И с упоением ждать тех далеких, утопичных времен, когда сущность людей изменится и в мире будут царить справедливость, доброта и взаимопонимание? Да, не скоро, видно, наступят эти сказочные времена.
С такими рассуждениями можно глубоко увязнуть в трясинах сознания. Так в чем же суть? В чем истина? «А истина в вине!» — вспоминалось изречение Омара Хайяма. Это был весьма умудренный жизнью муж.
Герман откинулся в кресле и отхлебнул большой глоток терпкого вина. Потом еще один и задремал.
Самолет благополучно приземлился в аэропорту Шереметьево-2, где Германа с нетерпением ждали встречающие его друзья.
РОЖДЕНИЕ ГИБРИДА
Прошла неделя.
Герман оперативно разгребал ворох накопившихся дел, которых за время его отсутствия набралось немало.
Пятница. Вечер. Он притормозил свой «Мерседес» на проспекте Мира у входа в японский ресторан «Саппоро». Герман любил японскую кухню, состоящую в основном из морепродуктов. Но любил, не слепо подражая моде, а истинно уважая вкусовые качества, традиции приготовления, учитывая явную пользу для здоровья. В «Саппоро» Германа пригласил его хороший давний друг Феликс, лидер одной уважаемой в криминальной среде группировки, за отчаянный нрав носивший прозвище Чикаго.
Поднявшись в лифте на третий этаж, Герман вошел в зал ресторана, убранный в национальном стиле. Проследовав в дальний конец зала, он подошел к столу, из-за которого к нему навстречу поднялся атлетически сложенный молодой человек. На его симпатичном лице искрилась приветливая дружеская улыбка. Одет он был в дорогой черный костюм и стильную белую рубашку. Шею и запястья украшали массивные золотые украшения, подчеркивавшие его кастовую принадлежность.
— Приветствую тебя, дружище… — Они по-братски обнялись. — Совсем ты родную столицу забыл. Все по Парижам разъезжаешь. Почти французом стал. Ты хоть по-русски говорить не разучился?
— Да нет, братишка, у меня всего два родных языка — русский и русский блатной! Как поживаешь?
— Не жалуюсь, слава богу. Твоими молитвами, — шутливо ответил Чикаго и, приняв более серьезный вид, добавил: — Хочу представить тебе своего близкого, очень уважаемого человека. Арам. Вор. — Феликс указал на сидящего рядом крупного телосложения кавказца.
Тот привстал и протянул руку. На его угрюмом лице появилась добродушная улыбка.
— Ты, наверное, слышал про некогда легендарную «Волчью стаю», прогремевшую в семидесятых по Северному Кавказу?
Конечно, Герман хорошо помнил события, которые произвели фурор в Северокавказских республиках. Эта отчаянная банда, именуемая в народе «Волчья стая», прославилась исключительно тем, что выбивала огромные деньги у подпольных миллионеров, коих в южных регионах тогда развелось немалое число. Это были цеховики и подпольные предприниматели, которые, умело обворовывая государство, нажили себе немереные капиталы.
Тогда и пришла на ум отчаянным рецидивистам идея претворить в жизнь ленинский лозунг про экспроприацию экспроприаторов. Трусили они подпольщиков жестоко, используя весьма грубые методы, чем наводили панический ужас на всех местных миллионеров. Но в народе к ним относились хорошо и даже с уважением. Бедных они не трогали, и любой честный трудяга находился вне поля их интересов. «Новые экспроприаторы» работали с размахом. Трусили дельцов направо и налево. Орудовали четко и слаженно. О их набегах и похищениях ходили самые невероятные истории. Большие силы органов внутренних дел и комитета госбезопасности были брошены на борьбу с ними.
Сегодня трудно восстановить все подробности того, как уничтожилась «Волчья стая», а слухи ходили разные. О том, что банда действовала очертя голову, совсем зарвалась и начала допускать непоправимые промахи. О том, что в ее рядах произошел раскол, в результате чего возникло несколько небольших групп. Говорилось и о том, что их гнило предали. Но факт остается фактом. В застойное время они пошли против больших денег, против власти, а главное — бросили вызов устоям того времени. Итог следующий: большинство полегло в перестрелке, остальные же получили длительные сроки заключения.
Арам был тогда довольно молод, но в «стае» пользовался немалым уважением. Уцелев в перестрелках, он предстал перед судом. Несмотря на постоянное требование прокурором максимального срока, гвардия серьезных адвокатов невероятными усилиями и огромным количеством денег сумела скостить срок до десяти лет. Отмотав свой срок в строгаче от звонка до звонка и зарекомендовав себя там матерым рецидивистом, Арам три года назад вышел на свободу. Практически сразу после освобождения его короновали.
За квадратным столом с плетеными бамбуковыми салфетками завязалась оживленная беседа. Официантка в японском кимоно ловко поставила перед гостями глиняные приборы и положила перед каждым деревянные палочки, но Феликс попросил и европейские приборы:
— А то к этим спицам еще привыкнуть надо, и пока с ними возиться будешь, весь кайф от еды потеряешь, — заметил он. — Ну что, Гера, заказывай, ты же у нас, поди, знаток восточной кухни.
— Зачем мудрить? — не стал блистать своими кулинарными познаниями Герман. — Принеси-ка, милая, нам три порции вашего фирменного суши, три графинчика саке и разные там ваши супчики, салатики из побегов молодого бамбука. Ну, а остальное на твое усмотрение.
Официантка принесла заказ, удалилась и появилась через несколько минут, неся поднос с тремя глиняными бутылочками, каждая эдак граммов по триста. На бутылочке сверху находилась маленькая фарфоровая чашечка.
— Вот, пожалуйста, саке, супы и салаты. Суши я подам чуть позже.
Саке подается в горячем виде и пьется маленькими порциями. Когда сотрапезники разлили содержимое бутылок по чашечкам, Герман заметил:
— По японской традиции саке, в знак уважения, поднимают двумя руками и произносят слово «кампай» — это стандартный традиционный тост на все случаи жизни. Итак, кампай! — Он приподнял чашку двумя руками и посмотрел по очереди в глаза соседям.
— Кампай! — откликнулся Феликс. — Хоть мы и не японцы, но так прикольней. Так что кампай еще за ваше знакомство и за удачу!
— Кампай! — улыбнулся Арам. В саке меньше градусов, чем в водке, но в горячем виде алкоголь быстрей усваивается организмом, и после четвертой чашки, обжигающей горло собеседники явно разогрелись. Говорили о разном: что и где творится в Москве и за ее пределами, какие последние новости в блатном мире. Герман поведал о своем знакомстве с Жорой Макинтошем.
— Да, именитый жулик, живая легенда. По юности мне приходилось пару раз с ним встречаться. Мудрый вор. Как он там, как его здоровье? — с интересом расспрашивал Арам.
Герман рассказал о долгих разговорах, о самочувствии и настроении старого вора. Но о романе с Мариной умолчал. Зачем? Не ко времени, да и не принято во время мужской беседы.
Официантка подала суши на большом квадратном подносе, где ровными рядами располагались рисовые кубики, обернутые различными рыбными деликатесами и водорослями. Все сорта рыбы традиционно подавались в сыром виде, они были вымочены в рассоле с острыми специями и имели весьма пикантный вкус.
Герман ловко управлялся с деревянными палочками, а остальные поглощали самурайские деликатесы с помощью европейских приборов и рук. В процессе теплого разговора приятели приговорили три бутылочки саке и заказали четвертую.
— Все же саке по мощности убойной силы уступает китайской рисовой водке. В китайских ресторанах ее подают вместе со специальным нагревательным прибором, — заметил Герман. — Наливаешь в чашу грамм эдак двадцать-тридцать, ставишь на специальную горелку. Залпом выпиваешь подогретую. А в ней градусов раза в три больше, чем в саке. По традиции во время застолья китайцы делают к ней всего три подхода, три раза выпивают по порции. Но ведь для русской души это не количество. Как-то раз с моим приятелем хохлом, разудалым, гарным хлопцем, выросшим на горилке, в стольном городе Пекине, в одном из центральных ресторанов опрокинули несколько тостов. Убрали на каждого всего грамм-то по сто пятьдесят — двести, попытались встать из-за стола, а ноги ватные. Так мой дружбан, не рассчитав силы, рухнул под стол. Китайцы, с любопытством наблюдавшие наше «варварское» поглощение их водки, тут же подскочили и усадили его обратно. Я и сам с трудом удерживал равновесие. Благо из-за своей высокой температуры китайская водка хоть и быстро цепляет, но также быстро и отпускает. Давайте выпьем за то, чтобы, сколько ни выпили, мы всегда твердо бы стояли на ногах! Кампай!
Друзья пропустили по очередной чашечке. По просьбе Феликса Арам рассказал о своей шальной молодости, о подельниках по «Волчьей стае», об их участии в самых громких делах. Но не забывал упомянуть, что двигала ими не только жажда наживы. Он выискивал в содеянном даже некую, по его мнению, справедливость. Они заставляли делиться только особо богатых и зажравшихся барыг. Герман уловил в его рассказах очевидную аналогию с размышлениями Георгия Максимовича, какую-то определенную нить, определенную философию, связывающую их понятия о человеческих ценностях, о добре и зле. Слушая этих воров, умудренных трудным и жестоким жизненным опытом, постепенно начинаешь чувствовать, что их рассуждения и понятия гораздо более справедливы, чем те, которые общеприняты и официальны. Или все это сплошная демагогия, или…
Герман ехал по ночной Москве и любовался ее огнями и неоновыми джунглями, ярко светящимися цветными вывесками и рекламами. Да, столица здорово преобразилась за последние годы. Молодец дядя Лужков. А ведь в конце восьмидесятых— начале девяностых город напоминал сплошной базар, состоявший из уродливых ларьков и киосков, которые торчали буквально везде. И мусор, кучи мусора. Ну, а сейчас? Сейчас все вокруг явно изменилось в лучшую сторону. К 850-летию города было сделано многое: восстановлен храм Христа Спасителя, построены торговые ряды на Манежной площади, расширена Кольцевая дорога и т. д. Да, обладатель неизменной кепки— неплохой хозяйственник.
Герман мчался по Тверской. Время было позднее, и поток машин поредел. Днем же столичные пробки — сущий ад. А сейчас — красота. Он ехал и напряженно думал, мысли роем кружились в голове. В его жизни сплошная неопределенность. В чем найти смысл своего собственного существования? Куда идти? К чему стремиться? К зарабатыванию денег? Зачем? Их все равно никогда не хватает. Если их много, то хочется еще больше. Планка уровня запросов сама по себе автоматически повышается. Наметил заработать энную сумму, заработал, и сразу появляются новые потребности, новая планка. Так что денег много не бывает, и по-большому глупо их добычу возводить в самоцель. Да и проблем у Германа с деньгами нет, человек он достаточно обеспеченный.
Поискать серьезно свое призвание? Но в чем? Он пока даже со своим местом на земле грешной определиться не может.
Кем считать себя? Искателем приключений? Смешно. Коммерсантом? Противно. Но где проявить себя и в чем?
Преступником? Опять все дороги ведут в Рим. Но каким же еще названием окрестить его бизнес? Так кто же он тогда по жизни? Преступник он и есть преступник, впрочем, как и все остальные, об этом он неоднократно размышлял. Да и что такое преступать закон?
Мораль? Где она прячется в нашем продажном и гниющем обществе?
Мысли в голове весьма пессимистичные, зато идут от реальности. Одна мысль плотно засела в его сознании. Она еще не обрела четко выраженного контура, конкретной формы, но само присутствие ее и постепенный рост волновали Германа.
Повернув в сторону Лубянки, Герман слегка увеличил скорость. Промелькнули гостиницы «Москва», потом «Метрополь». Миновав Лубянскую площадь, он по Китайскому проезду выехал на набережную и, сбавив скорость, поехал по ней без конкретного пункта назначения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
С такими рассуждениями можно глубоко увязнуть в трясинах сознания. Так в чем же суть? В чем истина? «А истина в вине!» — вспоминалось изречение Омара Хайяма. Это был весьма умудренный жизнью муж.
Герман откинулся в кресле и отхлебнул большой глоток терпкого вина. Потом еще один и задремал.
Самолет благополучно приземлился в аэропорту Шереметьево-2, где Германа с нетерпением ждали встречающие его друзья.
РОЖДЕНИЕ ГИБРИДА
Прошла неделя.
Герман оперативно разгребал ворох накопившихся дел, которых за время его отсутствия набралось немало.
Пятница. Вечер. Он притормозил свой «Мерседес» на проспекте Мира у входа в японский ресторан «Саппоро». Герман любил японскую кухню, состоящую в основном из морепродуктов. Но любил, не слепо подражая моде, а истинно уважая вкусовые качества, традиции приготовления, учитывая явную пользу для здоровья. В «Саппоро» Германа пригласил его хороший давний друг Феликс, лидер одной уважаемой в криминальной среде группировки, за отчаянный нрав носивший прозвище Чикаго.
Поднявшись в лифте на третий этаж, Герман вошел в зал ресторана, убранный в национальном стиле. Проследовав в дальний конец зала, он подошел к столу, из-за которого к нему навстречу поднялся атлетически сложенный молодой человек. На его симпатичном лице искрилась приветливая дружеская улыбка. Одет он был в дорогой черный костюм и стильную белую рубашку. Шею и запястья украшали массивные золотые украшения, подчеркивавшие его кастовую принадлежность.
— Приветствую тебя, дружище… — Они по-братски обнялись. — Совсем ты родную столицу забыл. Все по Парижам разъезжаешь. Почти французом стал. Ты хоть по-русски говорить не разучился?
— Да нет, братишка, у меня всего два родных языка — русский и русский блатной! Как поживаешь?
— Не жалуюсь, слава богу. Твоими молитвами, — шутливо ответил Чикаго и, приняв более серьезный вид, добавил: — Хочу представить тебе своего близкого, очень уважаемого человека. Арам. Вор. — Феликс указал на сидящего рядом крупного телосложения кавказца.
Тот привстал и протянул руку. На его угрюмом лице появилась добродушная улыбка.
— Ты, наверное, слышал про некогда легендарную «Волчью стаю», прогремевшую в семидесятых по Северному Кавказу?
Конечно, Герман хорошо помнил события, которые произвели фурор в Северокавказских республиках. Эта отчаянная банда, именуемая в народе «Волчья стая», прославилась исключительно тем, что выбивала огромные деньги у подпольных миллионеров, коих в южных регионах тогда развелось немалое число. Это были цеховики и подпольные предприниматели, которые, умело обворовывая государство, нажили себе немереные капиталы.
Тогда и пришла на ум отчаянным рецидивистам идея претворить в жизнь ленинский лозунг про экспроприацию экспроприаторов. Трусили они подпольщиков жестоко, используя весьма грубые методы, чем наводили панический ужас на всех местных миллионеров. Но в народе к ним относились хорошо и даже с уважением. Бедных они не трогали, и любой честный трудяга находился вне поля их интересов. «Новые экспроприаторы» работали с размахом. Трусили дельцов направо и налево. Орудовали четко и слаженно. О их набегах и похищениях ходили самые невероятные истории. Большие силы органов внутренних дел и комитета госбезопасности были брошены на борьбу с ними.
Сегодня трудно восстановить все подробности того, как уничтожилась «Волчья стая», а слухи ходили разные. О том, что банда действовала очертя голову, совсем зарвалась и начала допускать непоправимые промахи. О том, что в ее рядах произошел раскол, в результате чего возникло несколько небольших групп. Говорилось и о том, что их гнило предали. Но факт остается фактом. В застойное время они пошли против больших денег, против власти, а главное — бросили вызов устоям того времени. Итог следующий: большинство полегло в перестрелке, остальные же получили длительные сроки заключения.
Арам был тогда довольно молод, но в «стае» пользовался немалым уважением. Уцелев в перестрелках, он предстал перед судом. Несмотря на постоянное требование прокурором максимального срока, гвардия серьезных адвокатов невероятными усилиями и огромным количеством денег сумела скостить срок до десяти лет. Отмотав свой срок в строгаче от звонка до звонка и зарекомендовав себя там матерым рецидивистом, Арам три года назад вышел на свободу. Практически сразу после освобождения его короновали.
За квадратным столом с плетеными бамбуковыми салфетками завязалась оживленная беседа. Официантка в японском кимоно ловко поставила перед гостями глиняные приборы и положила перед каждым деревянные палочки, но Феликс попросил и европейские приборы:
— А то к этим спицам еще привыкнуть надо, и пока с ними возиться будешь, весь кайф от еды потеряешь, — заметил он. — Ну что, Гера, заказывай, ты же у нас, поди, знаток восточной кухни.
— Зачем мудрить? — не стал блистать своими кулинарными познаниями Герман. — Принеси-ка, милая, нам три порции вашего фирменного суши, три графинчика саке и разные там ваши супчики, салатики из побегов молодого бамбука. Ну, а остальное на твое усмотрение.
Официантка принесла заказ, удалилась и появилась через несколько минут, неся поднос с тремя глиняными бутылочками, каждая эдак граммов по триста. На бутылочке сверху находилась маленькая фарфоровая чашечка.
— Вот, пожалуйста, саке, супы и салаты. Суши я подам чуть позже.
Саке подается в горячем виде и пьется маленькими порциями. Когда сотрапезники разлили содержимое бутылок по чашечкам, Герман заметил:
— По японской традиции саке, в знак уважения, поднимают двумя руками и произносят слово «кампай» — это стандартный традиционный тост на все случаи жизни. Итак, кампай! — Он приподнял чашку двумя руками и посмотрел по очереди в глаза соседям.
— Кампай! — откликнулся Феликс. — Хоть мы и не японцы, но так прикольней. Так что кампай еще за ваше знакомство и за удачу!
— Кампай! — улыбнулся Арам. В саке меньше градусов, чем в водке, но в горячем виде алкоголь быстрей усваивается организмом, и после четвертой чашки, обжигающей горло собеседники явно разогрелись. Говорили о разном: что и где творится в Москве и за ее пределами, какие последние новости в блатном мире. Герман поведал о своем знакомстве с Жорой Макинтошем.
— Да, именитый жулик, живая легенда. По юности мне приходилось пару раз с ним встречаться. Мудрый вор. Как он там, как его здоровье? — с интересом расспрашивал Арам.
Герман рассказал о долгих разговорах, о самочувствии и настроении старого вора. Но о романе с Мариной умолчал. Зачем? Не ко времени, да и не принято во время мужской беседы.
Официантка подала суши на большом квадратном подносе, где ровными рядами располагались рисовые кубики, обернутые различными рыбными деликатесами и водорослями. Все сорта рыбы традиционно подавались в сыром виде, они были вымочены в рассоле с острыми специями и имели весьма пикантный вкус.
Герман ловко управлялся с деревянными палочками, а остальные поглощали самурайские деликатесы с помощью европейских приборов и рук. В процессе теплого разговора приятели приговорили три бутылочки саке и заказали четвертую.
— Все же саке по мощности убойной силы уступает китайской рисовой водке. В китайских ресторанах ее подают вместе со специальным нагревательным прибором, — заметил Герман. — Наливаешь в чашу грамм эдак двадцать-тридцать, ставишь на специальную горелку. Залпом выпиваешь подогретую. А в ней градусов раза в три больше, чем в саке. По традиции во время застолья китайцы делают к ней всего три подхода, три раза выпивают по порции. Но ведь для русской души это не количество. Как-то раз с моим приятелем хохлом, разудалым, гарным хлопцем, выросшим на горилке, в стольном городе Пекине, в одном из центральных ресторанов опрокинули несколько тостов. Убрали на каждого всего грамм-то по сто пятьдесят — двести, попытались встать из-за стола, а ноги ватные. Так мой дружбан, не рассчитав силы, рухнул под стол. Китайцы, с любопытством наблюдавшие наше «варварское» поглощение их водки, тут же подскочили и усадили его обратно. Я и сам с трудом удерживал равновесие. Благо из-за своей высокой температуры китайская водка хоть и быстро цепляет, но также быстро и отпускает. Давайте выпьем за то, чтобы, сколько ни выпили, мы всегда твердо бы стояли на ногах! Кампай!
Друзья пропустили по очередной чашечке. По просьбе Феликса Арам рассказал о своей шальной молодости, о подельниках по «Волчьей стае», об их участии в самых громких делах. Но не забывал упомянуть, что двигала ими не только жажда наживы. Он выискивал в содеянном даже некую, по его мнению, справедливость. Они заставляли делиться только особо богатых и зажравшихся барыг. Герман уловил в его рассказах очевидную аналогию с размышлениями Георгия Максимовича, какую-то определенную нить, определенную философию, связывающую их понятия о человеческих ценностях, о добре и зле. Слушая этих воров, умудренных трудным и жестоким жизненным опытом, постепенно начинаешь чувствовать, что их рассуждения и понятия гораздо более справедливы, чем те, которые общеприняты и официальны. Или все это сплошная демагогия, или…
Герман ехал по ночной Москве и любовался ее огнями и неоновыми джунглями, ярко светящимися цветными вывесками и рекламами. Да, столица здорово преобразилась за последние годы. Молодец дядя Лужков. А ведь в конце восьмидесятых— начале девяностых город напоминал сплошной базар, состоявший из уродливых ларьков и киосков, которые торчали буквально везде. И мусор, кучи мусора. Ну, а сейчас? Сейчас все вокруг явно изменилось в лучшую сторону. К 850-летию города было сделано многое: восстановлен храм Христа Спасителя, построены торговые ряды на Манежной площади, расширена Кольцевая дорога и т. д. Да, обладатель неизменной кепки— неплохой хозяйственник.
Герман мчался по Тверской. Время было позднее, и поток машин поредел. Днем же столичные пробки — сущий ад. А сейчас — красота. Он ехал и напряженно думал, мысли роем кружились в голове. В его жизни сплошная неопределенность. В чем найти смысл своего собственного существования? Куда идти? К чему стремиться? К зарабатыванию денег? Зачем? Их все равно никогда не хватает. Если их много, то хочется еще больше. Планка уровня запросов сама по себе автоматически повышается. Наметил заработать энную сумму, заработал, и сразу появляются новые потребности, новая планка. Так что денег много не бывает, и по-большому глупо их добычу возводить в самоцель. Да и проблем у Германа с деньгами нет, человек он достаточно обеспеченный.
Поискать серьезно свое призвание? Но в чем? Он пока даже со своим местом на земле грешной определиться не может.
Кем считать себя? Искателем приключений? Смешно. Коммерсантом? Противно. Но где проявить себя и в чем?
Преступником? Опять все дороги ведут в Рим. Но каким же еще названием окрестить его бизнес? Так кто же он тогда по жизни? Преступник он и есть преступник, впрочем, как и все остальные, об этом он неоднократно размышлял. Да и что такое преступать закон?
Мораль? Где она прячется в нашем продажном и гниющем обществе?
Мысли в голове весьма пессимистичные, зато идут от реальности. Одна мысль плотно засела в его сознании. Она еще не обрела четко выраженного контура, конкретной формы, но само присутствие ее и постепенный рост волновали Германа.
Повернув в сторону Лубянки, Герман слегка увеличил скорость. Промелькнули гостиницы «Москва», потом «Метрополь». Миновав Лубянскую площадь, он по Китайскому проезду выехал на набережную и, сбавив скорость, поехал по ней без конкретного пункта назначения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41