Обычно печальный и задумчивый Павел выказал себя замечательным и милым помощником, непременно пожелавшим по завершении трудов со мной чокнуться, что мы и сделали, он – бокалом красного вина, я – яблочным соком. Дети в ночных рубашонках и шлепанцах время от времени пытались взять кухню штурмом, но отец решительно вставал у них на пути.
– Это сюрприз, – пробасил он и как ни в чем не бывало схарчил мышонка с черными шоколадными ушами. Не загляну ли я завтра к ним на огонек отведать своего изумительного торта, спросил он.
– Вы же понимаете, корь, друзей они пригласить не могут. А у вас прививки…
– Посмотрим, – сказала я.
В доме стояла гробовая тишина. Меня встретил только Тамерлан. Правда, стекольщики тем временем успели все застеклить, а кто-то из моих мужчин уже перенес растения на прежние места, прибрал в комнатах и даже поставил на стол букет желтых роз. Поскольку отопление в зимнем саду работало в экономном режиме (Левин обычно врубает его на полную мощность), я решила, что это дело рук Дитера.
«Кому вообще я здесь нужна?» – в унынии спрашивала я себя. Потом позвонила Дорит.
– Испекла сегодня шоколадный торт на ребячий день рождения, – поведала я.
Дорит тут же навострила уши.
– Ах, это тот Зиберт, – протянула она, выслушав мой ответ. – Эта его Лена с нашей Сарой в детский сад ходит. Очень милая девочка и совершенно нормальная, несмотря на полоумную мать.
– А почему его Павлом зовут? – поинтересовалась я.
Выяснилось, что вся его семья родом из Праги. А дочку из детского сада он всегда забирает сам.
– И вообще он мне нравится, – сказала Дорит, – у меня слабость к ученым, особенно с окладистой бородой, как у Карла Маркса.
Я поневоле расхохоталась, мне борода Павла тоже очень нравилась.
– Жалко, что мы обе уже пристроены, да и Павел тоже. К тому же скоро у меня округлится животик, и никакой чужой бородач уже не захочет печь со мной шоколадные торты.
– Знаешь что, – загорелась вдруг Дорит, – давайте вместе Новый год встречать, мои родители наверняка не откажутся посидеть с детьми.
Я сидела на кухне и без всякого удовольствия хлебала только что сваренный диетический супчик, когда явился Дитер.
– Мне очень жаль, – заявил он с порога, – но дальше так продолжаться не может. Ты должна сказать Левину, что я – отец ребенка.
Я молчала.
– Нет никакого смысла дальше его щадить, – продолжал Дитер, – сейчас он так и так в трауре, пусть уж одно к одному.
Я пялилась на него тупо, он на меня – злобно.
Тогда он решил прибегнуть к испытанной тактике – устранить соперника, очернив его.
– Вообще-то не хотелось тебя огорчать, но у тебя в корне неверное представление о Левине. Я только что побывал у своего брата в Пфальце. Так я там такое услышал…
Я покраснела. Ничего хорошего это не предвещало.
– Не тяни, – сказала я.
– Левин путался с Марго, – сказал он бесцветным голосом и выжидательно на меня уставился.
Я чуть было не кивнула со знанием дела.
– И не только когда я сидел, – продолжал Дитер, – но, видимо, и здесь, в этом доме, пока я баранку крутил, а ты на работе была.
Откуда брату Дитера известны все эти интимные подробности?
– Так у нее и с Клаусом было…
Тут я стала слабо припоминать, что Левин давным-давно мне тоже что-то в этом роде рассказывал: дескать, Марго обманывала мужа с лучшим его другом и даже с его родным братом.
– Ребенок у Марго был от тебя? – спросила я.
– Ребенок? Откуда мне знать? Хорошо, что про шашни с Левином я только сейчас узнал, я бы эту тварь своими руками из окна выкинул.
Тут я во второй раз пунцово покраснела, и Дитер это заметил.
– Элла, что с тобой?.. – спросил он, заподозрив неладное.
Я тут же разревелась, демонстративно прижимая руки к животу: мол, беременных полагается щадить…
Дитер нервно забегал по кухне.
– Неужели ты?.. – спросил он, обняв меня за плечи.
Я неуверенно покачала головой.
Он взял мое лицо в ладони и посмотрел мне прямо в заплаканные глаза.
– Левин твоего сочувствия не заслуживает, – сказал он, – он о тебе не слишком-то беспокоится.
Сущая правда. Но я продолжала гнуть свое:
– Нехорошо за зло отплачивать злом. Я поговорю с ним, но тогда, когда сама посчитаю нужным.
– Если зуб надо рвать, тянуть незачем! – возражал Дитер.
– Не всегда! – решительно заявила я. – Если у пациента инфекция и высокая температура, приходится ждать.
На следующий день я навестила больную именинницу. Лена, все еще с сыпью на мордашке, вместо того чтобы лежать в постели, отчаянно сражалась с братом из-за новых качелей, подвешенных в дверном проеме. Павел был рад моему приходу, Лена – большой упаковке «Лего». Поскольку дети сразу же перешли со мной на «ты», мы с Павлом последовали их примеру.
Торт удался мне на славу, я хотела остаться только на четверть часика – посмотреть, как его распробуют. Потом Павел убирал со стола, а я читала детям книжку. Время летело стремглав. Когда, закончив читать, я подняла глаза и встретилась с открытым, таким близким взглядом Павла, мне захотелось оказаться в его объятиях и потереться щекой о его густую, с проседью бороду. «Мы проморгали друг друга, – подумала я, – но еще не поздно стать друзьями…»
Дети включили телевизор. Мы же с Павлом тихо беседовали. После рождения Лены, рассказывал он, жена заболела, стала слышать голоса и сама себе наносить увечья. Пришлось ее изолировать, отлучить от детей, он думал, у него у самого сердце не выдержит. Бывает, что она возвращается домой на побывку, но нужно давать ей очень много лекарств.
– Как жестоко это ни звучит, – сказал он, – но я почти рад, когда ее снова забирают в больницу. Слишком большое напряжение для меня, да и за детей боюсь.
Он взял меня за руку. Недолго думая я пригласила его к нам на новогодний вечер.
– Лучше не надо, – сказал Павел. – Когда кругом все взрывают петарды, я не рискую оставлять детей одних. Не говоря уж о том, что они еще не вполне здоровы.
Я не настаивала. Но, видимо, не смогла скрыть и своего огорчения. Ну, если дети к полуночи крепко уснут, уступил он, пожалуй, он заглянет. Если, конечно, не стрясется чего-то совсем невероятного. Только вот удобно ли будет, если он, так сказать, к шапочному разбору заявится?
– Приходи, когда получится, – сказала я. – Ничего особенного у меня не будет, только несколько друзей, музыка, вкусный ужин, посидим среди своих.
– Как раз то, что я люблю, – обрадовался Павел. На том мы и распрощались.
Утром 31 декабря позвонила Дорит и дала отбой. Теперь корью заболели ее дети.
– О господи, – огорчилась я, – а я уже пригласила Павла Зиберта! Хотя он, наверно, все равно не придет. Ты, кстати, его больную жену когда-нибудь видела?
– А как же. Настоящая красавица была, но теперь! Вялая, пришибленная какая-то, живет на транквилизаторах, опухла вся, бедняжка. Однажды она за Леной в детский сад пришла, картина была, скажу я тебе! Девчушка живая как ртуть, а ее за руку ведет этакая кулема!
Со студенческих времен мы с Дорит называли этим словцом людей медлительных, неповоротливых, сонных, а поскольку сами были совсем не из таких, то и посматривали на них чуть свысока. Наверное, в глазах Павла я выгляжу привлекательнее, чем его больная кулема, думала я, но красавицей я никогда не была.
Левин тем временем понемногу приходил в себя. С грустным видом он слонялся вокруг меня, как брошенный котенок, но по крайней мере плакал уже не так часто. Скоро придется сказать ему что-то не слишком утешительное. Только вот что? «Каждый из вас для меня совсем не идеальная пара, – думала я. – Но мой ребенок не будет расти безотцовщиной!»
Поскольку Дорит и Геро не придут, получалось, что я закупила слишком много продуктов. На Павла я тем более не рассчитывала – кому охота тащиться среди ночи из Хайдельберга в Фирнхайм?
На кухне появился Дитер.
– Что будет вкусненького? – спросил он.
– Ростбиф, совсем розовый.
– Значит, с кровью, – огорчился Дитер. – Пожалуйста, только не это, я сырого мяса не ем.
Жаль мяса – дорогой кусок, вырезка. Оно куда вкуснее, если не прожаривать его до конца.
– Но Левин больше любит, когда оно розовое, – сказала я наобум, хотя вовсе не была в этом уверена.
Дитер помрачнел.
– Ну конечно, как же обидеть бедного сиротку! Что ж, коли так, я могу и в городе поужинать.
Ну уж нет, тогда еще больше еды останется!
– Тоже мне проблема! – успокоила я его. – Просто твою порцию мы подержим в гриле на десять минут дольше.
Дитер был доволен. Тихий и кроткий, как ягненок, он чистил картошку на гарнир к мясу и резал ее на тонкие ломтики.
Потом на кухне появился Левин со свежими персиками.
– Из дальних стран. Всех угощаю десертом: фруктовый салат из дыни, персиков и черного винограда.
Левин хотя и признавал, что готовить совсем не умеет, но продукты для своих любимых блюд закупал азартно и всегда невпопад. Я потрогала персики. Они были как камень, о том, чтобы снять с них кожицу, нечего было и думать.
16
– Не понимаю, как можно все время нарываться на таких прохвостов? – удивляется Розмари Хирте. – Хотя если кому и бросать в тебя камень, то только не мне.
– Да ты не стесняйся, – подбадриваю я ее, – просто скажи свое мнение: кого бы ты выбрала – Левина или Дитера?
Она морщит нос. Потом бормочет:
– Я бы обоих сделала хорошими индейцами. – А поскольку смысл ее туманного изречения до меня не доходит, некоторое время спустя добавляет: – Хороший индеец – это мертвый индеец.
Из растолченного чеснока, горчицы, оливкового масла, соли, свежемолотого перца и томатной пасты я сделала густой соус. Говяжью вырезку разрезала на две части и обе нанизала на вертел гриля. Густо обмазала оба куска соусом, тонкими кольцами порезала лук и положила в соусное корытце, после чего включила гриль. Ростбиф вращался не вполне симметрично, но я по опыту знала, что в конце концов он пропечется как миленький. Дитер уложил тонко нарезанный картофель на противень. Он посыпал его солью и розмарином, а сверху смазал сметаной. Левин тем временем маялся с персиковым салатом.
Спорая совместная работа в уютном кухонном тепле понемногу восстановила между нами прежнюю доверительность. Левин поставил пластинку с популярными мелодиями тридцатых годов и даже стал изображать что-то похожее на степ. Но когда очередь дошла до песенки «Именно бананы», он поскользнулся на обрезке сала из тех, которыми Дитер натирал противень.
– Извини, – сказал Дитер с искренним сожалением в голосе, – случайно уронил.
Но Левин и не думал обижаться. А я дивилась его добродушию.
Спустя сорок пять минут я вынула половину ростбифа из печи, плотно завернула его в алюминиевую фольгу и поставила в теплое место. Порция Дитера пусть еще с четверть часа повертится.
Наконец мы уселись за красиво накрытый стол в зимнем саду и только тут заметили, что на часах уже одиннадцать.
– Вот и прекрасно, – сказал Левин, – встретим Новый год с набитым ртом, говорят, это лучший способ задобрить злых духов.
Главное блюдо смотрелось превосходно, Дитер и Левин были довольны каждый своим куском – у кого с кровью, у кого без. Даже у меня прорезался аппетит, хотя резкие запахи стряпни я все еще переносила неважно и после кухонного смрада с наслаждением вдыхала сейчас живительную прохладу зимнего сада.
Левин забрал у меня из рук нож и вилку.
– Священный долг хозяина, – пояснил он. – Даже мой дедушка, уж на что старенький был, а жаркое всегда резал собственноручно.
Едва взяв нож в руки, он неодобрительно покачал головой – слишком тупой. Даже неоконченное образование стоматолога приучило его к любым инструментам относиться с уважением. Он достал точильный брусок, и я убедилась, что орудует он им мастерски.
– Ростбиф следует нарезать тонкими ломтиками, – учил он.
Я была рада, что он нашел себе занятие.
Левин начал с нашей, розовой части, искусно отрезал первый ломтик и положил мне его на тарелку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26