Зачем пинать больного человека в живот? У него запор несколько месяцев, его надо клизмочкой…
— Ты чего, хозяин? — удивился первый санитар. — Ты глянь, он мне руку до кости прокусил. Давай, сам доставь его до палаты, а там его никто не тронет. Будет ему клизмочка. Нужен он кому…
Кто-то открыл ключом входную дверь. Зайцев выглянул в коридор и увидел Ёжи-кова. Мгновенно оценив ситуацию, Женька занял позицию между шкафом и санитарами и запричитал:
— Зайцев, не сдавай Пусю. Жора, они его изведут, ты посмотри на этих садюг. Жорка, кость на жопу, завтра слиняем. Я не виноват, я в Бутырке торчал, прикинь. Завтра уходим. Край — послезавтра, Жора.
— Женя, твоя резкость несколько неуместна. Пусе надо в клинику. Он очень серьёзно болен и если…
— Я найду клинику, Жора. Сними колпачок: они же его убьют. Смотри, какие рожи. Это крематорий, Жора. Два дня, а? Дистилировано. Оставь Пусю, Зайцев.
Пуся что-то промычал со шкафа.
Санитары смотрели то на Зайцева, то на Женьку, то на свои увесистые кулаки.
— Сестра моя овца, — Зайцев махнул рукой. Он, конечно, не доверял Ёжикову, но и поведение санитаров ему не нравилось. И впрямь ведь ухайдакают парня.
Зайцев махнул рукой. Ему было некогда спорить. Через два часа он улетал в Выборг. Надо было звонить — узнавать, доехал ли до аэродрома пятитонный телевизионный экран. Нужно ещё позвонить в Москонцерт… Кошмар. Зайцев махнул рукой, вручил санитарам по пятидесятидолларовой бумажке, быстро выпроводил их и злобно пошёл ставить чайник.
— Тебя как выпустили-то? — спросил Зайцев Ёжикова. — И что тебе вообще, так сказать, инкриминировали?
— Спасибо, Заяц. Я найду клинику, всё будет тип-топ. Два-три дня, предел — неделя… — с чувством сказал Ёжиков и, заметив, что Зайцев уже раскрывает рот для возражений, поспешно добавил, — Кислоту взял в «Арматуре», а там, клён, облава. Не успел проглотить. А выпустили — молочка пообещал. Там народ нищий. Заяц, дашь мне штуку баксов? На месяц, Жор…
Зайцев чертыхнулся, отвернулся и включил телик, давая понять, что ему неприятно продолжать разговор.
— Оба-на! — воскликнул Ёжиков. — Приключение!
По экрану расхаживал с микрофоном Самсон Гаев. Расхаживал не по студии, а среди каких-то кирпичных развалин. Тут же тусовались мрачные люди в масках. В углу экрана мигала блямбочка «Прямой эфир». Зайцев сунул себе под нос часы. Через два с половиной часа Гаев с Зайцевым улетают в Выборг.
— …давайте вместе пройдём в лабораторию, где преступники производили так называемую Акварель…
Гаев, нагнувшись, нырнул в какой-то проём, камера последовала за ним. И впрямь лаборатория. Змеевики, колбы, печи. У раскрытого железного шкафа возятся дядьки в штатском. В шкафу расставлены большие банки с ярко-красной жидкостью.
— Нам бы такую баночку сюда, — вздохнул Женька. — Год бы забот не знали.
— …посмотрите, это и есть Акварель, страшный наркотик, которым преступники потчуют наших детей… Смотрите и запоминайте. Надеюсь, вы видите эту смертельную отраву в первый и последний раз. А вот…. — камера пошла вправо, — вот пузырьки, в которые преступники переливали наркотик для продажи… Одного такого маленького пузырька…
— Сейчас сбрешет, — заметил Ёжиков.
— …достаточно для того, чтобы на всю жизнь попасть в чудовищную зависимость от препарата… Акварель — синтетический наркотик на героиновой основе, а героин, как известно, вызывает привыкание практически после первого-второго употребления. Но Акварель отличается от героина существенно более высокой скоростью и эффективностью воздействия. И вот этой цвета крови жидкостью смерти бандиты хотели залить Россию…
Зайцев достал из кармана фляжку с виски и одним махом влил в себя почти половину.
— Цвета крови жидкость смерти, — цокнул языком Ёжиков, — Да твой шефец — поэт…
На экране продолжалось отлично срежисированное шоу. Зайцев не мог не отдать Гаеву должное.
В кирпичных развалинах появился сам Силовой Министр Анисимов и, не мудрствуя лукаво, сделал сенсационное заявление о причастности ФСБ к производству и распространению Акварели.
— Бултых, — прокомментировал Ёжиков. — Бац, хрясь, бэмц!
Потом мрачный тип во всём чёрном, охранявший, как заявил Гаев, лабораторию, сообщил, что к Акварели причастны погибший депутат Значков, крупный лубянский чин Барановский и…
Тип в чёрном замолчал. Гаев картинно махнул рукой, устанавливая вокруг тишину. Казалось, его послушал далее ветер, переставший гудеть в верхушках сосен.
— И? — нагнетал Гаев.
— Сам председатель ФСБ, вице-премьер Барышев.
Зайцев ахнул.
— Переворотец, — подытожил Ёжиков, — Стоит на пару дней слинять в изолятор…
Зайцев шикнул. На экране мелькнуло знакомое лицо человека со шрамом на правой щеке. Гаев сообщил, что это сотрудник Федеральной Службы Безопасности, оказавший при задержании особо активное сопротивление. Тут же переключили камеру на какое-то непонятное помещение, где сидел чудик, узнавший якобы человека со шрамом. Чудик утверждал, что человек со шрамом обещал ему поставлять Акварель. Лицо чудика было замазано компьютерными кляксами.
— Тили-бом, тили-бом, — сказал Ёжиков. — Этот парень был со мной в одной камере.
— Откуда ты знаешь? — спросил Зайцев.
— Голос, откуда… Очень характерный…
— Подожди, — снова оборвал его Зайцев.
На экране появилась Арина. Показали, как её выводят из какого-то подъезда и усаживают в машину. Выглядела Арина невесело. Слов в камеру она не говорила. Но тут же всплыл Гаев и жизнерадостно поведал, что сотрудница его телекомпании Арина Борисова, похищенная неизвестными, обнаружена сотрудниками Силового Министерства в помещении, которое, по данным Силового Министерства, принадлежит Федеральной Службе Безопасности.
Спектакль закончился, завертелась заставка «Самсон интернешнл».
— Здесь что-то не так, — задумчиво произнёс Зайцев.
— Да всё ясно, — пожал плечами Ёжиков. — Твой Самсон с этим ублюдком министром топят других ублюдков. Этот, со шрамом, скорее, попал как кур в ощип, ни хера не соображает.
— Это парень Аринки, — сообщил Зайцев. — Его зовут Матадор.
— Конфетки-бараночки, — удивился Ёжиков. — Значит, свой человечек. Остальные ублюдки.
— А что за голос, который с тобой сидел? — спросил Зайцев.
— Подсадка, — сплюнул Ёжиков, — Ночами ходил к хозяйке титьку сосать. Рассказывал, как носил местную траву в пакетике из Амстика… Убей-жопа, где-то я про этого мудака слышал. Жор, тыщу отстегнёшь? На пару месяцев, да? Я тут одну фишку подвинчу и отдам. Мне для следователя надо.
От двери донеслось утробное урчание. Зайцев и Ёжиков быстро обернулись. Это Пуся бесшумно подобрался к кухонному порогу.
Пуся, от которого почти год никто не слышал ни слова, выдавил из себя ржавым, нездешним голосом:
— Он называется Стёпка Симонов. Стёпка Симонов.
— Неожиданное и отрадное развитие ситуации, — сказал Зайцев, — Немой заговорил.
Пуся крякнул и рванул в глубины Теремка. Хлопнула дверь туалета. Раздался грохот, по обыкновению сопровождающий камнепад в горах.
— И не только заговорил, — добавил Ёжиков.
* * *
— Он тут ни при чём, — отрубила Арина. — Не говори глупостей.
Кровавую Мэри здесь делали по-пижонски, по-гопнически. Лили водку в сок по серебряному ножу, чтобы слои не смешивались.
— А он хоть ни при чём, но по морде кирпичом… Ладно, не он прятал в темницу свою возлюбленную. Что, хер-то у него длинный?
— Да уж подлиннее твоей пипетки, — огрызнулась Арина.
Пипетка! Он зашпаклевал этой пипеткой добрую сотню щелей. Вплоть до народных артисток и одной членши Конституционного суда… Рекламаций до сих пор не поступало.
— Так много вместе прожили вдвоём… Ты можешь меня ненавидеть, но так-то зачем?
Гаев повернулся и пошёл к выходу, низко опустив плечи. Стал старым и несчастным. Арину пробило на жалость:
— Ну перестань, кто тебя ненавидит. Нормально я к тебе отношусь…
Арина тут же поняла, что Гаев её обманул. Воспользовавшись переменой в её настроении, он стремительно взял инициативу в свои руки. И уже через полминуты излагал идеи, которые очень легко умел подавать как руководство к действию.
— Давай разборки отложим на потом, ладно? Я вернусь из Выборга, узнаю, где держат твоего парня, что ему грозит. Может, что придумаю. Знаешь, Арина, жизнь такая штука… Я тоже, оглядываясь, вижу лишь руины и пепелища, но приходится терпеть, сжав зубы…
Маленький самолёт на аэродроме Силового Министерства давно прогревал моторы. Арину вдруг охватило глубочайшее безразличие.
— Слушай, тебе нужны деньги, надо ведь как-то жить. А мне нужна ты… Начнутся концерты, привезём туда всяких звёзд. Голубой Мальчик будет, тебе же нравился Голубой Мальчик… Я хочу, чтобы ты вела эти концерты. А потом, после Выборга, о твоей передаче подумаем, помнишь, ты хотела… Пока ты можешь вернуться на канал, публика тебя ждёт. Арина, ты меня слышишь?
— Чай не глухая.
— У нас пока будет два включения в день из Выборга. Утром и ближе к вечеру. Работай отсюда, из студии. Работы с гулькин кал, аванс тебе привезут сегодня.
Арина всё ждала, будет ли Гаев давить её тринадцатью тысячами. Нет, не стал.
— Самсон Наумыч, — заглянул в дверь Козлов, — министр приехал.
К трапу подруливал чёрный лимузин Силового Министра, который летел в Выборг агитировать за Гаева.
— Арина, я испаряюсь. Тебя отвезут домой… К Матадору не суйся, там опечатано. Козлов, скажи, чтобы ей дали телефон. Я позвоню из самолёта…
Убегая, Гаев схватил со стойки салфетку и запустил руку с салфеткой в широкую мотню.
— Скажи хоть что-нибудь, Глеб, — попросил Малыш. — Или спроси о чём-нибудь.
Матадор лежал, отвернувшись лицом к стене. Классическая одиночка: откидная кровать, стол и стул. Освещение бледное, как варёная картошка. Под самым потолком пыльные крестики-нолики решётки.
— Скажи хоть что-нибудь, Глеб. Возьми косяк, пыхни пару раз. Легче станет.
— Подследственному не положен косяк, — сказал Матадор.
— Да ладно тебе выёбываться.
— А ты не боишься быть здесь со мной? — повернулся на спину Матадор, не глядя на Малыша.
— Я… — растерялся Малыш, — А почему я должен бояться?
— А если я тебя начну убивать? Что — сразу влетят здешние халдеи и откроют стрельбу на поражение?
— Глеб, зачем ты так… Глеб, хорошо, я согласен признать себя подлецом, мудаком и засранцем.
— Много чести — столько-то сразу.
— Хорошо, без засранца. Подлецом и мудаком. Не наезжай, давай спокойно поговорим.
— Валяй, разговаривай, — разрешил Матадор. — Мне сказать нечего.
— Глеб, смотри. Когда ты прыгал на меня с ножом в лесу, ты думал, что я украл Арину, участвовал в покушении на тебя и ещё знал что-то лишнее про маску… Я так и не понял, что там с маской?
— Насрать. Тебя это не сношает.
— Ладно… Ну вот: и первое, и второе, и третье оказалось неправдой. Я не увозил Арину, не хотел тебя убивать, ясный пень, и не понимаю, что стряслось с маской. У тебя сейчас ко мне какие-то очень большие претензии. Может, ты снова ошибаешься? Давай обсудим, какие у тебя претензии…
— Брось. Тогда я мог только догадываться и не был уверен. А сегодня я всё сам слышал. Ты — плесень.
— Ты имеешь в виду, что я наехал на Барышева и Барановского?
— И ещё на покойника-депутата. Которого ты и убил там, у Думы.
— Понятно.
Малыш встал с табурета, попытался пройтись взад-вперёд по тесной клети, понял, что ничего путного из этого не выйдет, забрался на стол, поставил ноги на табурет.
— Понятно, — сказал Малыш, — Значит, ты полагаешь, что мерзкий коррупционер Анисимов, у которого в крови и руки, и сердце, и поршень, топит честного благородного Барышева, который хочет освободить страну от бандитов? Так?
Матадор промолчал.
— А ты знаешь, — продолжал Малыш, — что у честного благородного Барышева поларбуза зелёными в швейцарских банках? Знаешь, что он собирался съёбывать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32