— Накрош паскудный!
Когда гоблин удалился, Миклухо-Маклай еще долго не мог успокоиться.
— Нет, ну с какими идиотами работаю! Ничего доверить нельзя!
Он раскурил новую сигарету.
— Магомедыч, найди мое золото. Оно мне очень нужно. Четверть тогда тебе и твоему барбосу, — он кивнул на меня. — А там столько, что на зарплату всему твоему МУРу и Петровке в придачу хватит.
— Тебе, видать, бутсой на чемпионате Европы по голове перепало, — хмыкнул Донатас. — Ты слышал, чтобы я хоть ржавый гвоздь у бандита взял?
— Да уж. — вздохнул Миклухо-Маклай. — Честный мент страшнее динамита…
Угощать Донатаса плодами Клариных кулинарных прозрений я как-то не решился. Пришлось просто настругать ветчины, копченой индейки, соленых огурцов, эдамского сыра, порезать черствый хлеб и извлечь из запасников в диване пыльную бутылку настоящей «Хванчкары».
— За успех наших безнадежных предприятий, — поднял я бокал.
Пить «Хванчкару» в три ночи — это не лишено некоторой романтической прелести. В такое время спать уже не хочется. Город затих, только по улице внизу идет Бог весть откуда взявшийся прохожий, да в доме напротив горит одинокое окно. Там какая-нибудь сова в одиночестве сочиняет, может быть, какую-нибудь математическую формулу, призванную перевернуть незыблемые основы, или корпит над балансовым отчетом, или тоже пьет маленькими глотками вино, поглядывая на единственное горящее окно в моем доме. — В прошлый раз в этой квартире у тебя жила очаровательная девушка, — Донатас огляделся, будто надеясь высмотреть ее за шкафом, под кроватью или за торшером.
— Она до сих пор иногда живет здесь. Но куда-то затерялась. Может, с любовником сбежала.
— Погоню послал? — хмыкнул Донатас.
— Давай-ка еще выпьем, дружище. Выпили. Обожаю медленно цедить вино. И не слишком люблю пьянеть.
— Почти ничего мы у Миклухо-Маклая не узнали, — отметил я. — Выведали, что кто-то большой и вонючий отключил двух чемпионов по культуризму.
Большой и вонючий… Мое сердце екнуло. А вдруг… Нет, дофантазироваться можно до чего угодно.
— Мы узнали гораздо больше, чем тебе кажется, — возразил Донатас.
— Конечно. Про цыганку с игрушечным пистолетом. Бред обколовшегося героином недоноска.
? Ты ничего не слышал о нападении в Красноярском крае на МИ-8, перевозившем золото.
— Слышал.
— А об ограблении вагона с золотом?
— Что-то было.
— А об обстоятельствах? Не слышал? Почерк тот же, что и при ограблении миклухо-маклаевской сокровищницы. Охрану поезда выключила женщина. Из игрушечного пистолета.
— Сон пьяного ежика!
— А вот тебе еще информация к размышлению. Для нейтрализации охраны применялось неизвестное вещество, схожее с препаратами, применяющимися в психиатрии.
— Ничего себе.
— Кто-то неплохо разжился золотом.
— Столько золота просто так не реализуешь, • — сказаля.
— По пятьдесят граммов продавать на рынке не станешь. А о сделках такого объема наверняка бы прошла где-то информация.
— Ничего не проходило… И еще, Миклухо-Маклай правильно сказал, что преступный мир — это большая деревня.
На околице свиснут, у церкви отзовется. Появление преступной организации, способной творить такие дела, не могло бы остаться незамеченным.
— Значит, кто-то, непричастный к существующим преступным структурам, создает синдикат?
— И при этом имеет источники информации как в преступном мире, так и в сфере бизнеса, оборота золота, — закончил мысль Донатас.
— А это не наши бывшие или действующие коллеги чудят? Или чекисты?
— Может быть. Но не похоже. Почерк не тот. Не наш. Но очень эффективный. У ихнего пахана голова варит слишком хорошо. И пользуется он неизвестными нам приемами.
— Фантомас.
— Ха… Точно говорю, золотое дело, исчезновения твоих психов и моих блатареи чем-то связаны. Много общего. Вся надежда на тебя.
Хороша надежда. Я сам заплутал в дремучем лесу. Могу, конечно, пригласить Донатаса прогуляться по этому, лесу, уведомив, что теперь мой псевдоним Иван Сусанин.
— «Чистильщики Христовы» ? — я почесал небритый подбородок.
— А чем, Гоша, черт не шутит?
— Почему они кладут глаз только на золото? Можно ведь разжиться и валютой, и камушками. И много еще чем. Но они упорно тащат золото.
— Может, у них существует какой-то страшно засекреченный и выгодный канал реализации.
— А может, кто-то решил создать очередное суверенное государство и копит золотой запас? — хмыкнул я, даже не подозревая, насколько был близок к истине…
На пятиминутке после бессонной ночи я клевал носом. Мне страшно хотелось спать и страшно не хотелось возвращаться к своим заботам. После пятиминутки шеф потребовал у меня остаться. Настроение у него было неважное.
— Что у тебя по «Эгсгибиционисту»? — спросил он сурово, с таким видом, с каким спрашивают, когда хотят выпороть.
— Пока ничего. В Москве его следов не обнаружено.
— А это не след? — он протянул мне сводку происшествий.
— Это визитная карточка!
Измайловский парк. Два часа ночи. Уединившаяся парочка пятнадцатилетних сластолюбцев — и куда родители смотрят?
Нечто, похожее на африканскую гориллу оттащило их в подвал и пытало до утра обнажением своего тела.
— Чем всякой ерундой заниматься и искать каких-то сектантов, займись Великанским. Газеты и ТВ сейчас такой визг поднимут — оглохнешь! И крайними будем мы. Наша линия. С нас шкуру драть.
— С меня уже все шкуры давно сняли.
— Не все еще, поверь… Гоша, ищи «Эксгибициониста»!
Хорошо давать указания. Ищи — и все дела. Сам процесс поиска выглядит посложнее. Запросы по связям, ориентировки, поручения я направил в первый же день. Но толку-то. Что же, пойдем по его связям сами. Не хочется, и в успех не верится, а надо…
Я зарядил пистолет, сунул в сумку американские наручники, резиновую дубинку, наполненную свинцом, — Великанскому она, как'мухобойка, но в определенной ситуации все-таки может помочь. Теперь можно выходить на поиски «Эксгибициониста», искать ветра в поле.
На первом адресе, где был прописан до отбытия на лечение мой клиент, встретила меня худенькая, миниатюрная и изящная блондинка. Оказалось, что она не кто иная, как сестра-близняшка Великанского. Она со слезами на глазах сообщила, что насчет брата к ней приходили из милиции за последние дни уже раз пять. Но она его не видела давным-давно. И еще она заявила, что Феликс вовсе не такой плохой, каким кажется. Он с детства был тихим, впечатлительным мальчиком, обожал животных, держал котенка и приблудившуюся собачонку. Из-за внешности у него возникали проблемы с девочками. И он был очень стеснительным… М-да, уж чего-чего, а стеснительности с тех времен у него поубавилось.
— Он совершил побег из спецбольницы, — сказал я.
— Я знаю, — всхлипнула блондинка. — Его там, наверное, обижали. Он такой ранимый.
— Если появится или позвонит, вам лучше всего уго-воритьего сдаться. Или хотя бы позвоните мне, — я протянул ей свою визитку. — Для его же блага. А то не дай Бог подстрелят при задержании.
— Ой, — обхватила ладонями щеки блондинка. — Но почему? Он такой добрый… Он беззащитный.
— Две сотни потерпевших могут с вами сильно поспорить на этот счет…
За два дня обойдя еще с десяток лиц, поддерживавших связи с Великанским, а так же их соседей и местные отделения милиции, я так и не нашел ничего, заслуживающего внимания.
Великанский отыскал где-то теплое логово и хоронится там. В гигантском муравейнике Москве даже колоритной фигуре «Эксгибициониста» затеряться ничего не стоит. Иголка в эшелоне со стогами сена.
Просматривая в очередной раз материалы, я обратил внимание, что перед отправлением в спецбольницу по приговору суда, он некоторое время лежал в клинике моего нового знакомого профессора Дульсинского. Клиника специализируется на лечении и исследовании больных щи-зофренией и маниакально-депрессивным психозом, представляющих опасность или вносящих дезорганизацию в общество. Я снова созвонился с профессором.
— У меня офис на проспекте Мира, — сообщил он мне.
— Вы мне уже давали адрес.
— А, ну конечно… Завтра в десять утрая вас жду.
К десяти я отправился по указанному адресу. Офис профессора располагался в доме между станциями метро «Проспект Мира» и «Сухаревская». Тяжеленные металлические двери, видеокамера, два пятнистых «пса» с рациями, дубинками и пистолетами отделяли от суеты и штормов внешнего мира фирму «Тартар». Она делила подъезд с офисом Дульсинского.
Охранники решили продемонстрировать на мне свое служебное рвение, красные муровские корочки не произвели на них никакого впечатления. И началась бодяга. «А к кому? К Дульсинскому? А он вас ждет? А почему сам не спустился завами? А пусть вас встретит». Наконец, я сообщил, что перед всякой щенячьей братией отчитываться не намерен, а если еще есть вопросы, то мне нетрудно сбегать за ОМОНом, и его бойцы на них ответят. Пятнистым слово ОМОН что-то болезненно напомнило, поэтому они сразу усохли, и доступ к профессору был открыт.
Белые стены, бронзовые ручки, современная, блистающая сталью и пластмассой, чернеющая мягкой кожей мебель, «Сони» с полутораметровым экраном, несколько компьютеров в приемной — таков был офис Дульсинского.
— Уютно живете, — оценил я обстановку.
— Здесь представительство международной ассоциации психиатров. Я ее представитель в России… Присаживайтесь, Георгий Викторович. Могу предложить вам только кофе. На работе не пью ни глотка. Принцип.
— У меня тоже, — не краснея соврал я.
Голубоглазый зомби Марсель — похоже, профессор не расставался с ним ни на секунду — принес поднос с кофейником, пирожными-суфле и конфетами «Мишки».
— У вас лежал «Эксгибиционист» ? — сказал я,
— Феликс Цезаревич Великанский, диагноз — шубообразная шизофрения, находился на обследовании полтора месяца. Направлен в больницу специального типа, — как компьютер, выдал профессор.
— Вы что, помните данные всех пациентов?
— Таких помню. Чрезвычайно интересный экземпляр.
— Сестра его сказала мне, что он добрый и стеснительный человек.
— Так и есть, — кивнул профессор. — Он с детства был полон комплексов. Одноклассники не брали его, косноязычного, неуклюжего увальня, в игры. Он мог бы заслужить авторитет физической силой, но обладал для этого слишком мягким нравом. Когда подрос и потянуло к противоположному полу, девчонки лишь презрительно отворачивались от него. И снисходительно, обидно смеялись. Сначала отвергла одна. Потом другая. В это же время пошли первые приступы юношеской шизофрении. Он и общество еще легко отделались. При таких условиях иные становятся женоненавистниками и превращаются в кровавых маньяков. Дьявол находит дырки в ржавеющем, разъедаемом коррозией сумасшедствия сознании, укрепляется в нем. И человек переходит на службу тьме.
— Вы верите в Дьявола? — приподнял я удивленно бровь.
— Верю. Мои коллеги — неисправимые скептики. Иной скептицизм сродни узколобости. Психиатры считают, что сознание человека — это черный ящик Пандоры, внутри которого может сформироваться или дремлет любой кошмар. Мне кажется, что не так редко бесы, терзающие разум, приходят извне.
— Одержимость?
— Вы считаете ее невозможной?
Определенно Дульсинский нашел бы общий язык с Донатасом. Бесы, НЛО и Бермудский треугольник в Пермской зоне…
— Помимо стриптиза способен Великанский на какую-то преступную деятельность?
— А зачем? Он правопослушный скромный человек, — пожал плечами Дульсинский.
— Но ведь его может кто-то втянуть в криминальные дела.
— Смысл? Кому он нужен?
— Огромная физическая сила, ловкость, изворотливость, — перечислил я достоинства Великанского. — Привлечь его на свою сторону — все равно, что приобрести бронетранспортер.
— Кому нужен бронетранспортер, водитель которого допился до белой горячки ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Когда гоблин удалился, Миклухо-Маклай еще долго не мог успокоиться.
— Нет, ну с какими идиотами работаю! Ничего доверить нельзя!
Он раскурил новую сигарету.
— Магомедыч, найди мое золото. Оно мне очень нужно. Четверть тогда тебе и твоему барбосу, — он кивнул на меня. — А там столько, что на зарплату всему твоему МУРу и Петровке в придачу хватит.
— Тебе, видать, бутсой на чемпионате Европы по голове перепало, — хмыкнул Донатас. — Ты слышал, чтобы я хоть ржавый гвоздь у бандита взял?
— Да уж. — вздохнул Миклухо-Маклай. — Честный мент страшнее динамита…
Угощать Донатаса плодами Клариных кулинарных прозрений я как-то не решился. Пришлось просто настругать ветчины, копченой индейки, соленых огурцов, эдамского сыра, порезать черствый хлеб и извлечь из запасников в диване пыльную бутылку настоящей «Хванчкары».
— За успех наших безнадежных предприятий, — поднял я бокал.
Пить «Хванчкару» в три ночи — это не лишено некоторой романтической прелести. В такое время спать уже не хочется. Город затих, только по улице внизу идет Бог весть откуда взявшийся прохожий, да в доме напротив горит одинокое окно. Там какая-нибудь сова в одиночестве сочиняет, может быть, какую-нибудь математическую формулу, призванную перевернуть незыблемые основы, или корпит над балансовым отчетом, или тоже пьет маленькими глотками вино, поглядывая на единственное горящее окно в моем доме. — В прошлый раз в этой квартире у тебя жила очаровательная девушка, — Донатас огляделся, будто надеясь высмотреть ее за шкафом, под кроватью или за торшером.
— Она до сих пор иногда живет здесь. Но куда-то затерялась. Может, с любовником сбежала.
— Погоню послал? — хмыкнул Донатас.
— Давай-ка еще выпьем, дружище. Выпили. Обожаю медленно цедить вино. И не слишком люблю пьянеть.
— Почти ничего мы у Миклухо-Маклая не узнали, — отметил я. — Выведали, что кто-то большой и вонючий отключил двух чемпионов по культуризму.
Большой и вонючий… Мое сердце екнуло. А вдруг… Нет, дофантазироваться можно до чего угодно.
— Мы узнали гораздо больше, чем тебе кажется, — возразил Донатас.
— Конечно. Про цыганку с игрушечным пистолетом. Бред обколовшегося героином недоноска.
? Ты ничего не слышал о нападении в Красноярском крае на МИ-8, перевозившем золото.
— Слышал.
— А об ограблении вагона с золотом?
— Что-то было.
— А об обстоятельствах? Не слышал? Почерк тот же, что и при ограблении миклухо-маклаевской сокровищницы. Охрану поезда выключила женщина. Из игрушечного пистолета.
— Сон пьяного ежика!
— А вот тебе еще информация к размышлению. Для нейтрализации охраны применялось неизвестное вещество, схожее с препаратами, применяющимися в психиатрии.
— Ничего себе.
— Кто-то неплохо разжился золотом.
— Столько золота просто так не реализуешь, • — сказаля.
— По пятьдесят граммов продавать на рынке не станешь. А о сделках такого объема наверняка бы прошла где-то информация.
— Ничего не проходило… И еще, Миклухо-Маклай правильно сказал, что преступный мир — это большая деревня.
На околице свиснут, у церкви отзовется. Появление преступной организации, способной творить такие дела, не могло бы остаться незамеченным.
— Значит, кто-то, непричастный к существующим преступным структурам, создает синдикат?
— И при этом имеет источники информации как в преступном мире, так и в сфере бизнеса, оборота золота, — закончил мысль Донатас.
— А это не наши бывшие или действующие коллеги чудят? Или чекисты?
— Может быть. Но не похоже. Почерк не тот. Не наш. Но очень эффективный. У ихнего пахана голова варит слишком хорошо. И пользуется он неизвестными нам приемами.
— Фантомас.
— Ха… Точно говорю, золотое дело, исчезновения твоих психов и моих блатареи чем-то связаны. Много общего. Вся надежда на тебя.
Хороша надежда. Я сам заплутал в дремучем лесу. Могу, конечно, пригласить Донатаса прогуляться по этому, лесу, уведомив, что теперь мой псевдоним Иван Сусанин.
— «Чистильщики Христовы» ? — я почесал небритый подбородок.
— А чем, Гоша, черт не шутит?
— Почему они кладут глаз только на золото? Можно ведь разжиться и валютой, и камушками. И много еще чем. Но они упорно тащат золото.
— Может, у них существует какой-то страшно засекреченный и выгодный канал реализации.
— А может, кто-то решил создать очередное суверенное государство и копит золотой запас? — хмыкнул я, даже не подозревая, насколько был близок к истине…
На пятиминутке после бессонной ночи я клевал носом. Мне страшно хотелось спать и страшно не хотелось возвращаться к своим заботам. После пятиминутки шеф потребовал у меня остаться. Настроение у него было неважное.
— Что у тебя по «Эгсгибиционисту»? — спросил он сурово, с таким видом, с каким спрашивают, когда хотят выпороть.
— Пока ничего. В Москве его следов не обнаружено.
— А это не след? — он протянул мне сводку происшествий.
— Это визитная карточка!
Измайловский парк. Два часа ночи. Уединившаяся парочка пятнадцатилетних сластолюбцев — и куда родители смотрят?
Нечто, похожее на африканскую гориллу оттащило их в подвал и пытало до утра обнажением своего тела.
— Чем всякой ерундой заниматься и искать каких-то сектантов, займись Великанским. Газеты и ТВ сейчас такой визг поднимут — оглохнешь! И крайними будем мы. Наша линия. С нас шкуру драть.
— С меня уже все шкуры давно сняли.
— Не все еще, поверь… Гоша, ищи «Эксгибициониста»!
Хорошо давать указания. Ищи — и все дела. Сам процесс поиска выглядит посложнее. Запросы по связям, ориентировки, поручения я направил в первый же день. Но толку-то. Что же, пойдем по его связям сами. Не хочется, и в успех не верится, а надо…
Я зарядил пистолет, сунул в сумку американские наручники, резиновую дубинку, наполненную свинцом, — Великанскому она, как'мухобойка, но в определенной ситуации все-таки может помочь. Теперь можно выходить на поиски «Эксгибициониста», искать ветра в поле.
На первом адресе, где был прописан до отбытия на лечение мой клиент, встретила меня худенькая, миниатюрная и изящная блондинка. Оказалось, что она не кто иная, как сестра-близняшка Великанского. Она со слезами на глазах сообщила, что насчет брата к ней приходили из милиции за последние дни уже раз пять. Но она его не видела давным-давно. И еще она заявила, что Феликс вовсе не такой плохой, каким кажется. Он с детства был тихим, впечатлительным мальчиком, обожал животных, держал котенка и приблудившуюся собачонку. Из-за внешности у него возникали проблемы с девочками. И он был очень стеснительным… М-да, уж чего-чего, а стеснительности с тех времен у него поубавилось.
— Он совершил побег из спецбольницы, — сказал я.
— Я знаю, — всхлипнула блондинка. — Его там, наверное, обижали. Он такой ранимый.
— Если появится или позвонит, вам лучше всего уго-воритьего сдаться. Или хотя бы позвоните мне, — я протянул ей свою визитку. — Для его же блага. А то не дай Бог подстрелят при задержании.
— Ой, — обхватила ладонями щеки блондинка. — Но почему? Он такой добрый… Он беззащитный.
— Две сотни потерпевших могут с вами сильно поспорить на этот счет…
За два дня обойдя еще с десяток лиц, поддерживавших связи с Великанским, а так же их соседей и местные отделения милиции, я так и не нашел ничего, заслуживающего внимания.
Великанский отыскал где-то теплое логово и хоронится там. В гигантском муравейнике Москве даже колоритной фигуре «Эксгибициониста» затеряться ничего не стоит. Иголка в эшелоне со стогами сена.
Просматривая в очередной раз материалы, я обратил внимание, что перед отправлением в спецбольницу по приговору суда, он некоторое время лежал в клинике моего нового знакомого профессора Дульсинского. Клиника специализируется на лечении и исследовании больных щи-зофренией и маниакально-депрессивным психозом, представляющих опасность или вносящих дезорганизацию в общество. Я снова созвонился с профессором.
— У меня офис на проспекте Мира, — сообщил он мне.
— Вы мне уже давали адрес.
— А, ну конечно… Завтра в десять утрая вас жду.
К десяти я отправился по указанному адресу. Офис профессора располагался в доме между станциями метро «Проспект Мира» и «Сухаревская». Тяжеленные металлические двери, видеокамера, два пятнистых «пса» с рациями, дубинками и пистолетами отделяли от суеты и штормов внешнего мира фирму «Тартар». Она делила подъезд с офисом Дульсинского.
Охранники решили продемонстрировать на мне свое служебное рвение, красные муровские корочки не произвели на них никакого впечатления. И началась бодяга. «А к кому? К Дульсинскому? А он вас ждет? А почему сам не спустился завами? А пусть вас встретит». Наконец, я сообщил, что перед всякой щенячьей братией отчитываться не намерен, а если еще есть вопросы, то мне нетрудно сбегать за ОМОНом, и его бойцы на них ответят. Пятнистым слово ОМОН что-то болезненно напомнило, поэтому они сразу усохли, и доступ к профессору был открыт.
Белые стены, бронзовые ручки, современная, блистающая сталью и пластмассой, чернеющая мягкой кожей мебель, «Сони» с полутораметровым экраном, несколько компьютеров в приемной — таков был офис Дульсинского.
— Уютно живете, — оценил я обстановку.
— Здесь представительство международной ассоциации психиатров. Я ее представитель в России… Присаживайтесь, Георгий Викторович. Могу предложить вам только кофе. На работе не пью ни глотка. Принцип.
— У меня тоже, — не краснея соврал я.
Голубоглазый зомби Марсель — похоже, профессор не расставался с ним ни на секунду — принес поднос с кофейником, пирожными-суфле и конфетами «Мишки».
— У вас лежал «Эксгибиционист» ? — сказал я,
— Феликс Цезаревич Великанский, диагноз — шубообразная шизофрения, находился на обследовании полтора месяца. Направлен в больницу специального типа, — как компьютер, выдал профессор.
— Вы что, помните данные всех пациентов?
— Таких помню. Чрезвычайно интересный экземпляр.
— Сестра его сказала мне, что он добрый и стеснительный человек.
— Так и есть, — кивнул профессор. — Он с детства был полон комплексов. Одноклассники не брали его, косноязычного, неуклюжего увальня, в игры. Он мог бы заслужить авторитет физической силой, но обладал для этого слишком мягким нравом. Когда подрос и потянуло к противоположному полу, девчонки лишь презрительно отворачивались от него. И снисходительно, обидно смеялись. Сначала отвергла одна. Потом другая. В это же время пошли первые приступы юношеской шизофрении. Он и общество еще легко отделались. При таких условиях иные становятся женоненавистниками и превращаются в кровавых маньяков. Дьявол находит дырки в ржавеющем, разъедаемом коррозией сумасшедствия сознании, укрепляется в нем. И человек переходит на службу тьме.
— Вы верите в Дьявола? — приподнял я удивленно бровь.
— Верю. Мои коллеги — неисправимые скептики. Иной скептицизм сродни узколобости. Психиатры считают, что сознание человека — это черный ящик Пандоры, внутри которого может сформироваться или дремлет любой кошмар. Мне кажется, что не так редко бесы, терзающие разум, приходят извне.
— Одержимость?
— Вы считаете ее невозможной?
Определенно Дульсинский нашел бы общий язык с Донатасом. Бесы, НЛО и Бермудский треугольник в Пермской зоне…
— Помимо стриптиза способен Великанский на какую-то преступную деятельность?
— А зачем? Он правопослушный скромный человек, — пожал плечами Дульсинский.
— Но ведь его может кто-то втянуть в криминальные дела.
— Смысл? Кому он нужен?
— Огромная физическая сила, ловкость, изворотливость, — перечислил я достоинства Великанского. — Привлечь его на свою сторону — все равно, что приобрести бронетранспортер.
— Кому нужен бронетранспортер, водитель которого допился до белой горячки ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29