Учился Роман хорошо, потом работал на заводе, потом поступил в пединститут на математический факультет. Новая общага, новые друзья… Связь с Эдиком прекратилась. Он пару раз приезжал к нему, но не заставал его дома. А на третьем курсе он узнал, что Эдик нелепо погиб, пьяный упал на спину и захлебнулся собственной рвотой. «Такие делишки, парень, — поведал ему про это двенадцатилетний Серега, высокий, светловолосый, очень похожий на Эдика, только не кудрявый, как тот, а с совершенно прямыми, рассыпающимися волосами. И голубые глаза были еще наглее, чем у Эдика. — Батя сначала перекинулся, потом Эдик. Пить меньше надо, понял, парень? Ты-то где?» — «Я в пединституте учусь, я же тебе говорил». — "Я позабываю, не до тебя мне. Ты чего, не растешь, что ли, совсем? — удивлялся Серега. — Тебе сколько?
Двадцать лет? Ни фига себе? А мне только двенадцать будет, а я почти такой же, как ты. Жрать больше надо!
Морковь жри, понял? Витамин в ней! А то ходишь — метр с кепкой, стыд один!" Смущенный Роман смолчал на эту наглость двенадцатилетнего пацана, он боготворил эту семью и был потрясен нелепой смертью своего благодетеля. Ему было стыдно, что он так и не увиделся с ним после его освобождения из тюрьмы.
Ведь что бы с ним могло быть, если бы не Эдик, если бы он не оказался тогда на Киевском вокзале?!
«Заезжай, парень! — пригласил Серега. — Если время есть! А нет — так и не заезжай! Бывай!» — «Пока», — пробормотал Роман и побрел к электричке, меся дешевыми ботиночками осеннюю грязь. Серега стоял на крыльце и курил «Памир».
В семьдесят пятом году Роман закончил институт и стал работать учителем математики в школе. Вскоре в его жизнь пришла и любовь. В институте он был до невероятия скромен и робок, сторонился всех девушек, в увеселениях участия не принимал. А тут… почувствовал себя уверенно, ребята любили его. А весной к ним в класс пришла практикантка из института Крупской по имени Карина. Он влюбился в нее с первого взгляда. Темная шатенка, высокая, с большими глазами, очень скромная и в то же время веселая. Отец у нее был русский, мать — армянка. Она была москвичка, отец работал инженером, мать тоже учительницей. Он вошел в их семью, как родной, они поженились с Кариной, и через год у них родился сын Саша.
А еще через год умерла теща, которую он просто обожал. Это была замечательная семья — открытая, веселая, в ней не было никаких секретов друг от друга.
И стержнем ее была мать Карины. И вот ее не стало.
А через полтора года умер и отец, не выдержав этой потери. Они остались жить втроем в двухкомнатной квартире в панельном доме многоэтажной московской окраины — в этой самой, где он сейчас сидит один, пьет крепкий чай и курит сигареты, и та же мебель, тот же абажур… Но никого нет — ни Карины, ни Сашки…
Карина тяжело заболела в семьдесят восьмом году.
У нее оказалось очень больное сердце. Нужна была срочная операция и деньги на нее. А откуда они были у скромного учителя математики? Он бросился за помощью к однокурсникам, к коллегам по работе. Их реакция потрясла его. Отказали все, даже те, в ком он был совершенно уверен. С ним на одном курсе учился развеселый обалдуй Курнаков, сын академика и лауреата, душа компании, соривший деньгами в кабаках, поскольку имел у папаши неограниченный кредит.
Когда Роман позвонил ему, тот яростно зашептал: «Старик, все, что угодно, но не денег… Только что купил тачку, „троечку“, сам понимаешь. И так недорого…»
Он назвал сумму, трети которой было бы вполне достаточно, чтобы спасти Карину. «Может быть, я попрошу у твоего отца, деньги нужны срочно, мы поменяем нашу квартиру на однокомнатную, доплата будет солидной, и я рассчитаюсь с вами». — "Что ты, что ты, — зашептал Курнаков. — Ты, ради бога, не впутывай старика в свои дела. Он и так злой, я ему не говорил, что тачку беру, накопил, понимаешь… А он, когда узнал, озверел совсем. Свою-то «волжанку» бережет, не дает мне, так я себе свою завел, во как я его… Так что ты уж сам как-нибудь. Неужели у тебя нет больше никого, чтобы «капусты» призанять? Ну пока, если другие какие проблемы, звони… Помнишь, тогда в «Национале» как погудели, веселое было времечко…
Ну, бывай". Другой однокурсник — Федорчук был удачливым спекулянтом и ворочал еще в институте большими деньгами. «Здорово, — приветствовал он Романа веселым деловым баском. — Ты запропал совсем. Старик, подваливай ко мне на дачу, я тут такое понастроил, обалдеешь. А теперь я надумал сауну с бассейном запузырить. Вот договариваюсь с подрядчиками. И так недорого…» Он назвал сумму, десятой доли которой хватило бы для Романа. "Повремени с сауной, Филя, — попросил Роман. — У меня Карина больна, необходима операция, и нужно только-то…
А бассейн потом запузыришь". — "Да что ты, старик, за кого меня примут? Я что, Фуцман какой-то? Уже все договорено, осталось только материалы купить и начать строить. С материалами-то, сам знаешь, проблемы какие, сколько трудов мне это стоило… Никак не могу. Неужели тебе не у кого больше попризанять?
Если бы хоть на неделю раньше ты бы мне позвонил, а теперь никак — все договорено, решено… Извини. Ну а когда Карина поправится, приезжайте, в сауне попаримся, в бассейне поплаваем. Пока…" Слезы стояли в глазах Романа, он глядел на двухлетнего кудрявого Сашку, огромными черными глазами смотревшего на него. Он взял сына и поехал в больницу к Карине, сказал ей, что деньги на операцию будут. Настроение у нее улучшилось, появилась надежда. А на следующий день Романа ждало приятное известие. Муж одной учительницы из их школы, довольно известный переводчик с английского, обещал дать нужную сумму.
Роман поехал в клинику договариваться об операции.
Оставалось только внести деньги. Сашку он всюду таскал с собой, слава богу, было лето и Роман находился в отпуске.
Переводчик отказал в деньгах так же внезапно, как и предложил. Учительница поругалась с мужем, дело у них шло к разводу, и он заявил, что ничем ее знакомым помогать не будет. Операция отложилась, а через три месяца, поздней осенью, Карина умерла. Роман как раз должен был получить деньги за разницу в квартирах, готовился обмен их двухкомнатной на однокомнатную…
Сашке к тому времени исполнилось три года, и Роман отдал его в ясли. На похороны Карины собрались только учителя их школы. Та учительница, чей муж отказал в деньгах, рыдала и просила прощения за мерзавца, с которым к тому времени уже развелась.
Роман молчал, от всего этого ему было ничуть не легче. Карины больше не было — осталась от нее скромная могилка на Востряковском кладбище, где уже покоились ее мать и отец. И Сашка…
На Новый год позвонил развеселый Федорчук.
«Старик, ты что-то запропал совсем! На дачу ко мне не приезжаешь! Я сауну-то отгрохал, обалдеешь, а бассейн какой. Карина поправилась? Подваливайте после Нового года». — «Карина умерла», — сказал Роман без упрека, просто так. Молчание было ответом на информацию. Потом Федорчук пробубнил, откашливаясь: «Я-то потом мог бы помочь тебе… Но ты не звонишь… Я думал, все нормально…» Молчал теперь Роман. «Ты осуждаешь меня?» — спросил Федорчук. «Мои проблемы», — ответил Роман и положил трубку.
Роман заменил Сашке мать. Он водил его в ясли, потом в садик, кормил, купал, укладывал спать, учил читать, считать. В семь неполных лет за ручку отвел в первый класс. Рос мальчик умненьким, смышленым, очень ласковым. Роман старался, чтобы он не забывал маму, но образ ее с годами стерся из его памяти, только фотография в рамочке на столе и была для него символом матери.
Вспоминая ужасный восемьдесят второй год, Роман скривился от невыносимой боли. Помнит соседку, с вытаращенными глазами прибежавшую к нему домой… «Сашенька, Сашенька…» — бормотала она, вся дрожа. Сашка гулял во дворе на детской площадке и решил вдруг пойти домой. В это время лихой грузовик, резко развернувшийся во дворе, сбил его насмерть.
Выскочивший во двор Роман увидел страшную картину: на асфальте в луже крови лежал его мальчик — единственное родное существо. А рядом стоял белесый верзила с глупым лицом и утверждал, что пацан сам виноват, выскочил не вовремя. Бледный как полотно Роман поднял с земли железный прут и наотмашь ударил верзилу по голове, не говоря ни слова.
Верзила со стоном упал на асфальт… Подъехала милиция. Сашку увезли в морг, верзилу в больницу. Романа в отделение, а потом в тюрьму… Верзила в больнице скончался, Сашку хоронили соседи, а Роману дали три года…
Вышел он из тюрьмы в восемьдесят пятом году.
В тюрьме он заматерел, сидел довольно спокойно, его не трогали, знали его ужасную историю и уважали. Он и сам не давал себя в обиду, терять ему было нечего.
"Теперь он был бомжем, квартиры не было, работы не было, друзей не было. Ехать было некуда, и ноги сами понесли его в подмосковный поселок, где когда-то жил его спаситель Эдик Заславский.
«Ни грамма не растешь! — возмутился Серега Заславский, который был теперь на полторы головы выше Романа. — Ты чего такой бледный и оборванный, студент прохладной жизни? Пива хочешь? Теперь дефицит — сухой закон наш Большой ввел. Вижу, откуда ты… По глазам твоим вижу. Где чалился, студент?» — «В Казахстане», — угрюмо ответил Роман.
«Ну а я в Мордовии, — улыбнулся щербатым ртом Серега. — Вишь — зубы повыбивали, падлы. Ты по какой?» — «По сто четвертой». — «А я по сто сорок шестой, но по минимуму. Тебе сколько дали?» — «Три». — «И мне три, убивец чертов…» — улыбался Серега, но, увидев помрачневшее лицо Романа, приутих. "Ты меня-то не убивай хоть. Я шучу, я тебе друг…
Давай придумаем что-нибудь вместе веселое. Скучища тут. Квартиру-то отобрали?" — «Ага». — «Живи пока здесь, потом разберемся, мамаша против не будет, она тогда еще тебя полюбила, когда братан тебя за руку привел, она тебя нам в пример ставила — какой ты добрый да вежливый парень. Давай по пиву да рассказывай свой детектив, кого убил, за что убил. Интересно…»
Но когда Роман рассказал всю свою историю, Серега перестал резвиться. "Подурачимся, студент, а?
Скучно как-то?" — сказал он очень серьезно, с каким-то намеком. «Можно», — неожиданно для Сереги произнес Роман.
…Курнаков к тому времени уже сменил машину на «Волгу». Эта бежевая «Волга», которую он как-то поленился загнать в гараж, и сгорела у него под окнами…
…Известный переводчик с английского, возвращаясь на дачу с электрички, попал в реанимацию с тяжелейшими черепно-мозговыми травмами…
…А раскрутившийся Федорчук, приехав как-то на дачу, застал вместо дачи сплошное пепелище. Особняк с сауной и бассейном превратился в нечто черное и страшное…
Федорчук понял, откудадует ветер, человек он был горячий и решил разобраться с обидчиком своими методами, не прибегая к милиции. Он умудрился найти след Романа и нагрянул в поселок, где жил Серега, с несколькими серьезными мужиками.
Как раз в это время Серега, Роман и несколько головорезов сидели в саду за шашлыками и дефицитной в ту пору водкой. Две машины подъехали к скромному деревенскому домику. «Это Федорчук», — шепнул Сереге Роман. «Давно мечтал познакомиться», — улыбнулся щербатым ртом Серега и снял с предохранителя свой «ПМ», который он теперь всегда носил в кармане брюк. Не давая Федорчуку сказать ни слова, Серега вскочил с места и пальнул выше голов прибывших.
Серегины головорезы вскочили с бревнышка, на котором сидели, и с шумом бросились на гостей. Драка была молчаливой и недолгой. Осрамившиеся гости уехали несолоно хлебавши, к тому же Серега с компанией побили стекла в их машинах. «Эй, Федорчук! — крикнул на дорожку Серега. — Еще раз тебя увижу — эта встреча будет для тебя последней! Понял, волк?»
Федорчук с подбитым глазом что-то проворчал в ответ, какую-то скрытую угрозу. Серега молнией бросился к нему и, схватив его за черные кудри, прижал голову к земле. «Хочешь, я тебе русскую баню устрою, вот в этом костре, падло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22