Несмотря на дождь, он пошел пешком. Из-за грязи подъехать к зданию было почти невозможно, он бы наверняка застрял в смешанной с гравием глине. Подчиняясь какому-то внутреннему голосу, он оставил револьвер дома, и шел безоружным, натянув на глаза бейсбольную кепку.
Где здесь можно держать мужчин и женщин? Ему с трудом верилось, что такое возможно. Потому что он был в Америке, и люди…
— Что сейчас люди? — спросил себя Лем Пэрриш. О какой презумпции невиновности можно говорить, если солдаты врываются в дома без ордера на обыск или арест?
Он продолжал идти, гравий успокаивающе хрустел под ногами.
Сейчас это было нормой. Иногда он уже забывал, какой жизнь была раньше, до появления «Фронта Освобождения Северной Америки», до того, как «Патриоты» взялись остановить их, потому что правительство ничего не могло сделать. И города, и городишки с тех пор стали как Бейрут, везде были только репрессии, насилие и смерть. А правительство, еще до смерти настоящего президента, чтобы хоть как-то сохранить контроль над страной, попыталось превратить ее в полицейский участок.
Смерть президента была последней каплей, и если Роман Маковски и не сотрудничал с руководством ФОСА, то все равно он был преступником. Этого хитрого политикана называли по-разному. Его называли убийцей, потому что некоторые политические оппоненты Маковски погибли, так же как и ряд журналистов, которые пытались раскопать факты из его жизни. Некоторые называли его садистом, потому что его жена, которая умерла несколько лет назад, много раз лечилась в частных клиниках после так называемых аварий, когда ее госпитализировали с синяками и даже переломами; его называли «красным», потому что он настаивал на национализации всего, включая медицину и промышленность, на отмене права на ношение и хранение оружия, и постоянно сокращал не только военные расходы, но и зарплату военным. Некоторые говорили, что он взяточник, потому что о его личном состоянии постоянно невероятные ходили слухи, Маковски колоссально разбогател именно из-за взяток и связей с торговцами наркотиками. Но никто никогда не называл Романа Маковски идиотом.
И этот негодяй теперь занимал Овальный кабинет, а человек, который боролся за Америку, был мертв. На похоронах Маковски даже плакал, когда камера была направлена на него, и клялся продолжать работу предшественника.
Несмотря на одинокие ночи и на то, что ему не с кем было поделиться своими мыслями, Лем Пэрриш был рад, что отправил свою жену в Канаду.
Люди в военной форме с автоматами в руках охраняли вход в пансион. Вокруг него уже стоял забор, которого никогда не было раньше. По верху забора была пущена колючая проволока. За забором было видно какое-то подобие палаток. Все мужчины и женщины жили там, стараясь укрыться от дождя под обрывками брезента.
Пэрриш даже не заметил, как остановился, и только голос охранника вернул его к действительности.
— Что вам нужно? Это запретная зона.
Он облизал губы.
— Я хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто командует здесь.
— Пошел вон!
Пэрриш рассердился и испугался одновременно.
— Я Лем Пэрриш, я делаю ток-шоу на радио. Вы хотите, чтобы я передал наш разговор по всему округу, или вы дадите мне поговорить с вашим командиром?
Он пытался говорить как можно более независимо, хотя руки в карманах дрожали.
— У вас есть удостоверение личности?
Пэрриш медленно подошел.
— Вот, — сказал он, вынимая водительские права и журналистское удостоверение. — Теперь я хочу видеть вашего шефа.
Охранники переглянулись, и один из них подошел к переносному полевому телефону.
Джеффри Керни добежал до подножия холма. Три «патриота» лежали на земле, раненые или убитые, но зато были убиты и почти все люди ФОСА.
Время уходило. Он помчался по скользкой траве и выбежал на еще более скользкую дорогу. Чтобы не упасть, ему пришлось сбавить скорость.
Оба магазина для автомата опустели, и он теперь болтался у него за спиной. В руках Керни держал «Узи». Машина шерифа стояла, а сам он со своими помощниками убегал. Примерно полдюжины «патриотов» преследовали их. Керни очень хотел к ним присоединиться. Он предполагал, что никто из «патриотов» не будет пытаться убить Энди Читвуда, ягненка в волчьей шкуре.
Но у Керни был только один выбор: захватить шерифа Билли Хоумена живым и допросить его, подобравшись таким образом ближе к руководству ФОСА. Ему нужно было время, но время безудержно уходило. Если Хоумен не сумасшедший, то он, конечно же, вызвал подкрепление ФОСА. И если ему удалось вызвать помощь по радио, то эта помощь могла появиться через несколько минут.
Керни бежал, насколько это позволяла скользкая дорога, стараясь не растянуться и не подставить себя под огонь. С последнего возвышения, откуда еще была видна вся свалка, Керни видел, что Хоумен и его заместители уже на другом конце, а это значило, что он должен был обогнуть свалку, чтобы хотя бы приблизиться к ним.
Керни продолжал бежать.
— Что вам здесь нужно, Пэрриш?
Человек, стоявший перед ним, — на поясе у него висели две кобуры, по одной с каждой стороны, — был комендантом лагеря. У него на плече виднелась латунная бляха «Ударных отрядов».
— Я хочу видеть своего помощника, который был арестован за хранение оружия. По-моему, это какая-то ошибка.
Мужчина, высокий, с обветренным и покрытым оспинками лицом нехорошо улыбнулся.
— Мы не делаем ошибок, когда дело касается оружия, Пэрриш. Трудно не найти ружье.
— Насколько я знаю, это было охотничье ружье, которое он получил в наследство от отца. И его арестовали за то, что он его хранил.
— Я не знаю подробностей, но, по-моему, на ружье был установлен снайперский прицел.
— Снайперский прицел? — изумленно повторил Пэрриш. — Вы имеете в виду простой охотничий оптический прицел?
Офицер терпеливо улыбнулся.
— Президентский приказ охватывает любой вид оружия, который может быть использован в преступных целях. Пэрриш, это ведь как посмотреть. В руках у одного это обычное охотничье ружье, в руках другого — это снайперская винтовка. Кажется, я помню этот арест. Черномазый?
— Да, он негр, — сказал Пэрриш, внезапно почувствовав, как будто разговор с этим человеком пачкает его.
— Называй его, как хочешь, все равно черномазый. Как его зовут?
— Грин.
— Хм. Да, теперь я помню. Снайперский прицел высокого разрешения, установленный на ружье. Выбирайте друзей повнимательнее, Пэрриш. Вы же — общественная фигура. Но этот мистер Грин дождется справедливого решения суда, как только до него дойдет очередь.
— Ему предоставили адвоката?
— Сейчас не до адвокатов, Пэрриш. Если бы вы видели, сколько людей проходит через нас, вы бы поняли, что я имею в виду.
— Могу я его увидеть?
— Это невозможно!
— Я хочу повидаться с ним, узнать, какие обвинения ему предъявляются, и найти для него адвоката. Насколько я знаю, он был избит во время ареста.
Майор покачал головой.
— Вы не можете с ним увидеться. Пэрриш, я не выдумываю приказы, я их выполняю, как и всякий другой. Если он был избит или ранен, в чем я сильно сомневаюсь, то у нас есть врачи, которые позаботятся о нем. Что касается адвоката, то вы можете успокоиться, его гражданские права не пострадают. Суд назначит общественного защитника, как и для всех остальных здесь. Но достаточно трудно оправдать человека, если судья видит вещественные доказательства. Каждому задержанному присваивается номер и выдается жетон. Ему сказали, чтобы он его не потерял, а иначе суд может затянуться на неопределенное время.
Это не наказание, это необходимость. Такой же жетон прикреплен к вещественному доказательству. Если он потеряет жетон, то представьте, сколько времени потребуется, чтобы установить его личность, присвоить ему новый номер, и присвоить новый номер вещественному доказательству, которое ему принадлежало. И, конечно, может быть путаница, ему ведь могут приписать другое оружие, например, пулемет.
Майор улыбнулся.
— Вы мало чем сможете помочь вашему другу, даже если увидите его.
— Когда будет этот суд?
— Если, как вы говорите, его арестовали сегодня утром, то суд будет назначен через шесть или семь недель. К сожалению, мы не укладываемся.
Пэрриш дрожал, но дрожал не от страха. Страх прошел, он дрожал от возмущения.
— И ему придется сидеть здесь все это время?
— Вряд ли он будет сидеть. У нас не так много стульев, — засмеялся майор, потом его лицо снова стало серьезным. — Они получают еду, и тут имеются оборудованные туалеты.
— Температура падает, идет волна холодного воздуха.
— Через несколько дней привезут переносные обогреватели, именно для этого случая. Не о чем беспокоиться.
— Я обращусь в суд, — сказал Пэрриш.
— Гражданский суд вряд ли вам поможет.
— Но вы же не собираетесь судить его военным судом?! — воскликнул Пэрриш.
— Это комбинированная система. Мы сотрудничаем с новообразованным Министерством правосудия.
— Подыщите другое название, — прошептал Пэрриш, с трудом сдерживая себя. — Слово «правосудие» больше не имеет смысла.
Глава двадцать вторая
Шериф с двумя заместителями скрылись за кучей довольно современных «Фордов», у которых не хватало дверей, стекол, колес. Керни заметил их, он также заметил, что шериф Хоумен подымает пистолет, собираясь выстрелить в женщину-»патриота». Ей не повезло, шериф и помощники схватили ее. Шериф держал пистолет в дюйме от ее левого виска. По описанию, которое дали Керни, высокий рыжеватый мускулистый мужчина рядом с Хоуменом был Энди Читвудом. Читвуд в свою очередь поднял пистолет, чтобы пристрелить шерифа перед тем, как тот успеет спустить курок.
— Никому не двигаться! Если вы выстрелите в девушку, вы мертвец!
Хоумен застыл. Он хотел что-то сказать, но в это время воздух задрожал от рева турбин, Керни взглянул направо. Вертолеты! Три армейских вертолета. Какого черта они здесь делают? Керни услышал, как Хоумен закричал:
— Это мои ребята, и всем вам конец, задницы!
Керни хотел ответить, но в это время закричала женщина, которая стояла на коленях у ног шерифа.
Керни не хотел стрелять, но Хоумен снова стал поднимать руку с пистолетом.
— Проклятье!
Керни уже почти нажал на спуск, когда Читвуд стал между Керни и Хоуменом.
Каким-то шестым чувством Керни понял, что нужно пригнуться. Автоматная очередь просвистела у него над головой и изрешетила один из «Фордов» за ним. Это стрелял второй заместитель. Керни выстрелил очередью, потом еще, на лице у второго заместителя выразилось удивление, по груди сразу расплылись красные пятна. Даже падая назад, он продолжал стрелять в воздух.
Керни снова выпрямился. Внезапно он почувствовал, что у него как будто взрывается череп, мускулы выходят из-под контроля, а перед глазами вспыхивает фейерверк, поярче, чем в День независимости. Потом ракеты и «римские свечи» потухли, и последним в его сознании отпечатался рев вертолетных турбин.
Его выворачивало наизнанку, во рту он чувствовал вкус кофе, которое проглотил перед боем. Джеффри Керни открыл глаза.
Читвуд стоял рядом и смотрел на него сверху вниз.
Керни попытался пошевелиться. Он лежал на боку, на чем-то твердом, тело все еще плохо слушалось его, и его все еще тошнило, но уже не так сильно.
Его запястья были скованы наручниками, ноги были связаны. Он попытался поднять голову, но его пронзил такой приступ боли, что он чуть не потерял сознание.
Сквозь вибрирующий рев Керни услышал голос Читвуда, который наклонился к нему:
— Я спас вам жизнь. Держитесь.
Читвуд выпрямился и отошел.
Там, где стоял Читвуд, была теперь только темнота, и холодный ветер обдувал Керни, влетая через фюзеляжную дверь.
Боль опять вернулась, и Керни закрыл глаза. Он проиграл и понимал это.
Глава двадцать третья
Джеффри Керни открыл глаза. Боль еще ощущалась, но тошноты не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Где здесь можно держать мужчин и женщин? Ему с трудом верилось, что такое возможно. Потому что он был в Америке, и люди…
— Что сейчас люди? — спросил себя Лем Пэрриш. О какой презумпции невиновности можно говорить, если солдаты врываются в дома без ордера на обыск или арест?
Он продолжал идти, гравий успокаивающе хрустел под ногами.
Сейчас это было нормой. Иногда он уже забывал, какой жизнь была раньше, до появления «Фронта Освобождения Северной Америки», до того, как «Патриоты» взялись остановить их, потому что правительство ничего не могло сделать. И города, и городишки с тех пор стали как Бейрут, везде были только репрессии, насилие и смерть. А правительство, еще до смерти настоящего президента, чтобы хоть как-то сохранить контроль над страной, попыталось превратить ее в полицейский участок.
Смерть президента была последней каплей, и если Роман Маковски и не сотрудничал с руководством ФОСА, то все равно он был преступником. Этого хитрого политикана называли по-разному. Его называли убийцей, потому что некоторые политические оппоненты Маковски погибли, так же как и ряд журналистов, которые пытались раскопать факты из его жизни. Некоторые называли его садистом, потому что его жена, которая умерла несколько лет назад, много раз лечилась в частных клиниках после так называемых аварий, когда ее госпитализировали с синяками и даже переломами; его называли «красным», потому что он настаивал на национализации всего, включая медицину и промышленность, на отмене права на ношение и хранение оружия, и постоянно сокращал не только военные расходы, но и зарплату военным. Некоторые говорили, что он взяточник, потому что о его личном состоянии постоянно невероятные ходили слухи, Маковски колоссально разбогател именно из-за взяток и связей с торговцами наркотиками. Но никто никогда не называл Романа Маковски идиотом.
И этот негодяй теперь занимал Овальный кабинет, а человек, который боролся за Америку, был мертв. На похоронах Маковски даже плакал, когда камера была направлена на него, и клялся продолжать работу предшественника.
Несмотря на одинокие ночи и на то, что ему не с кем было поделиться своими мыслями, Лем Пэрриш был рад, что отправил свою жену в Канаду.
Люди в военной форме с автоматами в руках охраняли вход в пансион. Вокруг него уже стоял забор, которого никогда не было раньше. По верху забора была пущена колючая проволока. За забором было видно какое-то подобие палаток. Все мужчины и женщины жили там, стараясь укрыться от дождя под обрывками брезента.
Пэрриш даже не заметил, как остановился, и только голос охранника вернул его к действительности.
— Что вам нужно? Это запретная зона.
Он облизал губы.
— Я хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто командует здесь.
— Пошел вон!
Пэрриш рассердился и испугался одновременно.
— Я Лем Пэрриш, я делаю ток-шоу на радио. Вы хотите, чтобы я передал наш разговор по всему округу, или вы дадите мне поговорить с вашим командиром?
Он пытался говорить как можно более независимо, хотя руки в карманах дрожали.
— У вас есть удостоверение личности?
Пэрриш медленно подошел.
— Вот, — сказал он, вынимая водительские права и журналистское удостоверение. — Теперь я хочу видеть вашего шефа.
Охранники переглянулись, и один из них подошел к переносному полевому телефону.
Джеффри Керни добежал до подножия холма. Три «патриота» лежали на земле, раненые или убитые, но зато были убиты и почти все люди ФОСА.
Время уходило. Он помчался по скользкой траве и выбежал на еще более скользкую дорогу. Чтобы не упасть, ему пришлось сбавить скорость.
Оба магазина для автомата опустели, и он теперь болтался у него за спиной. В руках Керни держал «Узи». Машина шерифа стояла, а сам он со своими помощниками убегал. Примерно полдюжины «патриотов» преследовали их. Керни очень хотел к ним присоединиться. Он предполагал, что никто из «патриотов» не будет пытаться убить Энди Читвуда, ягненка в волчьей шкуре.
Но у Керни был только один выбор: захватить шерифа Билли Хоумена живым и допросить его, подобравшись таким образом ближе к руководству ФОСА. Ему нужно было время, но время безудержно уходило. Если Хоумен не сумасшедший, то он, конечно же, вызвал подкрепление ФОСА. И если ему удалось вызвать помощь по радио, то эта помощь могла появиться через несколько минут.
Керни бежал, насколько это позволяла скользкая дорога, стараясь не растянуться и не подставить себя под огонь. С последнего возвышения, откуда еще была видна вся свалка, Керни видел, что Хоумен и его заместители уже на другом конце, а это значило, что он должен был обогнуть свалку, чтобы хотя бы приблизиться к ним.
Керни продолжал бежать.
— Что вам здесь нужно, Пэрриш?
Человек, стоявший перед ним, — на поясе у него висели две кобуры, по одной с каждой стороны, — был комендантом лагеря. У него на плече виднелась латунная бляха «Ударных отрядов».
— Я хочу видеть своего помощника, который был арестован за хранение оружия. По-моему, это какая-то ошибка.
Мужчина, высокий, с обветренным и покрытым оспинками лицом нехорошо улыбнулся.
— Мы не делаем ошибок, когда дело касается оружия, Пэрриш. Трудно не найти ружье.
— Насколько я знаю, это было охотничье ружье, которое он получил в наследство от отца. И его арестовали за то, что он его хранил.
— Я не знаю подробностей, но, по-моему, на ружье был установлен снайперский прицел.
— Снайперский прицел? — изумленно повторил Пэрриш. — Вы имеете в виду простой охотничий оптический прицел?
Офицер терпеливо улыбнулся.
— Президентский приказ охватывает любой вид оружия, который может быть использован в преступных целях. Пэрриш, это ведь как посмотреть. В руках у одного это обычное охотничье ружье, в руках другого — это снайперская винтовка. Кажется, я помню этот арест. Черномазый?
— Да, он негр, — сказал Пэрриш, внезапно почувствовав, как будто разговор с этим человеком пачкает его.
— Называй его, как хочешь, все равно черномазый. Как его зовут?
— Грин.
— Хм. Да, теперь я помню. Снайперский прицел высокого разрешения, установленный на ружье. Выбирайте друзей повнимательнее, Пэрриш. Вы же — общественная фигура. Но этот мистер Грин дождется справедливого решения суда, как только до него дойдет очередь.
— Ему предоставили адвоката?
— Сейчас не до адвокатов, Пэрриш. Если бы вы видели, сколько людей проходит через нас, вы бы поняли, что я имею в виду.
— Могу я его увидеть?
— Это невозможно!
— Я хочу повидаться с ним, узнать, какие обвинения ему предъявляются, и найти для него адвоката. Насколько я знаю, он был избит во время ареста.
Майор покачал головой.
— Вы не можете с ним увидеться. Пэрриш, я не выдумываю приказы, я их выполняю, как и всякий другой. Если он был избит или ранен, в чем я сильно сомневаюсь, то у нас есть врачи, которые позаботятся о нем. Что касается адвоката, то вы можете успокоиться, его гражданские права не пострадают. Суд назначит общественного защитника, как и для всех остальных здесь. Но достаточно трудно оправдать человека, если судья видит вещественные доказательства. Каждому задержанному присваивается номер и выдается жетон. Ему сказали, чтобы он его не потерял, а иначе суд может затянуться на неопределенное время.
Это не наказание, это необходимость. Такой же жетон прикреплен к вещественному доказательству. Если он потеряет жетон, то представьте, сколько времени потребуется, чтобы установить его личность, присвоить ему новый номер, и присвоить новый номер вещественному доказательству, которое ему принадлежало. И, конечно, может быть путаница, ему ведь могут приписать другое оружие, например, пулемет.
Майор улыбнулся.
— Вы мало чем сможете помочь вашему другу, даже если увидите его.
— Когда будет этот суд?
— Если, как вы говорите, его арестовали сегодня утром, то суд будет назначен через шесть или семь недель. К сожалению, мы не укладываемся.
Пэрриш дрожал, но дрожал не от страха. Страх прошел, он дрожал от возмущения.
— И ему придется сидеть здесь все это время?
— Вряд ли он будет сидеть. У нас не так много стульев, — засмеялся майор, потом его лицо снова стало серьезным. — Они получают еду, и тут имеются оборудованные туалеты.
— Температура падает, идет волна холодного воздуха.
— Через несколько дней привезут переносные обогреватели, именно для этого случая. Не о чем беспокоиться.
— Я обращусь в суд, — сказал Пэрриш.
— Гражданский суд вряд ли вам поможет.
— Но вы же не собираетесь судить его военным судом?! — воскликнул Пэрриш.
— Это комбинированная система. Мы сотрудничаем с новообразованным Министерством правосудия.
— Подыщите другое название, — прошептал Пэрриш, с трудом сдерживая себя. — Слово «правосудие» больше не имеет смысла.
Глава двадцать вторая
Шериф с двумя заместителями скрылись за кучей довольно современных «Фордов», у которых не хватало дверей, стекол, колес. Керни заметил их, он также заметил, что шериф Хоумен подымает пистолет, собираясь выстрелить в женщину-»патриота». Ей не повезло, шериф и помощники схватили ее. Шериф держал пистолет в дюйме от ее левого виска. По описанию, которое дали Керни, высокий рыжеватый мускулистый мужчина рядом с Хоуменом был Энди Читвудом. Читвуд в свою очередь поднял пистолет, чтобы пристрелить шерифа перед тем, как тот успеет спустить курок.
— Никому не двигаться! Если вы выстрелите в девушку, вы мертвец!
Хоумен застыл. Он хотел что-то сказать, но в это время воздух задрожал от рева турбин, Керни взглянул направо. Вертолеты! Три армейских вертолета. Какого черта они здесь делают? Керни услышал, как Хоумен закричал:
— Это мои ребята, и всем вам конец, задницы!
Керни хотел ответить, но в это время закричала женщина, которая стояла на коленях у ног шерифа.
Керни не хотел стрелять, но Хоумен снова стал поднимать руку с пистолетом.
— Проклятье!
Керни уже почти нажал на спуск, когда Читвуд стал между Керни и Хоуменом.
Каким-то шестым чувством Керни понял, что нужно пригнуться. Автоматная очередь просвистела у него над головой и изрешетила один из «Фордов» за ним. Это стрелял второй заместитель. Керни выстрелил очередью, потом еще, на лице у второго заместителя выразилось удивление, по груди сразу расплылись красные пятна. Даже падая назад, он продолжал стрелять в воздух.
Керни снова выпрямился. Внезапно он почувствовал, что у него как будто взрывается череп, мускулы выходят из-под контроля, а перед глазами вспыхивает фейерверк, поярче, чем в День независимости. Потом ракеты и «римские свечи» потухли, и последним в его сознании отпечатался рев вертолетных турбин.
Его выворачивало наизнанку, во рту он чувствовал вкус кофе, которое проглотил перед боем. Джеффри Керни открыл глаза.
Читвуд стоял рядом и смотрел на него сверху вниз.
Керни попытался пошевелиться. Он лежал на боку, на чем-то твердом, тело все еще плохо слушалось его, и его все еще тошнило, но уже не так сильно.
Его запястья были скованы наручниками, ноги были связаны. Он попытался поднять голову, но его пронзил такой приступ боли, что он чуть не потерял сознание.
Сквозь вибрирующий рев Керни услышал голос Читвуда, который наклонился к нему:
— Я спас вам жизнь. Держитесь.
Читвуд выпрямился и отошел.
Там, где стоял Читвуд, была теперь только темнота, и холодный ветер обдувал Керни, влетая через фюзеляжную дверь.
Боль опять вернулась, и Керни закрыл глаза. Он проиграл и понимал это.
Глава двадцать третья
Джеффри Керни открыл глаза. Боль еще ощущалась, но тошноты не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21