В самом начале работы Митча он озадачил его вопросом.
— Если вы привратник, — поинтересовался коротышка, говоря со слабым акцентом, — то почему вас называют стартером?
— Я это выясню, — ухмыльнулся Митч. — Спросите меня завтра утром.
— Ладно. — Мужчина кивнул, как бы соглашаясь, а затем едва ли не втиснулся в клетушку Митча. — Зачем вы читаете книгу по современному искусству? Вас кто-нибудь спрашивал о нем?
Митч ответил, что выбрал ее сам. Просто слышал, как какие-то важные особы рассуждали о современном искусстве, и решил, что и ему неплохо бы узнать о нем побольше.
— Все-таки получается, что вы делаете это не по собственной инициативе, а с чужой подачи?
— Ну что ж, может быть. Хотя не совсем. Как можно узнать, интересно это тебе или нет, если не имеешь понятия, о чем идет речь?
Мужчина пристально посмотрел на него, затем качнул копной волос.
— Мы должны будем побеседовать снова, — высказал он пожелание.
Такой была первая встреча Митча с доктором медицины, доктором психиатрии, членом федерации ученых Америки, выпускником Сорбонны Фритцем Стейнхопфом. Точно так же доктор перезнакомился со всеми остальными сотрудниками отеля, от управляющего, надменного главы хозяйственных служб, занимающего немаловажную должность в отельном табеле о рангах, до коридорных, уборщиц и прочей обслуги.
Его манера общения была такова, что, будь на его месте кто-то другой, ему непременно указали бы на дверь. Но Фритц Стейнхопф занимал особое положение. В дополнение к своим жилым апартаментам он оборудовал в мезонине приемный кабинет, а среди его пациентов были самые видные, богатые представители юго-запада, включая двух крупных поставщиков, занимающихся снабжением отеля.
Митч не понимал, почему столь значимая личность не концентрируется целиком на своей практике, а лезет еще и в дела таких людей, как он. Однако ответ, который наконец нашел, во многом помог ему разобраться в самом себе. Никому не дано, осенило его, верно оценить личность за один короткий разговор и найти к ней подход. Объективная оценка появляется только на основе широкого спектра субъективных восприятий, а интерес и любопытство — неотъемлемые черты любого исследователя. Ничего из узнанного не остается мертвым грузом — приобретенные знания всегда пригодятся.
Будучи по большей части ничем не занятым в рабочее время, Митч поневоле все чаще и чаще становился объектом изучения для явно страдающего бессонницей Стейнхопфа, любопытство которого с каждым разом становилось все ненасытнее. Психиатр не знал никакого удержу, от него нельзя было отвязаться. Как-то ночью Митч, разозлившись на него, заявил, что должен пойти поесть, тогда Стейнхопф сказал, что он тоже голоден, и трусцой засеменил бок о бок с ним в ночную закусочную отеля...
После этого они вместе ели каждую ночь. Психиатр запихивал в себя без разбору все, что перед ним ни ставили, и вежливо продолжал задавать самые интимные вопросы, а ответы Митча комментировал так, что они то занимали его, то пугали, а то и возмущали до глубины души.
— Игра в кости — это своего рода заменитель, — услышал он однажды от доктора. — Этакое компенсирующее средство. Вас страшит, над вами довлеет импотенция отца. Он так и не нашел, чем ее восполнить, а вам вот повезло.
— Ох, полноте, док! — рассмеялся Митч. — Я мог бы завести гарем.
— Ну и что? Вполне возможно. Но этот страх в вас все равно присутствует. Человеком, уверенным в своей мужской силе, никогда не верховодит жена, как это делает с вами ваша Тидди.
— Это вовсе не так! Я стараюсь следовать доводам рассудка. Она приносит в семью большую часть денег, а значит, вправе ими и распоряжаться.
— Но она ведь всегда зарабатывала больше, не так ли? В этом плане у вас ничего не изменилось. А деньги для нее, очевидно, не представляют никакой ценности — это нечто такое, чем можно швыряться. Как тогда это вяжется с ее стремлением не считать вас за мужчину?
— Проклятие! Я битый час вам толкую, что это не так! Я люблю мою жену! И хочу сделать все, чтобы порадовать ее, сделать счастливой.
— Так и должно быть, — вкрадчиво промурлыкал Стейнхопф. — Конечно, при условии, что и она тоже делает все, чтобы порадовать вас, сделать счастливым.
— Но...
— Понимаю! Поверьте мне, я понимаю! — мягко прервал его доктор. — И прошу вас принять неприемлемое. Вы знаете вашу жену, как никто другой. Между вами нечто особенное, то, что принадлежит лишь вам двоим — неприятности, пережитые вместе, сокровенные слова, интим, тепло и восторги — словом, все то, что является драгоценным и уникальным для каждого брака, каким неудачным он ни был бы на самом деле. Говорят, муж всегда последний, кто узнает печальную правду о своей жене.
Конечно, так оно и есть. А как же может быть иначе? Ведь он к ней ближе всех. Но вдумайтесь, Митч, именно эта близость как правило, и ослепляет мужа, мешает ему быть объективным. Один пациент однажды заявил мне с великой горечью, что я не в состоянии понять, каково это быть негром. Я только и мог, что возразить: он тоже не представляет, каково быть белым.
Митч нахмурился. Ему показалось, будто доктор сказал о чем-то весьма неприличном.
Между тем Стейнхопф мягко продолжал: — Помимо вашей, Митч, крайне субъективной точки зрения, огромную роль играют и обстоятельства детства. Вы росли в условиях, которые нормальными, увы, не назовешь, а поэтому и ваша нынешняя жизнь не шокирует вас в той степени, как должна была бы. Ваша жена не так уж сильно отличается от вашей матери. Она тоже, по-видимому, страдала отсутствием материнских инстинктов, но зато с избытком была наделена сексуальностью. Тидди по сравнению с ней...
Митч вскочил и бросился к выходу. Доктор догнал его и засеменил рядом, обещая, что они еще вернутся к этой теме, объясняя, что это непременно надо сделать, ибо остается еще много недосказанного.
В тот момент Митч думал иначе. Он был по горло сыт и этой беседой со Стейнхопфом. И все же они вернулись к той теме, и не раз, причем по настоянию самого Митча. Неудивительно, ведь он все с большей тревогой начинал задумываться о себе и Тидди.
Митч по-прежнему любил ее или считал, что любит, но их отношения стремительно ухудшались. Чем больше он видел Тидди, тем сильнее в ней разочаровывался.
А видел Митч ее теперь много, почти постоянно. И она затаскивала его в кровать сразу же, едва он переступал порог дома. Но ее в общем-то нормальные требования, предъявляемые к нему, как к мужчине, неожиданно стали для Митча источником отчаяния и отвращения из-за формы, в которую Тидди их облекала. Она не умела спокойно, обстоятельно и откровенно разговаривать на самые простые житейские темы. И почему только он не замечал этого раньше? То, что прежде Митч принимал за ум, было вопиющим невежеством — Тидди, как попугай, повторяла то, что слышала от других.
Оказалось, что у нее напрочь отсутствует чувство юмора.
Подшучивать над Тидди или просто смеяться в ее присутствии было опасно, так как это легко могло привести ее в безумную ярость.
— Тебе лучше не раздражать меня. С муженьками, которые подшучивают над своими женушками, случаются очень плохие веши, — предупреждала она.
Тидди не уделяла никакого внимания маленькому Сэму и злилась, когда Митч занимался с ребенком. От мужа она требовала только одного — секса, желая его вновь и вновь. А когда он уже больше не мог удовлетворять ее, начинала хныкать и дуться, впрочем не скрывая при этом, что в общем-то довольна, хотя была бы не прочь и еще...
Вот почему разговоры Митча с доктором Стейнхопфом возобновились. Более того, он во всех деталях описал ему всю историю его взаимоотношений с Тидди с самого начала.
— По-моему, я был принят за другого малого, — попытался Митч пошутить. — Возможно, того, с кем она была обручена до меня. В нашу первую брачную ночь Тидди плакала и бормотала во сне, что получила письмо от генерала и известие от других людей, что этот парень убит.
Стейнхопф заявил, что он сильно сомневается в существовании какого-то другого малого, как, впрочем, и генерала. Все это — сексуальная фантазия. А генерал — воплощение некоего властного начала, пытающегося ее разрушить.
— Вы хотите сказать, — нахмурился Митч, — что она невменяема?
— Мой дорогой Митч, пожалуйста, не произносите этого слова в моем присутствии. Скажем так, Тидди не вполне нормальна в этом смысле, как это неправильно принято понимать.
— Бедняжка! — вырвалось у изумленного Митча. — У меня это не укладывается в голове...
Стейнхопф пожал плечами:
— Должен вам сказать, Тидди — типичный случай отнюдь не редкого душевного расстройства среди американских женщин. Примеров этому, пусть не столь ярких, вы можете найти вокруг себя сколько угодно. Их корни в доминирующей роли матери в семье и обожаемом, но забитом, покорном отце. Кроме того, в тяге к пенису соседского подростка, а возможно, и в детских играх в одиночестве, взаперти. Добавьте к этому зарабатываемые Тидди деньги, которые, как это ни печально, дают ей ощущение превосходства над вами, ну и потребности, нормальные для всякой женщины. Вот это все в самом общем плане, что представляет собой ваша жена. Однако, чтобы сделать окончательный вывод и быть вам более полезным, я должен был бы понаблюдать ее довольно продолжительное время, но такое вряд ли возможно.
— Ну... — Митч смешался. — Если вопрос упирается в деньги...
— Всегда, — веско прервал его психиатр, — в той или иной степени необходимо вознаграждение. Бесплатным бывает только сыр в мышеловке. То, что дается даром, как я убедился, соответственно и расценивается. Но уверяю вас, проблема не в этом. Скажем, я мог бы брать пять долларов вместо моей обычной ставки в сто, да дело в том, что ваша жена не пожелает меня видеть. Она наверняка очень рассердится даже от одного намека на то, что у нее проблемы с психикой, может выкинуть какую-нибудь глупость. — Стейнхопф немного помолчал и наконец заключил: — Ее образ жизни — сексуальная извращенность. И совместное сосуществование с ней возможно только такое. У нее нет желания ничего менять. И эта тенденция к деградации (еще одна деликатная пауза) в дальнейшем будет только усугубляться.
Митч почувствовал, что покраснел. Доктор извиняюще простер к нему руки.
— Разве вам мало имеющихся доказательств, Митч? Женщина с явно ограниченным менталитетом, которая тем не менее много зарабатывает, особые условия труда... по ночам, сексуальная ненасытность и в связи с этим непомерные постоянные требования к вам...
— Благодарю вас, док, — холодно остановил его Митч. — Премного вам благодарен.
— Пожалуйста, ради вас...
Митч повернулся спиной к нему, да так и оставался сидеть. Однако он не мог забыть сказанного Стейнхопфом, и постепенно в его душу закрались подозрения. Митч всячески убеждал себя, что с его стороны очень дурно думать так о матери его ребенка. Сама мысль об этом была ему ненавистна, но в конце концов убедил себя, что ради Тидди и чтобы покончить со всеми своими сомнениями, он должен узнать правду.
Митч отгуливал выходные по графику в те дни недели, на которые они и приходились. Тидди же свои копила и брала на те пять дней месяца, когда у нее была менструация. Таким образом, ему не составило труда за ней проследить, поскольку она не опасалась слежки, и довести до места, хотя сам при этом был готов от стыда провалиться сквозь землю.
Он знал, куда она направилась не потому, что сам там бывал, а по слухам, и при этом далеко не лестным, но все же до конца упорно отказывался в это поверить. Ему казалось, что наверняка должно быть какое-то иное, вполне невинное объяснение, почему Тидди туда зашла.
Он прождал ее снаружи не один час, однако так и не дождался. Тогда снова пошел за нею на следующий день, все еще упорно отказываясь поверить в страшную правду. И на этот раз зашел внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33