– Мы теннис смотрим.
Я покачала головой и вышла. Но, уже спустившись вниз, стала укорять себя. Левин с приятелем даже не подозревают о том, что Альма душевнобольная, хоть бы они не вздумали предлагать ей спиртное. Не держал ли Левин стакан виски? Альме алкоголь категорически нельзя – она же принимает психотропные препараты.
Часа через полтора вернулся Павел. Коля добровольно облачился в пижаму и жаждал похвал за проявленное геройство. О матери он даже не спросил.
– Альма наверху смотрит телевизор, – сообщила я Павлу.
Он подарил меня не слишком любезным взглядом и тут же отправился наверх.
Когда он привел Альму, я сразу поняла, что та изрядно навеселе. Лена – хотя ее никто об этом не просил – стала рассказывать, как Коля свалился с дерева. Как ни странно, маму этот рассказ весьма позабавил, и она от души смеялась. Мы с Павлом тревожно переглянулись.
– Когда будем ужинать? – спросила Альма. В больнице она привыкла рано ужинать и рано ложиться.
Павел отправился на кухню, я стала накрывать на стол.
– Непорядок, – сказала Альма. – Двух приборов не хватает.
– Левин с приятелем ужинают у себя, – твердо сказала я, отчего на глазах у нее тут же навернулись слезы.
Павел, как зверька, гладил ее по головке, потом дал ей три разных таблетки, которые она послушно проглотила. После ужина она паинькой отправилась спать, а мы вместе с детьми остались еще немного посидеть, уже в пятый раз выслушав героическую историю Колиного падения.
Когда пришло время ложиться, снова началось перераспределение спальных мест. Я отправилась в «кабинетик», поскольку мою двойную супружескую постель заняла Альма. Теперь к ней присоединились и дети. Они вообще не особенно жаловали далекую мансарду, которая в эту ночь досталась Павлу.
Среди ночи я проснулась как от толчка. В комнате горел свет, и передо мной стояла она. Это было как продолжение сна. Она явилась мне, как сильфида из восточной сказки, – принцесса, которую холят, лелеют и укладывают спать под необъятный паланкин чернокожие рабыни, неземное, флегматичное, белолицее создание с пышной гривой ниспадающих волос, тщательно расчесанных все теми же рабынями.
– Где Павел? – спросила она, не сводя глаз с моей постели, будто он прячется у меня под одеялом. Впервые я заметила выражение хитроватой подозрительности в ее полубезумном лице.
– Он в Колиной комнате спит, в мансарде.
Она села ко мне на кровать.
– А где спит твой муж?
Сонным движением я указала наверх, остальное ее не касается.
– Гомик? – плутовато осведомилась она.
Я помотала головой и демонстративно закрыла глаза.
Она поняла, встала и направилась к двери.
– А оба кавалера, кстати, очень даже милы, – произнесла она на пороге с каким-то задорным упрямством.
Засыпая, я подумала, что ей бы очень подошло имя Дезире или какая-нибудь Лавиния.
Спали мы все довольно долго. Первыми встали дети и начали во дворе играть в футбол. А ведь врач строго-настрого предписал Коле щадящий режим и спокойное поведение. Я с трудом поднялась, свистнула детей в дом, потом пошла под душ и, стоя под струями теплой воды, раздумывала, прилично ли ограничиться на завтрак вареными яйцами.
Ничего, завтра утром в это же время я от нее уже отделаюсь, утешала я себя. Обслуживать мужчину и двух детей – это еще куда ни шло, но чтобы и сумасшедшую бабу в придачу? К тому же, как мне почему-то кажется, насквозь порочную и патологически ленивую. Похоже, она наловчилась замечательно пользоваться своей болезнью – никакой ответственности, никакой работы, живи себе избалованным ребенком и радуйся.
Наконец встал и Павел, он тут же принялся мне помогать.
– Надеюсь, эти выходные – первые и последние, когда она здесь, – сказал он. – Надо будет найти какое-то другое решение.
Вместе с детьми Альма попила какао. Потом ни с того ни с сего взялась изводить еле оправившегося от вчерашнего шока сына задачами на устный счет; тот поначалу неохотно их решал, а потом наотрез отказался.
– Оставь его, воскресенье как-никак, – вступился за мальчика Павел.
Тогда она вместе с Тамерланом снова улеглась в гамак, спокойно наблюдая, как мы убираем со стола. Потом уснула. Мне очень хотелось прогуляться в одиночку, но за мной увязалась Лена.
Вернувшись домой, мы застали Павла и Колю перед телевизором, они смотрели мультфильм. Лена расстроилась, она половину пропустила.
– А где Альма?
– Спит.
Я с недоверием покосилась на гамак, потом осмотрела все кровати в комнатах. Альмы нигде не было. Наверно, опять наверху. Я сказала об этом Павлу.
Тот нахмурился.
– Пожалуйста, сходи за ней сама, мне неприятно…
Мне тоже, но я повиновалась. Мне не пришлось ни стучать, ни звонить, все двери наверху были настежь. Веселая троица меня вообще не заметила – силясь перекричать радио, они болтали.
– Так что ребенок не от меня, – услышала я слова Левина.
Все трое покатились от хохота, потом Альма что-то пропищала.
– Точно, он от меня, – радостно подтвердил незнакомец.
Никем не замеченная, я спустилась вниз, прошла к себе в комнату, заперлась на ключ и разревелась, не в силах вытерпеть столько человеческой подлости. Какое мне дело до того, что Альма сидит наверху и преспокойно попивает пиво? По своей воле я больше никогда не зайду к Левину.
Вскоре Павел энергично постучал ко мне в дверь. Я открыла. На лестнице мне стало нехорошо, солгала я. Павел всполошился, расстроился, стал ругать себя и свое семейство, потом ушел наверх за Альмой.
Когда мы собрались к обеду, на лице Альмы читались скрытое возбуждение и обида, от обычной вялости не осталось и следа.
– Может, отвезти тебя уже сегодня? – мягко спросил ее Павел, явно с трудом себя сдерживая. – По-моему, для тебя это все слишком утомительно.
– Избавиться от меня хотите? Нет уж, что обещано – то обещано, – ответила Альма с неожиданной твердостью в голосе.
По отношению ко мне она стала выказывать капризное раздражение – вполне объяснимая реакция на мою роль в ее семье, мне, по крайней мере, она казалась куда более естественной, чем прежнее равнодушие.
Когда Альма под предлогом посещения туалета надолго исчезла, очевидно снова прошмыгнув наверх, Павел махнул рукой.
– Пусть, раз уж ей там так нравится, – сказал он. – У меня уже сил нет все время за нею бегать. Не станут же ее там…
Я ничего не сказала. Беда в том, что Левин ведь не знает, с кем он имеет дело. Поэтому без раздумий предложит ей коктейль или виски. Но почему я должна отвечать за здоровье Альмы?
В больнице, в женском отделении, она, за исключением врачей и санитаров, мужчин почти не видит. Я, кстати, понимала, что она вряд ли хочет таким образом вызвать у Павла ревность или отплатить ему за предполагаемую измену. Скорее она вела себя как пятилетняя девочка, которая без всякой задней мысли инстинктивно тянется к компании веселых мужчин. Для Левина и его приятеля эти визиты были, конечно, чистейшей забавой, тем более веселой, что Павел их явно не одобрял. Интересно, что она им там порассказала?
– Не думаю, что план ее врачей удачен, – сказал Павел. – Они хотят облегчить Альме возвращение к нормальной жизни путем медленного привыкания. Последний приступ у нее действительно был довольно давно, и интервалы между приступами постоянно увеличивались, так что по идее обострения может вообще больше не быть. Но когда я за ней вот так наблюдаю, мне опять делается не по себе.
Он прав. Мне тоже казалось, что ее нельзя оставлять одну, а уж тем более с детьми. Хотя ничего плохого она вроде не делает и говорит как будто связно. А внешне, не считая, конечно, этого тяжелого, неподвижного взгляда, она вообще еще очень даже ничего.
– Бог ты мой, – вздохнул Павел, – ты бы посмотрела на нее, когда мы женились! Да мне все кругом завидовали – какая красивая, умная, обаятельная, интересная мне досталась жена! Иной раз хочется к чертовой матери выбросить все эти пилюли, которые подавляют в ней личность и превращают ее в марионетку фармакологии.
Вторая половина дня прошла без эксцессов. Альма отправилась с семьей на прогулку, я осталась дома, чтобы немного отдохнуть. «Порше» тоже исчез. Провалявшись на диване добрых два часа, я уже почти с интересом ожидала возвращения своих гостей.
Хотя Альма после прогулки выглядела физически измотанной, но одновременно бросалось в глаза ее нарастающее душевное беспокойство. Нетрудно было догадаться, что она предпримет при первом же удобном случае. И действительно, она вскоре выскользнула из гостиной, но уже через минуту вернулась, явно разочарованная.
Временами я чувствовала, что она пристально за мной наблюдает.
В этом – допускаю, не самом интересном – месте моего повествования меня вдруг самым пошлым образом прервал и даже несколько напугал громкий храп Розмари, после чего я обиженно заткнулась.
20
За завтраком вид у Розмари слегка виноватый.
– Дело совсем не в тебе, – оправдывается она, – это от гормонального укола я вчера уснула.
Может, и вправду от укола. Я несколько смягчаюсь, когда она в знак покаяния аккуратно перебрасывает на мою кровать свою упаковку земляничного джема и брикетик сахара.
– Знаешь что, – говорю я, – наверно, я назову дочурку твоим именем, но только не вторым, Тирья, это, по-моему, как-то уж слишком, а половиной первого имени – Розмари.
– А которой из половин? – воодушевляется она.
– Пусть у нас будет маленькая Мари.
– Вообще-то за это надо бы выпить! – И мы чокаемся толстыми кофейными чашками. Солидная порция горячего больничного молока, изрядно сдобренного нашим растворимым кофе, выплескивается при этом на рукав ее палевого халатика.
– Но сегодня нам надо обязательно закруглиться, – напоминает она. – Ох, чувствую я, будут еще покойнички.
– Потерпи.
На ужин я подала копченую лососину под укропным соусом.
– Мой последний ужин перед казнью, – пошутила Альма, имея в виду; вероятно, свои будущие больничные трапезы.
Она снова первой отправилась в постель, дети последовали ее примеру. Около полуночи я пробудилась от жуткого сна. Всех подробностей я не помнила, а начинался он вполне безобидно: Альма и Тамерлан (правда, как бы в человеческом обличье) стояли передо мной рука об руку и говорили мне: «Мы хотим пожениться!» На Тамерлане, как и положено коту, были высокие сапоги, а к ним – костюм Робин Гуда в духе Уолта Диснея. Альма являла собой Белоснежку с мертвенно-бледным лицом. «Отдай мне в мужья Тамерлана, и тогда Павел – твой!» – заявила она, и я ужасно обрадовалась такому выгодному, такому счастливому обмену.
«Но чтобы все было по справедливости, – добавила она, – я и ребенка твоего возьму в придачу».
В полном ужасе я хватилась своего ребенка и кинулась искать его в мерзлом лесу среди мертвых деревьев.
«Как в страшной сказке!» – простонала я, изо всех сил пытаясь прогнать жуткое наваждение. Потом даже встала, пошла на кухню, выпила молока, глянула, как там дети – они мирно спали в постели с Альмой, – и выглянула в темное окно.
Во двор нашего дома как раз сворачивал «порше». «Поздновато, господа», – подумала я. Потом прошла в зимний сад. Павел лежал в гамаке и читал. Я села рядом, мы прильнули друг к другу и так замерли. Пока перед нами вдруг не оказался Тамерлан, издав слабое «мяу», – смышленый кот давно наловчился сам открывать двери. Я подняла глаза и увидела Альму: в кружевной сорочке она неподвижно стояла в коридоре и смотрела на нас.
Павел тотчас же выпустил меня и спрыгнул с гамака.
– Что случилось, тебе не спится? – спросил он испуганным и виноватым голосом.
Смертельная обида сверкнула в глазах Альмы – и в ту же секунду она исчезла. Я, впрочем, тоже. Но и в постели, уже с закрытыми глазами, я видела перед собой ее силуэт, оскорбленный и горестный.
Несколько часов спустя – часа в три ночи – я снова проснулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я покачала головой и вышла. Но, уже спустившись вниз, стала укорять себя. Левин с приятелем даже не подозревают о том, что Альма душевнобольная, хоть бы они не вздумали предлагать ей спиртное. Не держал ли Левин стакан виски? Альме алкоголь категорически нельзя – она же принимает психотропные препараты.
Часа через полтора вернулся Павел. Коля добровольно облачился в пижаму и жаждал похвал за проявленное геройство. О матери он даже не спросил.
– Альма наверху смотрит телевизор, – сообщила я Павлу.
Он подарил меня не слишком любезным взглядом и тут же отправился наверх.
Когда он привел Альму, я сразу поняла, что та изрядно навеселе. Лена – хотя ее никто об этом не просил – стала рассказывать, как Коля свалился с дерева. Как ни странно, маму этот рассказ весьма позабавил, и она от души смеялась. Мы с Павлом тревожно переглянулись.
– Когда будем ужинать? – спросила Альма. В больнице она привыкла рано ужинать и рано ложиться.
Павел отправился на кухню, я стала накрывать на стол.
– Непорядок, – сказала Альма. – Двух приборов не хватает.
– Левин с приятелем ужинают у себя, – твердо сказала я, отчего на глазах у нее тут же навернулись слезы.
Павел, как зверька, гладил ее по головке, потом дал ей три разных таблетки, которые она послушно проглотила. После ужина она паинькой отправилась спать, а мы вместе с детьми остались еще немного посидеть, уже в пятый раз выслушав героическую историю Колиного падения.
Когда пришло время ложиться, снова началось перераспределение спальных мест. Я отправилась в «кабинетик», поскольку мою двойную супружескую постель заняла Альма. Теперь к ней присоединились и дети. Они вообще не особенно жаловали далекую мансарду, которая в эту ночь досталась Павлу.
Среди ночи я проснулась как от толчка. В комнате горел свет, и передо мной стояла она. Это было как продолжение сна. Она явилась мне, как сильфида из восточной сказки, – принцесса, которую холят, лелеют и укладывают спать под необъятный паланкин чернокожие рабыни, неземное, флегматичное, белолицее создание с пышной гривой ниспадающих волос, тщательно расчесанных все теми же рабынями.
– Где Павел? – спросила она, не сводя глаз с моей постели, будто он прячется у меня под одеялом. Впервые я заметила выражение хитроватой подозрительности в ее полубезумном лице.
– Он в Колиной комнате спит, в мансарде.
Она села ко мне на кровать.
– А где спит твой муж?
Сонным движением я указала наверх, остальное ее не касается.
– Гомик? – плутовато осведомилась она.
Я помотала головой и демонстративно закрыла глаза.
Она поняла, встала и направилась к двери.
– А оба кавалера, кстати, очень даже милы, – произнесла она на пороге с каким-то задорным упрямством.
Засыпая, я подумала, что ей бы очень подошло имя Дезире или какая-нибудь Лавиния.
Спали мы все довольно долго. Первыми встали дети и начали во дворе играть в футбол. А ведь врач строго-настрого предписал Коле щадящий режим и спокойное поведение. Я с трудом поднялась, свистнула детей в дом, потом пошла под душ и, стоя под струями теплой воды, раздумывала, прилично ли ограничиться на завтрак вареными яйцами.
Ничего, завтра утром в это же время я от нее уже отделаюсь, утешала я себя. Обслуживать мужчину и двух детей – это еще куда ни шло, но чтобы и сумасшедшую бабу в придачу? К тому же, как мне почему-то кажется, насквозь порочную и патологически ленивую. Похоже, она наловчилась замечательно пользоваться своей болезнью – никакой ответственности, никакой работы, живи себе избалованным ребенком и радуйся.
Наконец встал и Павел, он тут же принялся мне помогать.
– Надеюсь, эти выходные – первые и последние, когда она здесь, – сказал он. – Надо будет найти какое-то другое решение.
Вместе с детьми Альма попила какао. Потом ни с того ни с сего взялась изводить еле оправившегося от вчерашнего шока сына задачами на устный счет; тот поначалу неохотно их решал, а потом наотрез отказался.
– Оставь его, воскресенье как-никак, – вступился за мальчика Павел.
Тогда она вместе с Тамерланом снова улеглась в гамак, спокойно наблюдая, как мы убираем со стола. Потом уснула. Мне очень хотелось прогуляться в одиночку, но за мной увязалась Лена.
Вернувшись домой, мы застали Павла и Колю перед телевизором, они смотрели мультфильм. Лена расстроилась, она половину пропустила.
– А где Альма?
– Спит.
Я с недоверием покосилась на гамак, потом осмотрела все кровати в комнатах. Альмы нигде не было. Наверно, опять наверху. Я сказала об этом Павлу.
Тот нахмурился.
– Пожалуйста, сходи за ней сама, мне неприятно…
Мне тоже, но я повиновалась. Мне не пришлось ни стучать, ни звонить, все двери наверху были настежь. Веселая троица меня вообще не заметила – силясь перекричать радио, они болтали.
– Так что ребенок не от меня, – услышала я слова Левина.
Все трое покатились от хохота, потом Альма что-то пропищала.
– Точно, он от меня, – радостно подтвердил незнакомец.
Никем не замеченная, я спустилась вниз, прошла к себе в комнату, заперлась на ключ и разревелась, не в силах вытерпеть столько человеческой подлости. Какое мне дело до того, что Альма сидит наверху и преспокойно попивает пиво? По своей воле я больше никогда не зайду к Левину.
Вскоре Павел энергично постучал ко мне в дверь. Я открыла. На лестнице мне стало нехорошо, солгала я. Павел всполошился, расстроился, стал ругать себя и свое семейство, потом ушел наверх за Альмой.
Когда мы собрались к обеду, на лице Альмы читались скрытое возбуждение и обида, от обычной вялости не осталось и следа.
– Может, отвезти тебя уже сегодня? – мягко спросил ее Павел, явно с трудом себя сдерживая. – По-моему, для тебя это все слишком утомительно.
– Избавиться от меня хотите? Нет уж, что обещано – то обещано, – ответила Альма с неожиданной твердостью в голосе.
По отношению ко мне она стала выказывать капризное раздражение – вполне объяснимая реакция на мою роль в ее семье, мне, по крайней мере, она казалась куда более естественной, чем прежнее равнодушие.
Когда Альма под предлогом посещения туалета надолго исчезла, очевидно снова прошмыгнув наверх, Павел махнул рукой.
– Пусть, раз уж ей там так нравится, – сказал он. – У меня уже сил нет все время за нею бегать. Не станут же ее там…
Я ничего не сказала. Беда в том, что Левин ведь не знает, с кем он имеет дело. Поэтому без раздумий предложит ей коктейль или виски. Но почему я должна отвечать за здоровье Альмы?
В больнице, в женском отделении, она, за исключением врачей и санитаров, мужчин почти не видит. Я, кстати, понимала, что она вряд ли хочет таким образом вызвать у Павла ревность или отплатить ему за предполагаемую измену. Скорее она вела себя как пятилетняя девочка, которая без всякой задней мысли инстинктивно тянется к компании веселых мужчин. Для Левина и его приятеля эти визиты были, конечно, чистейшей забавой, тем более веселой, что Павел их явно не одобрял. Интересно, что она им там порассказала?
– Не думаю, что план ее врачей удачен, – сказал Павел. – Они хотят облегчить Альме возвращение к нормальной жизни путем медленного привыкания. Последний приступ у нее действительно был довольно давно, и интервалы между приступами постоянно увеличивались, так что по идее обострения может вообще больше не быть. Но когда я за ней вот так наблюдаю, мне опять делается не по себе.
Он прав. Мне тоже казалось, что ее нельзя оставлять одну, а уж тем более с детьми. Хотя ничего плохого она вроде не делает и говорит как будто связно. А внешне, не считая, конечно, этого тяжелого, неподвижного взгляда, она вообще еще очень даже ничего.
– Бог ты мой, – вздохнул Павел, – ты бы посмотрела на нее, когда мы женились! Да мне все кругом завидовали – какая красивая, умная, обаятельная, интересная мне досталась жена! Иной раз хочется к чертовой матери выбросить все эти пилюли, которые подавляют в ней личность и превращают ее в марионетку фармакологии.
Вторая половина дня прошла без эксцессов. Альма отправилась с семьей на прогулку, я осталась дома, чтобы немного отдохнуть. «Порше» тоже исчез. Провалявшись на диване добрых два часа, я уже почти с интересом ожидала возвращения своих гостей.
Хотя Альма после прогулки выглядела физически измотанной, но одновременно бросалось в глаза ее нарастающее душевное беспокойство. Нетрудно было догадаться, что она предпримет при первом же удобном случае. И действительно, она вскоре выскользнула из гостиной, но уже через минуту вернулась, явно разочарованная.
Временами я чувствовала, что она пристально за мной наблюдает.
В этом – допускаю, не самом интересном – месте моего повествования меня вдруг самым пошлым образом прервал и даже несколько напугал громкий храп Розмари, после чего я обиженно заткнулась.
20
За завтраком вид у Розмари слегка виноватый.
– Дело совсем не в тебе, – оправдывается она, – это от гормонального укола я вчера уснула.
Может, и вправду от укола. Я несколько смягчаюсь, когда она в знак покаяния аккуратно перебрасывает на мою кровать свою упаковку земляничного джема и брикетик сахара.
– Знаешь что, – говорю я, – наверно, я назову дочурку твоим именем, но только не вторым, Тирья, это, по-моему, как-то уж слишком, а половиной первого имени – Розмари.
– А которой из половин? – воодушевляется она.
– Пусть у нас будет маленькая Мари.
– Вообще-то за это надо бы выпить! – И мы чокаемся толстыми кофейными чашками. Солидная порция горячего больничного молока, изрядно сдобренного нашим растворимым кофе, выплескивается при этом на рукав ее палевого халатика.
– Но сегодня нам надо обязательно закруглиться, – напоминает она. – Ох, чувствую я, будут еще покойнички.
– Потерпи.
На ужин я подала копченую лососину под укропным соусом.
– Мой последний ужин перед казнью, – пошутила Альма, имея в виду; вероятно, свои будущие больничные трапезы.
Она снова первой отправилась в постель, дети последовали ее примеру. Около полуночи я пробудилась от жуткого сна. Всех подробностей я не помнила, а начинался он вполне безобидно: Альма и Тамерлан (правда, как бы в человеческом обличье) стояли передо мной рука об руку и говорили мне: «Мы хотим пожениться!» На Тамерлане, как и положено коту, были высокие сапоги, а к ним – костюм Робин Гуда в духе Уолта Диснея. Альма являла собой Белоснежку с мертвенно-бледным лицом. «Отдай мне в мужья Тамерлана, и тогда Павел – твой!» – заявила она, и я ужасно обрадовалась такому выгодному, такому счастливому обмену.
«Но чтобы все было по справедливости, – добавила она, – я и ребенка твоего возьму в придачу».
В полном ужасе я хватилась своего ребенка и кинулась искать его в мерзлом лесу среди мертвых деревьев.
«Как в страшной сказке!» – простонала я, изо всех сил пытаясь прогнать жуткое наваждение. Потом даже встала, пошла на кухню, выпила молока, глянула, как там дети – они мирно спали в постели с Альмой, – и выглянула в темное окно.
Во двор нашего дома как раз сворачивал «порше». «Поздновато, господа», – подумала я. Потом прошла в зимний сад. Павел лежал в гамаке и читал. Я села рядом, мы прильнули друг к другу и так замерли. Пока перед нами вдруг не оказался Тамерлан, издав слабое «мяу», – смышленый кот давно наловчился сам открывать двери. Я подняла глаза и увидела Альму: в кружевной сорочке она неподвижно стояла в коридоре и смотрела на нас.
Павел тотчас же выпустил меня и спрыгнул с гамака.
– Что случилось, тебе не спится? – спросил он испуганным и виноватым голосом.
Смертельная обида сверкнула в глазах Альмы – и в ту же секунду она исчезла. Я, впрочем, тоже. Но и в постели, уже с закрытыми глазами, я видела перед собой ее силуэт, оскорбленный и горестный.
Несколько часов спустя – часа в три ночи – я снова проснулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26