— Да, пожалуйста.
— Вы должны пообещать мне, что все, что я уже вам сообщил или, возможно, сообщу в дальнейшем, будет сохранено в тайне.
— Разумеется.
— И не будет использовано против меня самого.
— Что вы имеете в виду?
Хубер посмотрел на полковника в упор. У него был прямой, откровенный взгляд человека, не боящегося, что ему заглянут в душу.
— Что меня не будут шантажировать, не попытаются завербовать.
— Даю слово, что с полученными от вас сведениями мы будем обращаться как с секретными. И можете сообщить нам только то, что вы сочтете нужным, и в той мере, в какой, по-вашему, это необходимо.
— Спасибо, господин полковник. — Хубер на несколько секунд прикрыл глаза, помассировал кончиками пальцев виски, затем тряхнул головой, словно приводя в порядок мысли. Наконец, налив себе полную рюмку коньяку, он выпил и снова заговорил. Но речь его была уже не прежней, спокойной и размеренной — он говорил отрывисто, все время как бы делая усилие над собой, как преступник в минуты трудного, но чистосердечного признания:
— Я происхожу из семьи потомственных военных. И мой дед и отец были офицерами. Может быть, вы даже слышали: генерал от инфантерии Отто фон Хубер в генштабе фельдмаршала Гинденбурга. Я тоже пошел дорогой солдата. Моя карьера, в общем, была типичной для всех прусских офицеров. Еще совсем молодым я стал офицером генштаба и… национал-социалистом. Убежденным. Я был восторженным и преданным приверженцем Адольфа Гитлера. Позднее я угодил на фронт. Убивал ради нашей победы, убивал, чтобы уцелеть самому. Норвегия, Восточный фронт, битва под Москвой, Курск, Орел, Воронеж… Потом Нормандия, плен, французский. Обращались с нами безжалостно. Я организовал бунт. Не понимаю, почему меня тогда не расстреляли. Только бросили в одиночку. Вот тут-то я и начал думать…
Кара внимательно слушал исповедь Хубера. То, что некоторые отпетые гитлеровцы, сыновья прусских юнкеров, решительно порывали со своим прошлым, не было для него в диковинку. Не было у него оснований и сомневаться в искренности Хубера, хотя годы работы в контрразведке научили его не полагаться на одни слова.
— Поверьте мне, господин полковник, — продолжал Хубер, — я стал презирать себя. Того, каким я был раньше. Но покончить с собой у меня не хватило смелости. Я не коммунист и никогда им не буду. Меня разделяет с вами многое. Но я хочу искупить хотя бы часть содеянного мною зла. И прошу верить мне.
— У нас нет оснований сомневаться в вашей искренности, — сказал Кара.
— Основания для этого у вас, положим, есть. Вы не только вправе, но и обязаны сомневаться.
— Господин Хубер, мы знаем, что в ФРГ миллионы людей — сторонники мира. И мы никогда не смешивали германский народ с отдельными реакционными политиками ни в старой, ни в новой Германии. Мы хотим торговать с вами, а для этого необходимо доверие.
— Ваши слова успокаивают меня, — обрадованно проговорил Хубер. — Так вот, я хочу сделать вам заявление: фирма «Ганза» — не что иное, как частное предприятие, занимающееся экономическим шпионажем.
— Значит, Меннель был шпионом?
— Да. И довольно ловким.
— А вы?
— Я состою на службе этой организации. В свое время присягал генералу Гелену, но ныне я не разведчик.
— Как это прикажете понимать?
— Сейчас все объясню, — сказал Хубер. — Среди служащих фирмы «Ганза» о ее тайной деятельности знали только те, кто работал в Восточном отделе в секторе «Б».
— Вы относитесь к их числу?
— Я служил в Восточном отделе, так как хорошо говорю по-венгерски. Мой старый знакомый Эгон Браун возглавляет в этом отделе сектор «Б». Когда-то мы с ним вместе учились в школе генштаба. Эгон по окончании школы попал в абвер. А года два назад, зная хорошо и мое прошлое, и фронтовую службу, он пригласил меня к себе и сказал, что рассчитывает на мои знания, подготовку и надеется, что я соглашусь работать у него. Он рассказал, что они имеют надежную агентурную сеть в Восточной Европе, в том числе и в Венгрии. Мне же он предложил возглавить венгерское направление. Я отказался. Сказал, что я уже стар и хочу забыть свое прошлое. Но поскольку Браун все же посвятил меня в деятельность сектора «Б», то он считал целесообразным перевести меня на работу в это подразделение нашей организации и взять с меня подписку о неразглашении сведений. Так я очутился в секторе «Б». Меня все время держали под контролем. Оперативные задания мне поручали лишь такие, что целостной картины о деятельности сектора я при всем желании составить не мог. Я был в группе оценки информации: определял степень достоверности и объективности полученных от агентуры сведений. Но и по этим мозаичным данным я мог сделать для себя интересные выводы.
— Например?
— Например, я считаю совершенно бесспорным, что сектор Брауна создал безупречно действующую систему сбора компрометирующих сведений о лицах, которые в силу своего служебного положения могли бы представлять ценность для нашей шпионской фирмы. Любовные связи государственных чиновников, скрытые от финорганов доходы коммерсантов, пагубные страсти, спекуляция валютой во время поездок за границу и так далее. Сотрудники сектора «Б» сами никого не вербуют. И вообще вербовку агентов наша фирма предпочитала проводить только на Западе. Так безопаснее. Меннель, например, в прошлом году даже встречи со своими восточноевропейскими агентами проводил в Италии и Австрии.
— Могли бы вы нам сказать, с какой целью Меннель приезжал в Венгрию?
— Знаю совершенно точно. Меннель был расположен ко мне и порою болтал при мне лишнее. С одной стороны, он, несомненно, приезжал сюда для того, чтобы установить новые деловые контакты с венгерскими промышленными фирмами. С другой — ему нужно было встретиться с несколькими своими агентами. Но была и еще одна цель, самая, пожалуй, для него интересная: в прошлом году в Италии он познакомился с какой-то дамой из Венгрии и ее дочерью. Дама в разговоре с ним упомянула, что в годы войны она любила одного немецкого офицера, который при отступлении награбил в Венгрии большие богатства.
— Это вам рассказал Меннель?
— Нет, это я прочел в одном из его донесений, которое поступило ко мне для оценки информации.
— Какие же богатства имеются в виду? — спросил Кара.
— Точно не могу сказать. Драгоценные камни, украшения, золотые монеты, валюта — в частности большое количество долларов и английских фунтов и кто знает, что там еще. Словом, богатству этому и цены нет. Фашист спрятал всю добычу на вилле у любовницы. Пообещал ей, что, как только кончится война, он возвратится, заберет с собою и ценности и саму даму и они начнут новую жизнь где-нибудь в Южной Америке. Но офицер исчез, а дама все эти годы боялась прикоснуться к спрятанным сокровищам.
— Боялась чего?
— Это могла бы объяснить только она сама. Итак, драгоценности спрятаны в Венгрии. Но Меннель условился с той женщиной, что он сам приедет в Венгрию, вывезет клад за границу, а следом за ним и она с дочерью отправятся с туристской группой куда-нибудь на Запад и там попросят политического убежища. После этого они продадут сокровища и вырученные деньги поделят пополам с Меннелем, а точнее, с «Ганзой». Мне кажется, что смерть Меннеля тоже каким-то образом связана с этим кладом.
— Может быть, — согласился Кара. — Хотя возникает новый вопрос. Если Меннеля убили из корыстных побуждений, почему убийцы оставили при нем деньги?
— Вот именно. Значит, вы не предполагаете, что это было убийство с целью ограбления? — подхватил Хубер.
— Кроме Меннеля, знал еще кто-нибудь о спрятанных сокровищах?
— Жених дочери той женщины. Он тоже отдыхал вместе с ними в Италии и там познакомился с Меннелем.
— А что вы знаете об этой женщине?
— К сожалению, очень немного, — сказал Хубер. — В справке ее имя не называлось. Только кличка: Сильвия. Меннель тоже не сказал мне, кто она. Знаю только, что ее муж погиб во время войны. Любовницей немецкого офицера она стала, уже будучи вдовой. Так что ж, господин полковник, может быть, пойдем взглянем на машину?
— С удовольствием, — согласился Кара, но и не подумал подняться с места. Ему хотелось еще порасспросить этого господина из фирмы «Ганза».
— Если вам нужна машина Меннеля, я охотно предоставлю ее в ваше распоряжение, — добавил Хубер. — Я не собираюсь забирать ее с собой. Можете изучать ее, сколько вам заблагорассудится.
— А у вас не будет из-за этого неприятностей? Я на месте вашего шефа настаивал бы на возвращении машины.
Хубер многозначительно усмехнулся.
— Все правильно, но я не обязан знать, что в ней спрятан потайной радиопередатчик. Когда Браун посылал меня сюда подписать договор, он ни словом не обмолвился о секретной миссии Меннеля. Доложу ему, что машина сгорела. Вы дадите мне официальную справку об этом, и господин Браун окончательно успокоится. Дело в том, что в автомобиле имеется еще одно специальное устройство, с помощью которого машину можно уничтожить за несколько минут. Установлено оно исключительно для того, чтобы секретный передатчик не попал к вам в руки. В прошлом году на польской границе таможенники пожелали обыскать точно такую же машину. Наш агент включил разрушающее устройство, и машина на глазах у всех обратилась в пепел.
— Благодарю, — сказал Кара, поднимаясь. — Хотя с удовольствием задал бы вам еще несколько вопросов. Но, увы, связан данным вам словом.
Хубер, сделав несколько шагов, остановился на пороге.
— О, я понимаю вас, полковник! — воскликнул он. — Будь я на вашем месте, я тоже о многом порасспросил бы Отто Хубера. Но признаюсь, если бы Виктор Меннель был жив, этот наш разговор, возможно, и не состоялся бы. Мне ведь еще предстоит перебороть самого себя. Поверьте, господин полковник, это нелегко — решиться на предательство живых людей, на выдачу их в руки ваших органов госбезопасности. А потом всю жизнь мучиться мыслью о том, что благодаря тебе господин «Икс» или «Игрек» томится за решеткой.
— Понимаю, — кивнул полковник. — Вам не хочется быть предателем в собственных глазах. Что ж, я не принуждаю вас к этому. Я и так уже получил от вас весьма важную информацию.
Кара достал из бумажника визитную карточку и протянул ее Хуберу.
— Возьмите. Здесь указан и номер моего телефона. На случай, если вам захочется срочно поговорить со мной.
Хубер убрал карточку в карман.
Когда они шли в гараж, Кара вдруг спросил:
— Если ваш шеф не информировал вас о задании Меннеля, означает ли это, что он отказался от мысли завладеть кладом?
— Едва ли, — щурясь от яркого солнца, возразил Хубер. — Скорее это означает, что он послал или пошлет в Венгрию кого-то еще, не посвящая в это дело меня. Вопрос только — кого? Кстати, совсем не обязательно, чтобы его человек приезжал сюда из-за границы. Он вполне может быть и местным…

Бланка чувствовала себя уже лучше. Она приняла теплую ванну, выпила лекарство. Пульс был нормальным. Казмер, войдя в комнату, обрадовался, увидев, что мать пришла в себя.
— Тебе лучше, мама?
— Намного. Но, в общем, ты был прав: надо мне ложиться в больницу. Я только боюсь…
— Не бойся, мамочка, — остановил ее Казмер. — Поверь, у тебя нет ничего серьезного. Ты просто устала, расшалились нервы. — Он взял руку матери и поднес ее к губам. — Ты, наверное, слишком близко приняла к сердцу мой отъезд? Четыре года, это тебя испугало, да?
Мать не отвечала. Казмер сдвинул брови. «Значит, она все еще не примирилась с мыслью, что я надолго уеду», — подумал он и принялся успокаивать мать.
— Конечно, четыре года — не четыре месяца, но если учесть, что каждое лето я на полтора месяца буду приезжать к тебе, то мое отсутствие не покажется таким уж долгим. Мама, — промолвил он тихо, — я не хочу причинять тебе огорчений. Если разлука так тяжела для тебя, я сегодня же напишу профессору, что отказываюсь от поездки…
— Нет, Казмер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39