— Конечно, нетрудно. Этот — на улице Майва, а этот — на улице Балванеш. На первом объекте меняют водопроводную магистральную трубу, а на втором просела мостовая. Наверное, подмыло снизу асфальт грунтовыми водами. В ближайшие три дня работы будут закончены на обоих объектах.
— Но лампочки красные там и сейчас горят? — уточнил Шалго.
— Конечно.
— А из этих двух улиц какая поднимается в гору?
— Обе. По улице Майва движение одностороннее, по улице Балванеш двустороннее.
Шалго задумчиво разглядывал схему, и Фельмери, словно угадав его мысли, спросил:
— А если ехать от Шиофока и свернуть на улицу Балванеш, дорога будет идти в гору или под гору?
— В гору.
На всякий случай они записали названия и остальных улиц, где девятнадцатого июля ночью горел красный предупредительный свет.
— Еще один вопрос, — сказал Шалго, пока Чордаш перевязывал шнурком папку с документами и ставил на полку скоросшиватель. — Не знаком ли вам случайно профессор Матэ Табори? У него дача в Эмеде.
— Он яхтсмен? Как же, знаком! Разумеется, только понаслышке. Лично не имел чести. Наша знаменитость местная, так сказать.
— И сестру его знаете?
— Чокнутую художницу? — Чордаш как-то странно ухмыльнулся. — Знаю. Да ее все тут у нас знают.
— Лично?
— Нет, лично тоже, так сказать, не удостоен. Но издали частенько доводилось наблюдать за ихней работой. На берегу озера, с мольбертом. Сказывали, на конкурсах красоты до войны она неоднократно избиралась местной «королевой побережья». Только я, так сказать, в те времена не очень бывал зван на эти самые конкурсы…
— Да, в молодости она была очень хороша собой, — подтвердил Шалго. — Вы, конечно, слышали и о том, что после войны Бланка Табори усыновила ребенка из сиротского дома.
— Еще бы! Знаю, конечно, я этого месарошского мальчонку, так сказать.
Шалго изумленно уставился на Чордаша.
— Месарошского? Значит, у мальчика был отец?
— У всякого ребенка должен быть отец, так сказать. Только Месарошем его прозвали не по отцу, а потому, что подкинули его в дом к Месарошам. В сорок первом это было, если меня память не обманывает. Однажды ночью позвонил кто-то в калитку к Месарошам. Господин Месарош — наш здешний адвокат. Вышел он к калитке, а там никого. Только корзина плетеная стоит на земле, и в ней младенчик, так сказать, месяцев трех-четырех от роду. Господин Месарош ту корзину в руки и с ней в полицейский участок. Винце, наш тогдашний участковый, сам дежурил в тот вечер. Составил он протокол по всей форме, и все дела. От него я и слышал эту, так сказать, историю…
— А где этот Винце живет?
— Не живет он, так сказать, больше нигде. Помер. В прошлом году еще. Хороший был человек. Он все проверки после Освобождения чистым прошел. Никаких к нему претензий не было. Потом он еще долго у нас в дорожном отделе работал.
— А что этот ваш Винце с тем найденышем сделал? — продолжал допытываться Шалго.
— А что ему делать? Вызвал наутро господина адвоката к себе и поладил с ним, договорился, так сказать, что господин Месарош сам отвезет мальчонку вместе с полицейским протоколом в Веспрем, в сиротский приют. Это я совершенно точно знаю.
— Интересно, — заметил Шалго. — Но откуда вам известно, что приемный сын художницы Табори и есть тот самый подкидыш господина Месароша? Это вам сам адвокат говорил?
— Нет, товарищ. Адвокату Месарошу сказали потом в приюте, что его подкидыш помер. А я про это знаю опять-таки от самого Винце. Он и прозвал инженера Казмера Табори «месарошским мальчонкой». Потому как он, так сказать, запомнил в свое время, что у мальчонки родимое пятно было на левой лопатке. Большое пятно. Со сливу величиной. Это он и в протоколе записал. Так вот, Винце как-то случайно увидел Казмера Табори летом на пляже и сразу про тот ночной случай вспомнил.
Совершенно верно, мелькнуло в голове Шалго, у Казмера на левой лопатке большое родимое пятно!
— Очень интересно, — вслух проговорил он. — А где сейчас живет адвокат Месарош? Если он, так сказать, еще живет?
— На улице Петефи. В той же самой вилле, что и до войны. Уже лет пятьдесят. В пятьдесят первом, правда у него, как у человека одинокого, эту виллу национализировали. Тогда адвокат в Будапешт переехал, к какому-то своему родственнику, так сказать. Говорят, даже подсобным рабочим был. А в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом возвратился он обратно, в наш Фюред. Брат его, каноник Месарош, добился у властей, чтобы вернули ему, так сказать, его виллу. Конечно, к тому времени виллу ту здорово перестроили. Так как все эти годы ее занимала местная контора «Заготвино».
— Как зовут адвоката Месароша?
— Балинт. Балинт Месарош.
— А брат его, каноник, тоже живет вместе с адвокатом?
— Нет, каноник живет в Веспреме. У епископа служит. Слышал я, что скоро он уходит на пенсию.
Шалго тяжело поднялся.
Фельмери предложил Чордашу отвезти его домой на машине, но тот, поблагодарив, отказался.
— Пройдусь пешочком, подышу свежим воздухом. Озоном, так сказать…
Илонка Худак ожидала их все это время в машине.
— Я уж беспокоиться начала, дядя Оскар, — сказала она. — Думаете, приятно вот так сидеть ночью одной и ждать?
— Не везет тебе, дочка! — пошутил старый детектив, усаживаясь поудобнее. — Вот видишь, опять никто тебя не похитил. Ну что ж, сначала посмотрим улицу Балванеш. Поезжай, юноша, а я буду команды подавать.
Фельмери медленно ехал по ночному спящему городу, а Шалго изредка негромко говорил: «Налево… направо». Но в голове его все время назойливо вертелась одна мысль: почему адвокат Месарош утверждает, что подобранный им подкидыш умер в детском доме? Откуда ему это может быть известно? Жаль, конечно, что «хороший» хортистский полицейский Винце умер…
— Медленнее! — подал он команду лейтенанту. — У двухэтажного дома — направо.
Фельмери включил вторую передачу и повернул на широкую улицу, вдоль которой росли каштаны. Дорога стала подниматься в гору, и Шалго велел лейтенанту остановиться. Вдали отчетливо была видна красная сигнальная лампочка.
— Сейчас мы выйдем, — повернувшись к Илонке, сказал Шалго. — А ты пересядь на мое место и попытайся воскресить в памяти ту ночь. В какую сторону пошел Меннель, выйдя из машины? Вперед или назад?
— Вперед и потом повернул налево.
Шалго и Фельмери, выйдя из машины, медленно пошли вверх по улице.
— Если наше предположение правильно, сейчас слева будет переулок, — сказал лейтенант.
Минуту спустя они были на углу переулка. Шалго остановился.
— Похоже, что здесь, — сказал он. По обе стороны переулка росли платаны. — Интересно, что он здесь искал?
— Про то одному ему ведомо, — заметил лейтенант. — Если он вообще был здесь.
— Будем считать — был. Но зачем? — тяжело отдуваясь и усаживаясь отдохнуть на каменное основание решетчатой изгороди, сказал Шалго. — Если он хотел с кем-то встретиться здесь, то получается, что он хорошо знал город и, значит, бывал в нем раньше. Или он просто так остановился и вышел из машины немного проветрить хмельную голову? Едва ли. Меннель был бабник, и, если он оставил в машине красивую девушку в такой благоприятный для него момент, значит, у него должны были быть для этого какие-то весьма веские причины. Как этот закоулок называется?
— Улица Генерала Бема!
— Надо бы нам пройти по ней до конца. Но уже поздно…
Шалго поднялся и медленно поплелся обратно, к машине.
— Здесь мы и стояли. Совершенно точно, — твердо заявила Илонка, когда они сели в машину. — Я вспомнила вон тот дом с башней.
— Ладно, — сказал Шалго. — Завтра утром мы более тщательно все здесь осмотрим. Узнаем, кто тут вокруг живет. Поехали!

Лиза еще не спала и слушала радио. И, конечно же, сразу напустилась на беднягу Шалго.
— Я уж думала, что ты сегодня вообще не собираешься являться домой. Ты только посмотри на себя: на кого ты похож! Едва на ногах стоишь от усталости. Как будто все это нельзя было завтра сделать…
— Нет, радость моя, завтра уже не то, — не очень уверенно возражал он, вытягиваясь во весь рост в кресле. Он начал было рассказывать о результатах их ночной операции, но тут Лиза вдруг спросила его, где Фельмери, и Шалго возмутился.
— Я тебе рассказываю о полете орла, а ты меня возвращаешь к какому-то пустяку, вроде того, где сейчас лейтенант Фельмери. Ставит машину в гараж Табори. Сейчас вернется твой ненаглядный.
Фельмери действительно не заставил себя ждать. Но едва он появился, Шалго встретил его просьбой:
— Юноша, позвони в Будапешт и доложи обо всем Каре. Может, они там соберут побольше данных о канонике Месароше.
— Поздно уже, — уклонился Фельмери. — Успеем и завтра доложить.
— А у меня тут гость был, — сказала вдруг Лиза. — Господин Хубер.
— Что он хотел?
— Сказал, что приводил в порядок бумаги Меннеля и ему показалось, что кое-каких документов не хватает. Интересно, какие бумаги Меннеля он ищет?
— Может, тот самый план виллы, про который, судя по магнитофонной записи, Герцег спрашивал у Хубера? — предположил Фельмери.
— Если план виллы принадлежит Меннелю, — задумчиво произнес Шалго, — мы вправе подозревать, что существует какая-то связь между этим фактом и поездками Хубера в Фюред. Скажем, на плане может быть изображена вилла, в которой некий гитлеровский офицер когда-то давно спрятал награбленные в Венгрии ценности. А? Хубер об этом знал и потому не хотел отдать план Герцегу.
— Значит, Хубер был с нами неискренен?
— Возможно. Завтра мы получим ответ и на этот вопрос, — пообещал Шалго. — Сразу с утра примемся за дело! А ты позвонишь в Веспрем, в управление, и попросишь прислать сюда специалиста по дактилоскопии.
12
На другой день утром на вилле Табори появился Тибор Сюч в сопровождении Беаты. Профессор открыл им дверь и пригласил в гостиную.
— Мы хотели бы видеть господина Хубера, — сказал Тибор.
— Садитесь, пожалуйста… Сейчас я позову его.
Вошедшая в эту минуту Бланка, пристально посмотрев на Беату, сказала:
— Ваше лицо мне почему-то очень знакомо. Помнится, вы уже приходили сюда однажды?
— Да, несколько дней назад, — подтвердила гостья. — К господину Меннелю.
— Совершенно верно. Теперь я все вспомнила. Вы, конечно… знаете, какое несчастье произошло с господином…
— Знаем, — перебил ее Тибор.
— Утром накануне мы вместе позавтракали. Он был так весел, жизнерадостен… — закончила фразу хозяйка.
— Наверняка и не думал, что его уже караулит смерть, — заметил Тибор Сюч.
В гостиную вошел Хубер, сопровождаемый профессором Табори. Представив Хуберу посетителей, профессор вместе с Бланкой тут же удалился.
Хубер откровенно подозрительным взглядом смерил стоявших перед ним молодых людей.
— Садитесь, — пригласил он. — Чем могу служить?
— Просим извинить за беспокойство, но несколько дней назад мы получили от Виктора Меннеля вот это письмо… — начал Тибор Сюч, — вернее, официальное письмо от фирмы «Ганза». Вот оно.
Хубер, взяв у него из рук письмо, взглянул на почтовый штемпель, потом внимательно изучил подпись и сказал:
— Да, это рука Меннеля.
Быстро пробежав письмо, он поднял глаза на молодого человека.
— Мне ничего не известно об упомянутой в письме сделке. Если я правильно вас понял, вы кустарь или что-то в этом духе и получили заказ от нашей фирмы?
— Совершенно верно, господин Хубер, — подтвердил Тибор Сюч. — Господин Меннель попросил меня изготовить для фирмы «Ганза» набор образцов пуговиц в художественном исполнении.
— Набор пуговиц? — переспросил Хубер, с явным удивлением посмотрев на Тибора.
— А чему вы удивляетесь? Художественно исполненные модные пуговицы — это товар, который пользуется сейчас большим спросом. Особенно когда это не серийные изделия.
Сюч достал из сумки картонки с прикрепленными к ним пуговицами.
— Пожалуйста. Здесь каждая пуговица — единственная в своем роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39