– Ты-то отлипни, я хочу Доктора угостить. Слышь, Доктор, – снова повторил парень, – как человека прошу, пойдем выпьем!
– Такому легче дать, чем остаться девушкой, – пошутил добродушно Наумыч.
Но парня эта шутка вдруг задела.
– Ах ты, сука! Шмази давно не пробовал? – пробормотал он, поставил криво стакан на край ближней тумбочки, так что тот обрушился на пол, и попытался провести ладонью с растопыренными пальцами по лицу Наумыча.
Наумычу, естественно, этот жест не понравился. Он отстранился и легко оттолкнул длинную руку парня.
Парень в ответ неуклюже протянул другую руку к горлу Наумыча. Тот, приняв боксерскую стойку, отбил руку и несильно врезал парню в скулу.
– Кончайте, парни! – успел выкрикнуть Николай.
Но было уже поздно.
– Значит, ты так! – обиженно проговорил парень.
Он немного пошатался, как бы раздумывая, потер скулу, а потом неожиданно ловко нагнулся и схватил единственный свободный табурет за ножку. Через минуту в комнате была уже смертельная свалка.
На шум из соседней комнаты выбежали продолжавшие выпивать соседи. Кто-то вступился за именинника, который уже размазывал по физиономии кровь, капавшую из носа, кто-то, наоборот, стал их растаскивать. В тесном пространстве комнаты как следует развернуться было трудно, и кончилось тем, что все повалились друг на друга.
Кто-то зычно захохотал, и, к счастью, свалка на этом закончилась. Все же кое-какие следы начавшегося было побоища на лицах запечатлелись. Не считая разбитого носа парня, у троих под глазами расплывались могучие синячищи. В том числе и у Николая.
На другой день Николая вызвал майор.
– Подождите, синяк хоть запудрим, – предложил Наумыч.
Хотя за процедурой наложения грима следила вся комната, подавая советы, кончилась она неудачно.
– Тут легче мозги запудрить, – ворчал Наумыч. Стесняясь фиолетово-черного фингала под глазом, Николай вошел в кабинет майора и доложился.
– Красив! Смотреть противно, – проговорил майор. – Садитесь и опишите подробно весь ход события.
И он положил на стол перед Николаем лист бумаги.
– Какого события? – с деланным удивлением спросил Николай.
– А то вы не знаете…
– Я и в самом деле не знаю…
– Да знаете вы все, – устало проговорил майор. – Учинили пьяную драку. Вон какой разукрашенный. Я-то собирался через месяц представить вас на сокращение срока. За примерное поведение и отличную работу. А теперь что?
– Но вы же знаете, я не пью… И драки не было.
– Не знаю. Откуда мне знать… Опишите подробности инциндента.
Он так и сказал – «инциндента», и Николай с трудом удержал себя, чтобы не поправить.
– Так не было ничего. А в том, что я не пью, вы могли удостовериться…
– Бросьте дурочку валять. Уж вам-то стыдно, Горюнов! Пишите, пока с вами как с человеком разговаривают. Я вам повторяю – через месяц решается ваша судьба, а вы тут как не знаю кто!
– Но мне и в самом деле нечего писать, – уныло повторил Николай.
– Хорошо. Коли так, подробно опишите обстоятельства, при которых получили свое легкое телесное повреждение. Лично вы.
Николай пожал плечами и написал на листке несколько строк. «Я, Горюнов Николай Николаевич, такого-то числа во время чтения журнала решил подняться с постели и, споткнувшись о ножку стола, ударился об угол тумбочки, чем нанес себе легкое телесное повреждение в виде синяка под глазом».
– Вот, – подвинул он листок к майору. – Все, что я мог написать.
– Так, значит! – И майор усмехнулся. – А вот соседи ваши показывают другое. – Он вынул из папки несколько страниц, исписанных крупными корявыми буквами, прикрыл ладонью подпись и прочитал: – «Зная про мой праздник, Горюнов стал показывать ко мне презрение и оскорблять меня сначала в устной форме, а потом в физической. Когда я намекнул ему на его плохое поведение, он встал с кровати и разбил мне нос». Вот как ваши товарищи показывают. – И майор вернул листки в папку. – Взрослые ведь люди! – проговорил он грустно. – А как пацаньё! Тюрьма по вам плачет. Идите, Горюнов. И не удивляйтесь, если на выездной сессии суда дело о сокращении вам срока рассматриваться не будет.
– Доктор, ты чего не такой? – заволновались соседи, когда он вернулся в комнату.
Николай лишь удрученно махнул рукой. Пересказывать дурацкое заявление именинника – нарываться на новый «инциндент». Тогда и в самом деле можно проститься с надеждой.
– Именинничек-то наш не прост, – лишь сказал он.
И соседи поняли все.
– Ну сука! – изумился один из недавно подселившихся жильцов. – Сам же заварил, и сам настучал.
– Только не тут, на улице поговорим, по-трезвому, – предложил Наумыч, – чтобы Доктору путевку на волю не смазать.
Пожилой, всегда спокойный человек с большой лобастой головой и седоватым ежиком подставил эту свою голову под проволочный нож полуавтомата, и нож в одно мгновение отрубил ее.
За четыре дня до этого в их комнате случилось примерно то же самое, что и в комнате Николая. Была пьяная драка, только с более тяжкими последствиями: выбили оконные стекла, кровью залили пол и забрызгали стены, на «скорой помощи» увезли двоих.
Фамилия пожилого, всегда уравновешенного человека была Потапов. Через полтора месяца он, как и Николай Николаевич, надеялся на досрочное освобождение.
Николай Николаевич не знал, как и о чем они поговорили с майором, но в результате майор объявил Потапову, что тот отбудет весь срок, от звонка до звонка.
А теперь голова Потапова, сброшенная с ленты конвейера, лежала на цементном полу и смотрела на всех широко открытыми глазами. Тело же, обхватив руками металлический корпус, висело сбоку конвейера. И Николаю Николаевичу на секунду показалось, что это просто такой прикол – абсолютно же здоровый и целый Потапов нагнулся и рассматривает что-то на полу с другой стороны конвейера. Или дурное кино, где тело в конце концов подхватывает руками собственную голову и ставит ее на место.
Кто-то, быстрее всех сообразивший, что делать, вызвал по внутренней связи инженера по безопасности. Остальные из всех трех бригад стояли, сгрудившись, и молча смотрели в остановившиеся глаза Потапова.
– Переживал сильно… – объясняли люди из его бригады.
– Дни до воли пересчитывал, жена, говорил, на двадцать лет младше….
Прибежал инженер по безопасности, ругаясь густым матом, стал вызывать «скорую помощь».
Но прибывший со «скорой» врач лишь развел руками:
– Я-то что могу сделать? Мы головы на место не пришиваем.
– Но вы хоть в больницу увезете, – стал было убеждать инженер.
И врач взглянул на него как на сумасшедшего:
– В больницу мы увозим больных. А для таких – труповозка. Туда и звоните.
Все следующие дни Николай приказывал себе о своем сроке не думать. Только это не получалось: о возможной свободе забыть невозможно. До выездной сессии оставался лишь месяц.
– А то, может, задержитесь? У сына через неделю экзамен. Шучу, шучу, – проговорил майор, увидев, как переменилось лицо Николая Николаевича.
Был конец мая. Здесь, под Выборгом, еще только отцветала черемуха, а в Питере в садике за Александро-Невской лаврой, куда они ходили с Димкой гулять, уже распустилась сирень.
– Документы ваши готовы, так что счастливый путь. – Майор улыбнулся. – До свидания говорить не буду. Хотя адресок ваш у меня есть, может, с сыном заглянем, сэр.
Пятьсот пятьдесят дней Николай Николаевич ждал этого мига и не думал, что все будет до такой степени буднично.
Никаких отвальных он делать не собирался. Избави Бог, еще вляпаешься в ЧП. Просто все пошли в смену, а он отправился к майору. Готовясь к тому, что в последний момент что-нибудь окажется не так и ему придется догонять своих, стоять у конвейера, ловя сырые скользкие кирпичи.
Странно, что, когда он шел к электричке, ему вдруг стало грустно. И пожалуй что страшно – полтора года все в его жизни было расписано. А теперь, прямо с этих минут, начиналась абсолютная неизвестность.
С директором мурманского института полдня не хотели соединять.
– Павел Григорьевич проводит совещание, позвоните позже, – говорила незнакомая секретарша.
Прежние голос Николая Николаевича узнавали мгновенно.
– Я по междугородному, из Петербурга. Вы скажите, когда мне лучше его застать?
– Через полчаса позвоните, я думаю, как раз он освободится.
Но через полчаса уже другой голос отвечал:
– Павел Горигорьевич только уехал. Позвоните часа через три.
– Коля, честное слово, плюнь на этот Мурманск, что-то не лежит у меня к нему сердце, – уговаривала Вика.
Она взяла неделю отпуска, чтобы побыть всей семьей вместе.
– Тебя же зовут в Ботанический институт.
Вика неизвестно каким образом чувствовала, что его ждет. Он же пока ни о чем не догадывался.
Дозвониться удалось лишь в конце рабочего дня.
– Павел Григорьевич, это Горюнов, здравствуйте! – Николай Николаевич почувствовал, как у него перехватывает горло.
Однако директор никакого волнения в ответ не выказал.
– Да, я вас слушаю, – сказал он так, словно ему звонил совершенно незнакомый человек.
– Николай Николаевич Горюнов звонит!
– Я вас слушаю, – так же равнодушно повторил директор.
– Я абсолютно свободен и готов приступить к работе.
– Извините, я не понял, к какой работе? – переспросил директор так, словно они не были никогда знакомы, не сиживали порою рядышком на банкетах и Павел Григорьевич не отмечал ежегодно в отчетах удачные работы своего подчиненного.
– К своей работе. Вы же сами, Павел Григорьевич, полтора года назад передавали через Иннокентия, что место мое сохранится.
– А, Горюнов! – наконец вспомнил директор. – Так ты к нам просишься?
– Прошусь. С нетерпением!
– Даже с нетерпением. – Николай Николаевич одобрения в голосе директора не почувствовал. – А у нас сейчас такие дела, Горюнов. Мы как раз проводим большое сокращение. Твоя лаборатория и вовсе давно упразднена. Так что потерпи до осени. Осенью, если попросишься, что-нибудь для тебя найду. Ну, бывай, рад был услышать.
Из трубки еще долго раздавались короткие гудки. Николай Николаевич держал ее в руке, сидя на стуле в прихожей.
– Коля, милый, ну что тебе дался этот Мурманск! – уговаривала Вика. – Ты же сам говорил, что тебя зовут в Ботанический институт.
Она не знала, что в Ботанический институт его уже никто не звал. И в Зоологический – тоже. Несколько месяцев назад был такой разговор. Но и эту возможность он потерял.
То был год, когда наука финансировалась едва-едва. И если кто выживал, то только за счет грантов. Еще в Голландии он тоже наметил несколько тем. И получил бы. Если бы бомж с Васильевского острова залез в поисках спиртного в другую машину. Или бы он разрешил милицейскому лейтенанту записать в протокол, что бомж залез в машину со своей бутылкой.
На стене Николай Николаевич прочитал объявление: «Требуется водитель с машиной». Наутро он уже встал в половине шестого, в шесть тридцать был у двери редакции рекламной газеты, загрузил «копейку» пачками печатной продукции и повез ее по точкам. Поиск адресов, включая развозку, занял два часа.
– Мы потому так и назначаем, чтобы вы успели на свою постоянную работу, – сказали ему накануне в редакции. – У нас все водители с высшим образованием работают – инженеры и кандидаты наук.
Постоянной работы у него не было, а газета выходила два раза в неделю.
– Послушайте, – спросил у него неожиданно сосед по лестничной площадке. – Как у вас с уикэндом?
– Не знаю. А в чем дело?
– Да видите ли, – смутился сосед. – Вы только не обижайтесь, если что… У нас тут жены кооператив организовали, по шитью курток. А продаю я один. Нам требуется второй человек. Работа под крышей, на ярмарке по выходным в Спортивно-концертном, у парка Победы. «Мерседес» не купите, но хлеб с «воймиксом» будет. Даже на пиво.
– Я с женой посоветуюсь, – ответил Николай Николаевич и вдруг почувствовал, как глуповато прозвучали эти слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54