— Сэр?
— Вы можете идти. Спасибо, Грета. Со мной все будет в порядке.
Она ничего не отвечает, но встает, неуверенно, сохраняя достоинство. Анна замечает, что Немовелян гораздо старше, чем казалась на первый взгляд.
— Со мной все будет нормально, — повторяет Лоу.
— Как скажете. — Лицо бухгалтера покрывается пятнами: белыми на скулах, красными на щеках. Словно ей надавали пощечин. Она не смотрит на Анну, проходя мимо, но в глазах смирение. Будто она пыталась предотвратить неизбежное, думает Анна.
Старший из мужчин уходит последним. Чуть кланяется, закрывая за собой дверь. Молчание сгущается и затопляет комнату со стеклянными стенами и двумя сидящими фигурами. Как жара в оранжерее.
— Простите. — Голос Лоу по-прежнему мягок, ровен. — Грета со мной много лет. Иногда она охраняет меня слишком пылко. Я бы хотел извиниться за нее.
— Она бы этого не хотела.
— Не сомневаюсь.
— Я бы решила, что она пыталась вас от чего-то защитить.
Он выпрямляется.
— Что ж, это ее работа, не так ли? Защищать меня от вас?
Нет, ее работа — представлять тебя. Должно случиться что-то особенное, чтобы заставить Маргарет Немовелян перейти границы. Анна не отвечает, и неловкое молчание вновь заполняет комнату. Анна дрожит от напряжения, гонит от себя дрожь.
— Вы не то, чего я ожидал, — внезапно говорит Лоу. Анна пытается улыбнуться.
— И чего вы ожидали?
— Не знаю. Кого-нибудь сурового. Так получилось, что я редко имел удовольствие общаться с Налоговой. Я думал, вы страшнее.
— Я бываю чрезвычайно страшной.
— Сомневаюсь.
— Вы удивитесь.
— Возможно. — Он умолкает, откидывается на спинку стула. — Мы с вами похожи.
— С чего вы взяли?
— Нас обоих не любят.
— Говорите за себя.
— Профессионально. Я имею в виду — профессионально. Мы оба работаем с деньгами.
— Вы сказали, что ваша работа — криптография, — с улыбкой стреляет она от бедра.
— Значит, криптография. — Ухмылка. — Криптография и деньги похожи.
— Как так?
— Они покрывают мир цифрами. Сетка цифр облекает контуры холмов и башен. И не только неживые объекты, живые тоже, тела и лица. Мы с вами это видим. — Он медлит. — В конечном итоге, код может выразить что угодно. И все имеет свою цену.
— Все?
— Иногда я думаю, что все, — говорит он. — Не согласны?
Она молчит, и он отворачивается к окну. Тени снаружи удлиняются, свет уходит. Сутулая фигура в зеленых резиновых сапогах движется между древними подножиями кедров.
— Вам нравится садоводство? — спрашивает Джон Лоу, и застает ее врасплох. Она машинально пожимает плечами:
— Мне нравятся сады.
Он смеется, может, над ней, но не обидно. Потом она пожалеет, что не смеялась вместе с ним.
— Это совсем не одно и то же.
— Определенно нет. У вас всегда был сад, правда?
— Откуда вы знаете?
— «Асфодель-9»
— А вы молодец. Боюсь, Налоговая зря тратит на меня ваши таланты.
— Я им непременно передам.
— Конечно, инспектор.
— Просто Анна, — говорит она, но это означает: Подожди. Они говорят так быстро, слишком быстро, кажется Анне; вот почти ссорятся, а вот уже шутят. Это больше и меньше, чем интервью; больше, чем она надеялась, меньше, чем могла допустить. Он клиент, всего лишь клиент, да еще с фальшивым счетом. Но он словно постоянно впереди нее и оглядывается назад. Будто знает, куда заведет их разговор.
Подожди меня.
Она смотрит в свои записи, теряясь в его миллионах, пытаясь вспомнить, о чем хотела спросить.
— Вы рассказывали об «Асфодели-9».
— Разве?
— Она все еще приносит вам прибыль?
— Сомневаюсь. Грета должна знать. Все это было очень давно. Я прочел, что девять десятых генетического кода не используется. Я придумал, как вписать один код в другой. Живой жесткий диск. Я сделал… — Он снова ерзает на стуле. — Я хотел оставить свой след. А теперь можно я спрошу у вас кое-что, Анна?
Мягче, чем она сама себе представляет, — то, как он говорит; легко. Ее имя — точно улыбка.
— Если хотите.
Он кивает в сторону окна:
— Вам нравится мой сад?
Она глядит, словно проверяя.
— Да.
— Я рад. Это один из моих любимых. Я имею в виду — моих собственных. Деревья пересажены, все до одного. Я купил их и привез сюда уже взрослыми. Та еще была работа, но она того стоила. Некоторые уже не встречаются в природе. Бывают секвойи высотой с двадцатиэтажный дом. Если выше, нам придется просить разрешения перепланировать здание. Одному тису тысяча шестьсот лет. Мне говорили, что он рос в Йорке в последние дни Западной Римской Империи. Здесь есть настоящие бонсаи из Японских Альп. Их создал ветер. Как можно назначить цену таким вещам?
— Но вы ее назначили.
— Да. Все это бесценно, но в итоге я их купил. Они все имеют свою цену.
Он умолкает, будто ждет.
— Расскажите мне о счете, — говорит Анна, и, когда он улыбнулся, ее сердце пошатнулось и устояло.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Какой вопрос? чуть не спрашивает она. Слова готовы слететь с языка, но она останавливается. Качает головой:
— Боюсь, я здесь не для этого.
— Конечно. — Он садится прямо, и его лицо скрывает тень. — Конечно. Простите. Что именно вы хотите знать?
Я хочу знать, о ком ты думаешь, думая о деньгах.
Думает, но не говорит. Слова и мысли Анны не совпадают слишком часто. Профессионализм — так она считает. Она чувствует, что краснеет, кровь поднимается к коже, как теплый воздух вверх, она знает, как это выглядит, и на секунду ей хочется исчезнуть. Но клиент ждет, и лицо его серьезно, как в тот момент, когда он вошел в комнату.
— Счет, — повторяет она.
— Ох, да вы же, наверное, все о нем знаете, раз вы здесь. Ведь так? Вы наверняка знаете обо мне почти все.
— Если бы я знала все, не было бы нужды встречаться с вами.
— Ну, — улыбается он, — было бы жаль. — Но он устал. Немного света утекло из него, словно последний холодный садовый воздух испарился.
— Вы расскажете о счете?
— Нет, — говорит он медленно, — вряд ли расскажу. Мне очень жаль, и я готов заплатить. Разумеется, я могу заплатить. Этого хватит, как вы думаете?
— Хватит для чего?
— Чтобы закрыть дело. — Она замирает.
— Что ж. Вы не обязаны объяснять мне, почему делаете то, что делаете. Вам не вменяется уголовное правонарушение — мы предпочитаем, чтобы наши клиенты приносили доход, пока это возможно. Но если вы признаёте наличие этого счета, остаются основания для расследования, — говорит она, спрашивая себя, правда ли это, почему она хочет, чтобы это было правдой, и что означает, что она этого хочет. — Налоговая не имеет привычки закрывать дела на данной стадии.
— Понимаю, — произносит он, медленно, словно обдумывал что-то другое и от него отказался. — Вы случайно не знаете, сколько я должен?
Она легко касается клавиш, почти бесшумно, глаза следуют за текстом, когда он появляется на экране.
— Одиннадцать миллионов девятьсот семьдесят пять тысяч четыреста двенадцать софтов, — говорит она и прибавляет, почти извиняясь: — И четырнадцать центов. Включая штраф за неуплату налога в течение столь долгого времени…
— Вы получите эти деньги на следующей неделе.
Она сохраняет файл и выключает компьютер, экран гаснет, становится мертвенно-серым. Свет с улицы почти не освещает комнату. Анна ищет садовника внизу между деревьями, но фигура уже скрылась из виду.
— Мы закончили?
Она поворачивается на звук голоса. Лампы в комнате еще выключены. В сумерках ей чудится, что Криптограф удивлен.
— Закончили. Пока. — Он склоняет голову.
— Конечно, — говорит он и встает. — Ну что же. Было приятно, Анна.
— Сомневаюсь. Но спасибо вам.
— Нет, правда. Неожиданно приятно, честное слово. — Она видит его улыбку и радуется ей. — Можно вас проводить?
— Я буду рада. — И он ее провожает. По бесконечным коридорам, мимо фарфора и селадона, мимо залов стекла и залов кремния, туда, где под безоблачным небом Лондон ждет надвигающейся ночи.
Только позже, оставшись одна, она поняла, что доверяет ему. Это приходит к ней как нечто само собой разумеющееся, будто все давным-давно решено, и она знает об этом уже некоторое время: будто ее сознание узнало последним. Несмотря на его невозмутимость, его любезную уверенность, сдержанную самонадеянность и даже на всю очевидность его мошенничества, Анна похожа на Теренса в комнате с цветами. Она доверяет Лоу. Она смеется над собой в темноте.
Часами размышляет об этом доверии, испытывает его. И еще позже, в первом часу ночи, вспоминает вопрос, на который не ответила. Тот, который Джон Лоу не вполне задал. Все ли имеет цену?
— Теперь я вспомнил, отчего ему сочувствовал.
— Отчего?
— Ты могла бы закрыть дело. Это не сложно, раз Налоговая загребла своими грязными лапами его грязные деньги. Им больше ничего не нужно.
— Деньги теперь не грязные.
— Деньги всегда грязные. Ты могла бы поговорить с Советом. С теми, кто так милостиво тебе улыбается.
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что это неправильно.
— Разве?
— Потому что я хочу его понять.
— Ты сделала свою работу и завершила ее с похвальной быстротой. Что ты теперь собираешься с ним делать?
Они сидят на лужайке у собора Святого Павла, бок о бок, на траве, едят жирную бразильскую еду с лотка уличного торговца. Анна чувствует, как Лоренс осторожно оперся на нее. Лишь отчасти из-за возраста. Погода мягкая, как часто бывает: последнее тепло перед окончательным наступлением зимы. В золотистых лучах солнца они едят и разговаривают на газоне старого кладбища.
— Не знаю.
— Что тут знать, Анна? Скажи мне. Просвети меня.
— Я хочу понять, почему он это сделал.
— Понимать — не твоя работа.
— Прошу тебя.
— Все ясно.
— Нет, ты какой-то бестолковый. Ты же сам говорил, что его поступок не имеет смысла. Тебе что, самому не любопытно?
— Ни в малейшей степени.
— Да ладно. Ты врешь не лучше меня. Почему ты передумал? Он может опять так сделать. В следующий раз использует код — и что тогда? Ты же понимаешь, что заплатить — это просто способ избавиться от меня.
— А почему бы и нет? — Он неловко отодвигается. — В конце концов, он сделал все, чего от него хотела Налоговая. Они же не собираются заводить уголовное дело? Или собираются?
— Нет, конечно, нет.
— Тогда, может, позволить ему заплатить и покончить с этим? Двенадцать миллионов софтов — это немало. Мистер Лоу заплатил цену за то, что перешел дорогу Налоговой, и страна сможет распорядиться подобной суммой.
— Заплатить — это его способ не объяснять мотивы. Он надул меня. Он от меня откупился.
— Естественно.
— Ну, так я хочу знать, зачем, Лоренс. Вот почему. Что?
— Твоя подруга была права.
— Кто?
— Твой бухгалтер.
— Она мне никакая не подруга. Почему?
— Потому что ты играешь в опасную игру.
— Она такого не говорила. О чем ты? — спрашивает Анна. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать. — Но Лоренс качает головой и возвращается к еде, губами собирает с ладоней оливковое масло, деликатно облизывает кончики пальцев, и бледный свет лежит на его белых волосах.
Она возвращается только однажды. Куда-то едет — на интервью с консультантом по программному обеспечению, на Бридж-стрит, — и неожиданно оказывается у безымянной двери.
Полдень, небо затянуто подсвеченными сверху облаками, рыжеватые прозрачные лучи, предвестники дождя. Над крышей «СофтМарк» Анна видит верхушки деревьев, высоченных секвой в тайном саду Джона Лоу.
На другой стороне узкой улочки — кафе. Некоторое время Анна сидит там, глядя на дверь. Никто не входит, один или двое вышли, служащие в шикарных костюмах. Все равно она сама не знает, что хочет увидеть. Она опаздывает. На стенах кафе сидят мухи, отупевшие в преддверии зимы. Темные и медленные, словно ждут того, кто их прикончит.
Седьмое ноября, первая пятница месяца. Анна сидит одна в заведении на Клоак-лейн, за тяжелым деревянным столом, освещенным церковными свечами. Это был выбор Марты, этот ресторан, от него можно быстрым шагом дойти до обоих уголовных судов Лондона и до Вестминстерских чертогов Лоу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37