Была фотография мальчишки. Но и она давала немного. При желании он мог убить этого мальчишку довольно быстро, а вот вызвать сущностное тело его мамаши, чтобы передать ей свою энергию, не получалось. И это его раздражало.
– Потрахай другую, – советовала сочувственно Инга. – Давай я тебе вызову кого ты хочешь. Но Андрей Бенедиктович лишь молча морщился.
– Ну пошли, так и быть, со мной потрахаешься.
В этом деле она по-прежнему была большая искусница, но считала, что у нее наступил срок то ли кладки яиц, то ли их высиживания. Поэтому исходящее от нее предложение можно было расценивать как подвиг самопожертвования.
Такие подвиги были ему сейчас не нужны.
– Ну не знаю, чем тебе еще помочь.
Это знал Парамонов. Помочь ему могла только неподдающаяся клиентка. И он решил отправиться к ней сам. Снова.
– Вика? – спросил он ее по телефону, чувствуя возбуждение от одного только ее голоса. – Это Андрей Бенедиктович. Мне нужно еще раз взглянуть на вашего сына. Я зайду к вам сегодня.
– Но, Андрей Бенедиктович, Дима сейчас в школе, – отозвалась смущенно Вика.
Она ждала мужа и специально осталась дома.
– Вы меня неправильно поняли, – нашелся Парамонов. – Мне нужен не он сам, а еще одна фотография Димы, и желательно также фотографии членов вашей семьи. Придется как следует поработать над коррекцией всей семейной кармы.
– Я буду дома весь день.
– Я знаю. Мне важно, чтобы вы были готовы к моему приходу.
На шестнадцать ноль-ноль у него была назначена еще одна клиентка, сумасбродная девица. Сейчас было тринадцать, и он собирался отправиться после того приема, но, узнав, что Вика дома, ощутил столь сильное нетерпение, что решил выйти немедленно. Часов двух ему должно было хватить, чтобы добиться наконец результата.
В самолете мистер Бэр читал японские биологические журналы. Японский был мечтой Николая Николаевича. Еще во Владивостоке, на острове Попова, где Япония была рядом, он пробовал запоминать смысл иероглифов и учился выписывать их, так сказать, задом наперед по сравнению с латиницей и кириллицей. Не зря однажды случайный попутчик его уверял, что японцы – одно из колен Израилевых, прошедшее всю известную тогда землю и расселившееся на островах.
Был момент, когда Николай Николаевич даже стал улавливать основной смысл статей на темы биологии моря. Научный язык, как и любой жаргон, не слишком многообразен, одни и те же термины повторяются в нем часто. Но знание дальше не пошло, потому что возникали более срочные и необходимые дела, среди которых японский язык казался непозволительной роскошью. Как раз тогда Димке исполнилось полгода, Вика стала прикармливать его полагающейся малышам пищей и началась ужасающая аллергия.
Покрытого красной коростой, его по нескольку раз в день макали в ванну с калиной. Николай Николаевич объезжал все аптеки города в поисках необходимых лекарств. А знакомые из тогда еще советских Севастополя и Ташкента везли ему огромные пакеты с миндалем.
На производство литра миндального молока в домашних условиях уходило около четырех часов. Но лишь оно более или менее усмиряло Димкину аллергию.
– Миндальное молоко – это лекарство особого сорта, – говорил ему многоопытный врач-аллерголог. – Доктора Пирогова оно спасло от смерти, а Толстой Лев Николаевич, вы думаете, почему он был столь крепок в старческом возрасте? Почитайте дневники его супруги и узнаете ответ. Софья Андреевна постоянно жалуется на дороговизну овсянки, которой ежедневно питался граф. Я поначалу был в недоумении: овсянка самая дешевая крупа, особенно на Руси. И лишь потом набрел на сведения, что графу готовили эту самую овсянку не на коровьем молоке и не на козьем, а на миндальном! Тогда и посочувствовал Софье Андреевне.
Тот год, когда Димку кормили, как графа Толстого, сильно подрезал и планы и бюджет Николая Николаевича с Викой. У Вики даже присказка появилась: «Когда Димка вырастет, мы…» и так далее.
Сейчас, в самолете, Николай Николаевич тоже достал журнал, только американский. Но, обнаружив в нем на первых же страницах большую статью Бэра, немедленно убрал его назад. Однако Бэр успел заметить его телодвижения.
– Старая несуразная работа, не тратьте на нее время, – посоветовал он. – Лучше послушайте, что пишет эта мадам, Сидзуко Китахата.
И он, нисколько не затрудняясь, стал прямо с листа читать японский текст по-английски.
– Я читал статьи этого автора, но считал, что он – мужчина.
– Нет, она – молодая дама, лет пятидесяти.
Работа японки по касательной соприкасалась с тем, что делали они. Но кое в чем она, как ни странно, отставала.
– Думаю, она перестала пользоваться аквалангом, водолазы уволились, а у мужа нет возможности лазать под воду так же часто, как это делаете вы, – то ли пошутил, то ли сказал всерьез Бэр.
Аэропорт был пуст, как и в прошлый раз. Такси не обнаруживались, и Николай Николаевич поймал частника, который согласился везти их в академическую гостиницу на Миллионную, между Эрмитажем и Марсовым полем.
По дороге Бэр пробовал сунуть Николаю доллары, но Николай стоически отказался и расплатился с водителем сам.
Номер был экзотически дешев по нынешним временам, но зато – аховый, с туалетом в конце коридора. Иных тут не существовало. Николай чуть было не предложил поехать к ним домой, но не решился стеснять свободу гостя и простился с ним до завтрашнего утра. В конце концов, Бэр сам выбрал именно эту гостиницу как самую близкую к Эрмитажу, куда он собирался отправиться немедленно.
Николай тоже отправился немедленно. К себе домой.
Он всегда звонил Вике с вокзала. И в этот раз позвонил из аэропорта. Вика была дома и ждала его. С Димкой было настолько все хорошо, что тот даже отправился в школу один.
Ему повезло с троллейбусом на Дворцовой – подошел сразу, был почти пустым и не простаивал на перекрестках.
На свой третий этаж Николай взбежал мгновенно и открыл дверь своим ключом.
Ключ мягко повернулся в замке, дверь тихо распахнулась, и только Николай решил провозгласить что-нибудь зычное и радостное, типа: «Ого-го-го!» – как остолбенел и сразу задохнулся от того, что происходило в коридорчике между прихожей и «взрослой» комнатой.
Незнакомый толстозадый лысоватый мужик, находясь к нему спиной, тискал его жену. Вика в халатике, явно наброшенном на голое тело, стояла лицом к прихожей и смотрела на собственного мужа невидящими глазами. Халатик был расстегнут, и мужик, елозя руками по Викиному телу, приговаривал:
– Перед вами ваш любимый муж, он только что вернулся из города Мурманска. Вы его очень ждали. Покажите, как вы любите своего единственного мужчину.
А Вика, словно плывя по воздуху, продолжала глядеть на Николая широко раскрытыми, полными счастья глазами, улыбаясь так, как улыбалась, только когда они были вдвоем в постели, и напевно – так тоже она разговаривала только с ним – повторяла:
– Количка, любимый, как я тебя ждала!
И мужик, по-прежнему елозя одной рукой по ее телу, другой стал лихорадочно сдирать с себя одежду, одновременно подталкивая Вику в комнату.
Николай Николаевич поставил сумку с ноутбуком на пол и наконец, вдохнув воздух, выкрикнул неожиданно громко, грубо:
– Может быть, хватит ломать комедию?!
От этого крика мужик дернулся и отпрянул от его жены. А Вика стояла, словно, как сказали бы раньше, ударенная пыльным мешком из-за угла. Наконец она проморгалась и стала стыдливо запахивать на себе халат. Это Николая взорвало еще больше. Перед ним, значит, стесняется, а перед мужиком – распахнулась. И только он собрался проорать что-нибудь типа: «Убирайтесь немедленно! Оба убирайтесь отсюда!» – как мужик, резко повернувшись к нему, спросил тоном, который можно было бы назвать важным и строгим, если бы не нелепые обстоятельства:
– В чем дело? Кто вам позволил срывать психотерапевтические сеансы?!
– Коля! – простонала в эти же секунды Вика и бросилась Николаю на шею.
– Ах ты падла, – сказал Николай мужику, разжимая руки Вики. – Так это у тебя сеансы?
Мужик странно шмыгнул носом и потянулся к вешалке за дубленкой. Но Николай опередил его. Он схватил и чужую шапку, и ту самую дубленку, распахнул незапертую дверь и швырнул их на лестницу. Потом, сомкнув в кулаке расстегнутые борта пиджака и рубашку на груди мужика, он поволок незваного гостя, который руками своими пытался подтянуть спадающие брюки, туда же, к лестнице
– Колечка, Колечка, не убивай этого человека! – вдруг закричала Вика. – Количка, милый, только не убивай! Это – экстрасенс Парамонов.
– Ты, сука, еще и экстрасенс! – хрипло проревел Николай и швырнул мужика так, что тот загремел вниз спиной вслед за своей дубленкой.
Теперь, когда дверь захлопнулась и в квартире остались они вдвоем, Николай не мог смотреть на свою жену, не мог сказать ей ни одного слова. И поэтому сделал единственное, что мог, – не снимая куртки, ботинок, прошел в комнату, сел на диван и закрыл лицо руками.
Гадостная сцена стояла перед его глазами, и думать ни о чем не хотелось. Не хотелось жить.
Тихо вошла Вика, встала рядом и проговорила:
– Колечка, сними, пожалуйста, куртку!
– Уйди! – простонал он.
Она хотела нежно погладить его по голове – так, как он обычно любил. Но он грубо сбросил руку и выкрикнул:
– Уйди, я сказал! Совсем уйди!
Такого грубого анекдота с клиентками у Парамонова не случалось никогда. Только в Перми, когда он в своем Центре психического здоровья несколько форсированно гармонизировал поля с дамой, которая оказалась женой крупной прокурорской шишки. А муж, уже пронюхавший что-то раньше, выследил ее на выходе из Центра и повез немедленно на анализ спермы. Тогда его обложили со всех сторон так, что он уже чувствовал запах тюремных нар. Хорошо, они сумели рвануть!
С тех пор они с Ингой старались вести себя аккуратно. И вот – такой примитивный прокол. Типичный сюжет на тему мужа в командировке.
Этот длиннорукий угрюмый тип, посмевший прикоснуться к нему, был Андрею Бенедиктовичу отвратителен. Идя по Невскому, он продолжал чувствовать на себе его мерзостную хватку. Тип даже не догадывается, какой властью над его жизнью, а точнее, смертью обладает экстрасенс Парамонов. Но пусть он пока поживет. Пусть все растянется во времени, как на картине Сальвадора Дали. Для начала можно вернуть приступы их мальчишке. Тут все будет чище чистого. Потом, когда муж очень занервничает, можно будет разобраться и с ним.
Еще ни одна клиентка не была так нужна Андрею Бенедиктовичу, как эта – с неподходящим к ней именем Виктория. И, шагая по Невскому, неся в себе чувство брезгливости от грубых прикосновений ее мужа, он одновременно улыбался, предвосхищая ту торжествующую радость, когда, войдя в ее трепещущее тело, начнет, толчок за толчком, передавать ей свою энергию. И вся она – ее тело, ее мягкая нежность – попадет под власть его воли. А он ощутит еще одно сладостное мгновение – начнет закачивать в себя посредством ее тела энергию космоса. Она не догадывается, какую особую энергетику в себе носит. Потому и угрюмый муж держится даже на расстоянии как верный пес, не думая о любовницах, потому и сына, сама не зная того, столько лет ограждала от смерти. А ему эта энергия необходима время от времени, иначе его и без того вялые экстрасенсорные способности вовсе зачахнут.
Ничего, все будет так, как он пожелает. Он успеет завладеть снимком сумрачного супруга и сумеет отправить его в параллельный мир.
А пока у него есть прежняя мальчишкина фотография. И можно начать с нее. Прямо сегодня!
Каждому, кто прочтет
В этот день плакали во многих петербургских квартирах. По телевизору снова рассказывали о криминальном убийстве. На этот раз убили любимую телевизионную ведущую – молодую, красивую, женственную. В городе, который время от времени называли криминальной столицей, ее лицо, ее голос, ее уютная милая интонация внушали мужчинам и женщинам ощущение надежды на то, что в мире не все так уж плохо, что есть и сегодня в жизни тихая, спокойная и честная радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Потрахай другую, – советовала сочувственно Инга. – Давай я тебе вызову кого ты хочешь. Но Андрей Бенедиктович лишь молча морщился.
– Ну пошли, так и быть, со мной потрахаешься.
В этом деле она по-прежнему была большая искусница, но считала, что у нее наступил срок то ли кладки яиц, то ли их высиживания. Поэтому исходящее от нее предложение можно было расценивать как подвиг самопожертвования.
Такие подвиги были ему сейчас не нужны.
– Ну не знаю, чем тебе еще помочь.
Это знал Парамонов. Помочь ему могла только неподдающаяся клиентка. И он решил отправиться к ней сам. Снова.
– Вика? – спросил он ее по телефону, чувствуя возбуждение от одного только ее голоса. – Это Андрей Бенедиктович. Мне нужно еще раз взглянуть на вашего сына. Я зайду к вам сегодня.
– Но, Андрей Бенедиктович, Дима сейчас в школе, – отозвалась смущенно Вика.
Она ждала мужа и специально осталась дома.
– Вы меня неправильно поняли, – нашелся Парамонов. – Мне нужен не он сам, а еще одна фотография Димы, и желательно также фотографии членов вашей семьи. Придется как следует поработать над коррекцией всей семейной кармы.
– Я буду дома весь день.
– Я знаю. Мне важно, чтобы вы были готовы к моему приходу.
На шестнадцать ноль-ноль у него была назначена еще одна клиентка, сумасбродная девица. Сейчас было тринадцать, и он собирался отправиться после того приема, но, узнав, что Вика дома, ощутил столь сильное нетерпение, что решил выйти немедленно. Часов двух ему должно было хватить, чтобы добиться наконец результата.
В самолете мистер Бэр читал японские биологические журналы. Японский был мечтой Николая Николаевича. Еще во Владивостоке, на острове Попова, где Япония была рядом, он пробовал запоминать смысл иероглифов и учился выписывать их, так сказать, задом наперед по сравнению с латиницей и кириллицей. Не зря однажды случайный попутчик его уверял, что японцы – одно из колен Израилевых, прошедшее всю известную тогда землю и расселившееся на островах.
Был момент, когда Николай Николаевич даже стал улавливать основной смысл статей на темы биологии моря. Научный язык, как и любой жаргон, не слишком многообразен, одни и те же термины повторяются в нем часто. Но знание дальше не пошло, потому что возникали более срочные и необходимые дела, среди которых японский язык казался непозволительной роскошью. Как раз тогда Димке исполнилось полгода, Вика стала прикармливать его полагающейся малышам пищей и началась ужасающая аллергия.
Покрытого красной коростой, его по нескольку раз в день макали в ванну с калиной. Николай Николаевич объезжал все аптеки города в поисках необходимых лекарств. А знакомые из тогда еще советских Севастополя и Ташкента везли ему огромные пакеты с миндалем.
На производство литра миндального молока в домашних условиях уходило около четырех часов. Но лишь оно более или менее усмиряло Димкину аллергию.
– Миндальное молоко – это лекарство особого сорта, – говорил ему многоопытный врач-аллерголог. – Доктора Пирогова оно спасло от смерти, а Толстой Лев Николаевич, вы думаете, почему он был столь крепок в старческом возрасте? Почитайте дневники его супруги и узнаете ответ. Софья Андреевна постоянно жалуется на дороговизну овсянки, которой ежедневно питался граф. Я поначалу был в недоумении: овсянка самая дешевая крупа, особенно на Руси. И лишь потом набрел на сведения, что графу готовили эту самую овсянку не на коровьем молоке и не на козьем, а на миндальном! Тогда и посочувствовал Софье Андреевне.
Тот год, когда Димку кормили, как графа Толстого, сильно подрезал и планы и бюджет Николая Николаевича с Викой. У Вики даже присказка появилась: «Когда Димка вырастет, мы…» и так далее.
Сейчас, в самолете, Николай Николаевич тоже достал журнал, только американский. Но, обнаружив в нем на первых же страницах большую статью Бэра, немедленно убрал его назад. Однако Бэр успел заметить его телодвижения.
– Старая несуразная работа, не тратьте на нее время, – посоветовал он. – Лучше послушайте, что пишет эта мадам, Сидзуко Китахата.
И он, нисколько не затрудняясь, стал прямо с листа читать японский текст по-английски.
– Я читал статьи этого автора, но считал, что он – мужчина.
– Нет, она – молодая дама, лет пятидесяти.
Работа японки по касательной соприкасалась с тем, что делали они. Но кое в чем она, как ни странно, отставала.
– Думаю, она перестала пользоваться аквалангом, водолазы уволились, а у мужа нет возможности лазать под воду так же часто, как это делаете вы, – то ли пошутил, то ли сказал всерьез Бэр.
Аэропорт был пуст, как и в прошлый раз. Такси не обнаруживались, и Николай Николаевич поймал частника, который согласился везти их в академическую гостиницу на Миллионную, между Эрмитажем и Марсовым полем.
По дороге Бэр пробовал сунуть Николаю доллары, но Николай стоически отказался и расплатился с водителем сам.
Номер был экзотически дешев по нынешним временам, но зато – аховый, с туалетом в конце коридора. Иных тут не существовало. Николай чуть было не предложил поехать к ним домой, но не решился стеснять свободу гостя и простился с ним до завтрашнего утра. В конце концов, Бэр сам выбрал именно эту гостиницу как самую близкую к Эрмитажу, куда он собирался отправиться немедленно.
Николай тоже отправился немедленно. К себе домой.
Он всегда звонил Вике с вокзала. И в этот раз позвонил из аэропорта. Вика была дома и ждала его. С Димкой было настолько все хорошо, что тот даже отправился в школу один.
Ему повезло с троллейбусом на Дворцовой – подошел сразу, был почти пустым и не простаивал на перекрестках.
На свой третий этаж Николай взбежал мгновенно и открыл дверь своим ключом.
Ключ мягко повернулся в замке, дверь тихо распахнулась, и только Николай решил провозгласить что-нибудь зычное и радостное, типа: «Ого-го-го!» – как остолбенел и сразу задохнулся от того, что происходило в коридорчике между прихожей и «взрослой» комнатой.
Незнакомый толстозадый лысоватый мужик, находясь к нему спиной, тискал его жену. Вика в халатике, явно наброшенном на голое тело, стояла лицом к прихожей и смотрела на собственного мужа невидящими глазами. Халатик был расстегнут, и мужик, елозя руками по Викиному телу, приговаривал:
– Перед вами ваш любимый муж, он только что вернулся из города Мурманска. Вы его очень ждали. Покажите, как вы любите своего единственного мужчину.
А Вика, словно плывя по воздуху, продолжала глядеть на Николая широко раскрытыми, полными счастья глазами, улыбаясь так, как улыбалась, только когда они были вдвоем в постели, и напевно – так тоже она разговаривала только с ним – повторяла:
– Количка, любимый, как я тебя ждала!
И мужик, по-прежнему елозя одной рукой по ее телу, другой стал лихорадочно сдирать с себя одежду, одновременно подталкивая Вику в комнату.
Николай Николаевич поставил сумку с ноутбуком на пол и наконец, вдохнув воздух, выкрикнул неожиданно громко, грубо:
– Может быть, хватит ломать комедию?!
От этого крика мужик дернулся и отпрянул от его жены. А Вика стояла, словно, как сказали бы раньше, ударенная пыльным мешком из-за угла. Наконец она проморгалась и стала стыдливо запахивать на себе халат. Это Николая взорвало еще больше. Перед ним, значит, стесняется, а перед мужиком – распахнулась. И только он собрался проорать что-нибудь типа: «Убирайтесь немедленно! Оба убирайтесь отсюда!» – как мужик, резко повернувшись к нему, спросил тоном, который можно было бы назвать важным и строгим, если бы не нелепые обстоятельства:
– В чем дело? Кто вам позволил срывать психотерапевтические сеансы?!
– Коля! – простонала в эти же секунды Вика и бросилась Николаю на шею.
– Ах ты падла, – сказал Николай мужику, разжимая руки Вики. – Так это у тебя сеансы?
Мужик странно шмыгнул носом и потянулся к вешалке за дубленкой. Но Николай опередил его. Он схватил и чужую шапку, и ту самую дубленку, распахнул незапертую дверь и швырнул их на лестницу. Потом, сомкнув в кулаке расстегнутые борта пиджака и рубашку на груди мужика, он поволок незваного гостя, который руками своими пытался подтянуть спадающие брюки, туда же, к лестнице
– Колечка, Колечка, не убивай этого человека! – вдруг закричала Вика. – Количка, милый, только не убивай! Это – экстрасенс Парамонов.
– Ты, сука, еще и экстрасенс! – хрипло проревел Николай и швырнул мужика так, что тот загремел вниз спиной вслед за своей дубленкой.
Теперь, когда дверь захлопнулась и в квартире остались они вдвоем, Николай не мог смотреть на свою жену, не мог сказать ей ни одного слова. И поэтому сделал единственное, что мог, – не снимая куртки, ботинок, прошел в комнату, сел на диван и закрыл лицо руками.
Гадостная сцена стояла перед его глазами, и думать ни о чем не хотелось. Не хотелось жить.
Тихо вошла Вика, встала рядом и проговорила:
– Колечка, сними, пожалуйста, куртку!
– Уйди! – простонал он.
Она хотела нежно погладить его по голове – так, как он обычно любил. Но он грубо сбросил руку и выкрикнул:
– Уйди, я сказал! Совсем уйди!
Такого грубого анекдота с клиентками у Парамонова не случалось никогда. Только в Перми, когда он в своем Центре психического здоровья несколько форсированно гармонизировал поля с дамой, которая оказалась женой крупной прокурорской шишки. А муж, уже пронюхавший что-то раньше, выследил ее на выходе из Центра и повез немедленно на анализ спермы. Тогда его обложили со всех сторон так, что он уже чувствовал запах тюремных нар. Хорошо, они сумели рвануть!
С тех пор они с Ингой старались вести себя аккуратно. И вот – такой примитивный прокол. Типичный сюжет на тему мужа в командировке.
Этот длиннорукий угрюмый тип, посмевший прикоснуться к нему, был Андрею Бенедиктовичу отвратителен. Идя по Невскому, он продолжал чувствовать на себе его мерзостную хватку. Тип даже не догадывается, какой властью над его жизнью, а точнее, смертью обладает экстрасенс Парамонов. Но пусть он пока поживет. Пусть все растянется во времени, как на картине Сальвадора Дали. Для начала можно вернуть приступы их мальчишке. Тут все будет чище чистого. Потом, когда муж очень занервничает, можно будет разобраться и с ним.
Еще ни одна клиентка не была так нужна Андрею Бенедиктовичу, как эта – с неподходящим к ней именем Виктория. И, шагая по Невскому, неся в себе чувство брезгливости от грубых прикосновений ее мужа, он одновременно улыбался, предвосхищая ту торжествующую радость, когда, войдя в ее трепещущее тело, начнет, толчок за толчком, передавать ей свою энергию. И вся она – ее тело, ее мягкая нежность – попадет под власть его воли. А он ощутит еще одно сладостное мгновение – начнет закачивать в себя посредством ее тела энергию космоса. Она не догадывается, какую особую энергетику в себе носит. Потому и угрюмый муж держится даже на расстоянии как верный пес, не думая о любовницах, потому и сына, сама не зная того, столько лет ограждала от смерти. А ему эта энергия необходима время от времени, иначе его и без того вялые экстрасенсорные способности вовсе зачахнут.
Ничего, все будет так, как он пожелает. Он успеет завладеть снимком сумрачного супруга и сумеет отправить его в параллельный мир.
А пока у него есть прежняя мальчишкина фотография. И можно начать с нее. Прямо сегодня!
Каждому, кто прочтет
В этот день плакали во многих петербургских квартирах. По телевизору снова рассказывали о криминальном убийстве. На этот раз убили любимую телевизионную ведущую – молодую, красивую, женственную. В городе, который время от времени называли криминальной столицей, ее лицо, ее голос, ее уютная милая интонация внушали мужчинам и женщинам ощущение надежды на то, что в мире не все так уж плохо, что есть и сегодня в жизни тихая, спокойная и честная радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54