданный Кружанову парень, отличный спортсмен и стрелок, в любую минуту готовый пожертвовать собой ради тех, на кого работал… Кружанов вообще умел располагать к себе людей. Вежливый, спокойный, без тени заносчивости, умеющий сплотить вокруг себя коллектив единомышленников, он хорошо платил своим сотрудникам и если они обращались за какой-нибудь помощью, практически никогда не отказывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Филипп почувствовал, что у него немеют конечности. Вроде бы, он был готов ко всему, спланировал дальнейшие действия, но, увидев главную, как он полагал, виновницу своих несчастий, он снова потерял самообладание…
Сова смеялась, что-то говорила водителю, лица которого Филипп не видел, а затем сделала Филиппу знак, чтобы он брал правее и останавливал машину. Филипп понял, что надо подчиняться…
Он сбавил газ, и его чуть было не ударила ехавшая сзади «Нива». Филипп включил правый поворотник и перестроился на крайний правый ряд… От лицезрения Совы его органы стали какими-то ватными, а в душе появились пустота и апатия.
БМВ остановился у обочины, сзади встала и ржавая иномарка. Филипп вылез из машины и бросил взгляд на водителя драндулета. Однако тот пригнулся, и лица его не было видно. Зато Сова вальяжно вылезла с правой стороны и зашагала по направлению к побледневшему как полотно Филиппу.
Старуха была одета в длинное цветастое платье, из-под которого торчало другое, ещё более длинное и ещё более аляповатое. На голове белая кепка-панама, на ногах домашние растоптанные тапочки, на глазах — круглые очки… — Сколько лет, сколько зим, пустой бамбук! — радушно приветствовала она Филиппа, растопырив руки. — Честное слово, как я рада тебя видеть… Никак не пойму, чем мне ты так симпатичен… Целовать я тебя, разумеется, не стану, кровь на тебе, пристанет еще, но видеть рада… Чего не здороваешься, павлин? Весь из себя, весь от Кардена-Версаче-Валентино, на черном БМВ гоняешь, и все благодаря мне, а сам недоволен, бледный какой-то, затруханный… Не годится это никуда, парень… Ручонки дрожат, губы дрожат, волосенки шевелятся… Чего тушуешься, экое верзило кудрявое, а тушуешься, словно баба… Тогда-то не тушевался, в прошлом году, а теперь чего? Плюнь, парень хороший, судьба индейка, жизнь копейка, семи смертям не бывать, одной не миновать, радуйся, пока жив, а подохнешь, другие порадуются…
— Чего вы хотите? — процедил сквозь зубы Филипп.
— Чего хочу? — расхохоталась Сова. — Уморишь ты меня, бамбук… Ты чего хотел, когда на злодейство такое пошел? Денег хотел кружановских, даровых, вот чего ты хотел… И мы их хотим, ясное дело… Только вот что я тебе должна сказать, — вдруг перешла на шепот она. — А ну, пусти в свою шикарную, нельзя о таком на свежем воздухе, а то сглазят…
Филипп словно зомбированный подошел к правой дверце и открыл её. Гримасница влезла в машину и плюхнулась на велюровое кресло. — А ить хорошо у тебя, прохладно… Хороша тачка… Мне бы такую… Подари… — Бери, твоя, — мрачно произнес Филипп, садясь на левое сидение.
При этих словах старуха зашлась в смехе… Ей стало так смешно, что глаза её превратились в маленькие щелочки. Она вся тряслась от смеха словно студень, затем хрипло закашлялась клокочущим кашлем заядлой курильщицы. Филипп почувствовал, что от нелепой старухи пахнет какими-то очень дорогими французскими духами, а на красном её лице густой слой грима. А что же, неудивительно — она играет какую-то роль… Ему бы так суметь сыграть свою…
— Твоя, говорит, — хохотала старуха. — Хотела бы, давно бы моя была… Кстати, я научилась неплохо водить, не поверишь, куда лучше тебя… Нет, бамбучище, такой мелочью ты не отделаешься… Человек ты корыстный и поганый и не привык иметь дело с порядочными людьми… А мудрые посоветовались и решили, что с тебя вообще ничего путевого взять нельзя. Ну женили мы тебя на кружановской дочке, что с того? Ты-то сам кто таков? Что с тебя проку? Ну тачку можно забрать, несколько штук баксов… И все? Посоветовались мы и решили, что ничего с тебя мы брать не будем… Кружанов за тебя ни копейки не заплатит, такого барахла как ты он в день по сотне найдет, любого зятя и папашу своей внучке сыщет… Решили мы, дружище, получить с тебя лишь моральное удовлетворение… Завтра доказательства твоего злодейства будут на столе у прокурора, а к вечеру тебя заберут в цугундер… Вся братва, в заключении находящаяся, разумеется, будет предупреждена о твоем славном прибытии и о тебе там побеспокоятся… Хорошо тебе там будет, уютно, там ты и подумаешь, что в этой окаянной жизни почем…
— Да вы что? — побледнел ещё сильнее Филипп. — Как же так? Я готов на все… Я попрошу у тестя, он даст… Моя жена… Она… Дочка…
— Ишь раскудахтался! — вдруг обозлилась старуха, причем эти слова она произнесла каким-то другим голосом, гораздо более молодым, как будто на какое-то мгновение сбросила с себя маску. — Ты какое такое право имеешь кудахтать? — На её загримированном лице снова появилось обычное глумливое выражение с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом. — Ты есть кто такой? А? Ну? Чего молчишь, нелепый? — Сама знаешь, кто я, нечего болтать попусту, — промямлил Филипп. — Дело говори… — Точно, знаю, — согласилась Сова. — Ты злодей… Ты женщину беременную убил. И ответишь за это. Так что права голоса, как все граждане самой великой и самой гуманной страны в мире ты не имеешь… — А что же мне теперь делать?
— Да ничего не делать. Терпеливо ждать своей участи… Можешь покаяться жене, тестю, теще, рассказать о совершенном тобой в октябре прошлого года злодеянии, это уж на твое собственное усмотрение, в твою интимную жизнь никто вмешиваться не собирается. Кстати, не исключено, что всемогущий Кружанов не захочет делать несчастной свою единственную дочь и поможет тебе уйти от заслуженного тобой наказания… Так что, дела твои не так уж и плохи, глядишь, ещё и пошумишь, оглоед…
Филипп вдруг поглядел на загримированную шантажистку и оценил ситуацию как бы с другой, фарсовой её стороны. Ему вдруг подумалось, что они блефуют, и что вообще никаких доказательств его причастности к убийству Алены Навроцкой у них нет. Он понял, что жил в каком-то вечном страхе, оцепенении, не удосужившись даже узнать, было ли вообще возбуждено уголовное дело по факту убийства. А это узнать, в принципе, было можно. И нужно. Даже если все произошло так, как предполагалось, и Вован убил Алену, а затем убили Вована, перед смертью получив с него признания о том, что организатором преступления был именно он, Филипп Рыльцев, то это же просто пустые слова. Что они, его показания на диктофон записывали? И даже если записывали, что с того? Мало ли что он мог сказать? Если рассуждать логически, а не повинуясь страху, то, в принципе, ему вообще нечего бояться… Кто его шантажирует? Ряженая старуха и серенький человечек в сандалетах? А он, зять самого всемогущего Кружанова, дрожит перед ними как осиновый лист…
— Призадумался, нелепый? — пристально глядела на него Сова, словно пытаясь проникнуть в его мысли. — Вот, вот, подумай, подумай, полезно… Пока, Рыльцев, жди весточки, скоро на толковище тебя пригласят… — На какое толковище? — услышав неприятное слово, снова побледнел воспрявший было духом Филипп. — Не боись, соколик! — засмеялась Сова. — Всех нас когда-нибудь пригласят на толковище к Господу Богу…
И с этими словами она вылезла из машины Филиппа и направилась к ржавой иномарке, на которой приехала. Обескураженный всей этой нелепой сценой Филипп, тронул БМВ с места и скоро скрылся из виду.
Сова же закурила длинную сигарету с ментолом и уставилась на приподнявшего голову водителя. — Зря мы затеяли весь этот фарс, Роман… Не из всего можно устраивать фарс… Его надо было просто придушить, как клопа, вот и вся недолга… А ты меня заставляешь играть с ним в кошки-мышки… И из-за чего? Полагаешь, что Кружанов заплатит за такое убожество хоть копейку? Да он его сам придавит скорее всего… А если и выложит, то такую мелочь, что ради неё и не стоило всего этого затевать… Уговорили вы меня, до сих пор себя проклинаю, что согласилась… На святых чувствах хотите деньги сделать? — Когда мы с тобой сидели в разных колониях, мы бы не назвали несколько миллионов долларов мелочью, Ника, — возразил невзрачный человечек в рубашке навыпуск, широких бежевых брюках и сандалетах, сидевший за рулем. — Кстати, это для нас и сейчас совсем не мелочь… А придавить вредного клопа никогда не поздно…
— Эх, Роман, Роман, ты же потерял сына, как можно играть на материнских чувствах, — вздохнула Сова. — Кстати, за потерю жены и сына я не побрезговал и материальной компенсацией плюс к моральной, — холодно ответил Роман. — Почему мои враги должны хорошо жить? — Прежде всего, ты убил убийцу, а те уже были косвенными виновниками, — продолжала спорить Сова.
— А тебе, Ника, и убивать-то некого, — вдруг широко улыбнулся Роман. — А вот компенсация за восемь лет за решеткой тебе бы не повредила… К тому же ты сама знаешь, что все это не моя идея…
Сова усмехнулась и слегка дотронулась до плеча Романа. — Ладно, Роман, посмотрим, — тихо произнесла она. — Поблефуем еще, поглумимся над кровавым отпрыском похотливого Рыльцева…
Воистину, человек предполагает, а Бог располагает. В чем очень скоро убедились все действующие лица этой драмы…
7.
— Филипп, я хочу поехать встречать папу и маму, — подошла к нему Алиса и поцеловала его в щеку. — Я так по ним соскучилась…
— Так что? Поедем, — равнодушным голосом ответил Филипп. — Слава Богу, воскресенье… Что нам мешает? — Только одно — Дашенька что-то капризничает… Боюсь, не простудилась ли она…
— Да что ты? Тебя послушаешь, она всегда больна. Не может же быть у ребенка всегда хорошее настроение. Она такой же человек, как и мы, и настроение у неё тоже может меняться. — Да? — улыбнулась Алиса. Ты думаешь? — Значит, договорились? В воскресенье едем…
Филиппу, честно говоря, было лень ехать встречать в Шереметьево — 2 тестя с тещей, он хотел просто отоспаться, но отказать в такой просьбе жене он не мог…
… Прошло две недели с момента разговора с Совой на обочине дороги, и никаких сведений от шантажистов больше не поступало. Полное гробовое молчание… Филипп снова начал успокаиваться и уверять себя в том, что имеет дело с мелкими жуликами, которые и доказательств его вины никаких не имеют, просто блефуют, и все… Имели бы, давно бы начали действовать… И жизнь шла своим чередом — работа, встречи, заботы… семья, отдых и развлечения, доступные только богатым…
… В воскресенье заместитель Кружанова Шафран с телохранителями на нескольких машинах поехали встречать шефа. Филипп поехал отдельно, на своей машине, но с ними тоже ехал телохранитель, молодой молчаливый Женя Гуреев. Без вооруженного телохранителя Кружанов не разрешал дочери даже выходить за пределы дачного участка, это было его непременное требование.
Погода была прекрасная, трасса в выходной день свободна. Филипп сидел за рулем, получая огромное удовольствие от вождения первоклассного автомобиля… Рядом сидела Алиса, влюбленными глазами поглядывая на мужа. Сзади, за спиной Филиппа сидел Женя Гуреев, не произнося за все время пути ни единого слова… Филипп знал, что это очень отважный и всецело преданный Кружанову парень, отличный спортсмен и стрелок, в любую минуту готовый пожертвовать собой ради тех, на кого работал… Кружанов вообще умел располагать к себе людей. Вежливый, спокойный, без тени заносчивости, умеющий сплотить вокруг себя коллектив единомышленников, он хорошо платил своим сотрудникам и если они обращались за какой-нибудь помощью, практически никогда не отказывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26