Заведующие и главные инспектора прибегают к нему в кабинет, изучают сопроводиловки и божатся, что в жизни не видывали ничего подобного. Не буду мучить вас всякими подробностями. Загадку удалось разрешить в отделе светокопий. На сопроводиловках стояли номера заказа на стадии разработки, а не на завершающей стадии производства. Фактически они относились к одной детали, которую мы в своих книгах проводили под номером сборки. Один чересчур головастый (и новый) клерк, которому была отвратительна идея заполнять сопроводительный документ описанием сотен процессов, необходимых для сборки, ничтоже сумняшеся провел информацию по этапным номерам, которые снял с синьки.
Вот такая история. Не знаю, были у меня основания так перепугаться или нет, только я и сейчас на всякий случай скрещиваю пальцы. Чем черт не шутит. Береженого Бог бережет. Может, это покажется детской глупостью, но лично мне опыт подсказывает, что лучше перестраховаться и малость перетрудиться, чем сидеть сложа руки и ждать беды. А потом, это ведь имеет прямое отношение к моему дальнейшему пребыванию здесь. А остаться мне, как ни крути, надо. По крайней мере, пока не сбагрю свой рассказ, чтобы разобраться с папой, дать передышку Фрэнки и...
Что же насчет того, почему правительство принимает самолеты, которые не летают, то спросите кого-нибудь другого. Лично я понимаю так: либо у нас чертовски ловкий коммивояжер, либо какая-то высокая шишка в правительственных кругах из кожи вон лезет, чтоб устроить показуху.
Я получаю уже шестьдесят пять центов в час. Не так уж плохо для человека, который здесь сравнительно недавно, а Доллинг ясно дал понять, что компания этого делать не обязана. Это столько же, сколько получает Мэрфи, и на пять центов больше зарплаты Гросса. Я-то, естественно, считаю, что мне недоплачивают, но, пока мои гроссбухи в таком состоянии, как сегодня, мне не о чем и заикаться. Вина не моя, но лучше помалкивать. Если здесь кого и занижали, так это Мэрфи. Это его настоящее имя. Он полуирландец-полумексиканец. Когда он покалечил руки, занимаясь борьбой, то вложил оставшиеся деньги в учебу и два года прозанимался на механико-инженерном факультете. В не очень известной, не дорогой и не особенно престижной школе, о которой мало кто слышал. Закончив учебу, он не смог найти работу по специальности и несколько лет зарабатывал на жизнь посыльным, продавцом содовой – словом, делал что подвернется. С введением «нового курса» получил место картографа в одном из строительных проектов, а с началом оборонной программы обратился сюда и был принят. Не думаю, что он был выдающимся чертежником, но уж во всяком случае не хуже десятков других, так что в данной ситуации он, несомненно, должен был стать незаменимым человеком. Но он как-то не прижился, да еще выглядел как мексиканец, – словом, он здесь, у нас.
* * *
...В час голова моя начинает плыть. Наливаю остаток кофе и глотаю. В четверть второго голова проясняется, и я смотрю на бумагу в машинке. Там на две строчки больше, чем должно быть. Когда я смотрел последний раз, я видел там три строки; а сейчас там пять. Хотя на первый взгляд они вполне нормальные. Делаю глоток воды и снова возвращаюсь.
...Только бы поспать и не слышать, и никакого утра, и не писать по утрам, и не писать по утрам, а пить и спать, а писать...
– Дилли!.. О, Дилли!
Мун стоит рядом. Он на меня не смотрит; не замечает.
Но Мун ничего. Он гораздо лучше ко мне относится, чем должен.
– Хочешь пройтись наверх, Дилли? Давай возьмем копирку (или карандаш, или эти отчеты)?
Я иду наверх. Здесь можно покурить. Можно закуривать, как только оторвешь ногу от лестницы. Два тридцать и остатки кофе. Три.
...Половину ночью и половину утром, писать и спать, не ходить на работу, не ходить на работу...
Опять этот низкий голос. Он должен быть низким, чтоб перекрыть шум; сам вскоре убеждаешься, что выше тебя не слышат.
– Есть минут десять, Дилли? Дилли, ты закончил? Минут на десять?
– Иду. Сейчас. Вот только добью.
Выдергиваю пять копий: одну для нас, одну для диспетчерской, одну в производственный и одну экспедитору. Господи, он увидит что-нибудь? А как насчет лишней копии – сколько можно говорить, все забываешь. Нет чтобы спросить. Они думают, что ты задвинутый... Материальный контроль? Нет. Металлопрокатный? Предварительная сборка? Управляющий? Нет! Нет! Нет! Металлизации, покрывочный, КБ, подъемный? Нет! Нет! Нет! Падающие молоты, шлифовальный? Да нет же, нет, черт побери, им это за каким хреном? Штамповочный, пошивочный, поющий, молитвенный...
– Дилли, ты сделал копию надзору, а?
Надзор! Надзор!
– Конечно сделал. Уже несу.
Пятиминутный гудок. Вверх и назад – четыре блока, – и пять минут на все про все. Ты должен убраться отсюда до второго гудка. Если задержишься без специального пропуска, не выйдешь отсюда.
– ...случилось, Дилли? Устал?
Я сижу выпрямившись. Мэрфи сочувственно подмигивает, и мы пересекаем бульвар Пасифик.
– Типа...
– Типа чего?
– Типа того, что день тяжелый.
– Скажи, Мэрфи, – я знаю, за мной это водится, – не заметил, я не брыкался?
– Было дело. Брыкался, и еще как. Я с трудом за тобой поспевал... ну вот и приехали. До завтра!
– До завтра.
– Я, может, малость опоздаю. Нужно подкинуть жену и...
– Только, ради Бога, не слишком, Мэрфи! Еще одна такая поездочка, как утром...
– Ладно, ладно. Всего, Дилли!
– Всего, Мэрфи.
* * *
...Гудок гудит, а Мун говорит со мной.
– Не поможешь мне перетащить тут кое-какой материал в рассылочную контору, Дилли? Это на пару часов работы.
Два часа сверхурочных – два доллара. Кот наплакал, конечно, – один только этот счет врача за Шеннон...
– О чем речь, Мун. Спасибо.
– Я тут подумал, может, ты, твоя жена и Фрэнки проведем сегодня вечерок вместе, а?
– Насчет Фрэнки сказать не могу, Мун. Она, кажется, что-то говорила о...
– Нельзя же быть все время привязанной.
– Ну ладно...
Он только и ждет, чтобы я сказал это.
– Вот и хорошо.
Глава 16
Шеннон и Мак сидели на ступеньках крыльца. Мун – он шел чуть впереди – остановился перед ними.
– Полицейских поблизости не видели?
Малыши заулыбались и покачали головами.
– Значит, у соседей, – серьезным тоном проговорил Мун, порылся в кармане и выудил оттуда два десятицентовика. – Вот возьмите и сидите здесь на стреме, и чтоб не прозевали их. Как увидите, ноги в руки – и ко мне. А я задам им перца.
– А моложеное можно? – спрашивает Мак.
– Лучшее мороженое в моем магазине, – говорит Шеннон и с надеждой смотрит на Муна.
– Это само собой, – заверяет ее Мун. – Только полицейских не упустите.
– А не лучше ли после обеда, – пытаюсь встрять я, только все делают вид, что не слышат. Шеннон припускает вприпрыжку, Мак за ней, как всегда на три шага сзади. Мун идет на кухню и складывает покупки.
– Привет, ма, – говорит.
– А, мистер Мун, – расцветает в улыбке мама. – Вечно вы застанете меня в таком виде!
– Найдутся сковородки нажарить четыре фунта свиных отбивных?
– Четыре фунта? Что за безумие. Джимми, как ты позволил мистеру Муну накупить такую уйму?
– Ради Бога, не принимайте близко к сердцу, – успокаивает ее Мун и открывает другую сумку. – Поставьте их на огонь, и все, а то не отведаете этого шерри.
Оно было десятилетнее. Мне стало стыдно, и в то же время сердце кровью обливалось от горечи: вы бы только посмотрели, как заблестели у мамы глаза от удовольствия, когда она отхлебнула его. На свете не так много вещей, которые она ценит и умеет ими наслаждаться. Может, я, конечно, сноб, но только какое право он имеет приходить ко мне в дом и называть мою мать не миссис Диллон, а ма и заранее знать, что она рада будет отведать вино, именно так, как она и сделала?
Думаю, я сам и ответил на свой вопрос. Слишком я тонкокожий – так все говорят. Мун сделал пару порций ржаного виски со льдом себе и мне, взял стаканы, и видно было, что он как у себя дома. Мы вернулись в гостиную, он открыл дверь в прихожую и крикнул Роберту. Ну, может, «крикнул» звучит слишком сильно. Мун никогда не поднимает голоса. Роберта открыла дверь спальни.
– Это ты, Муни? Я еще не одета.
– Ну и ладушки, – говорит Мун. – Вот и давай поскорей.
Роберта засмеялась, а сквозь шипение отбивных и звяканье стакана я услышал мамин смех. Я тоже смеялся: Мун смотрел на меня. Пока что ничего лишнего он не сказал.
Мун парень что надо. Вошла Роберта и игриво хлопнула его по плечу.
– Привет, Муни.
– Привет, солнышко.
Она засмеялась, не так, как смеялась обычно.
– Вы что пьете? Фу... Почему вы джин не купили? Вы же знаете, как я люблю «Тома Коллинза».
– Я и не знал.
– Прекрасно ты знал. И ты знаешь... – Она замолчала, заметив, как Мун подмигнул мне. – Так вы принесли, так что ли?
– Принесли, Дилли? Чего-то не припомню.
– Ах вы, гады! – закричала Роберта и снова толкнула его.
Я отправился на кухню и приготовил ей ее любимого «Тома Коллинза». Да нет, не подумайте, что я ревновал. Я не ревную и никогда не ревновал Роберту. Иногда мне бы этого хотелось, чтоб иметь повод сбежать. Но я-то знаю, что причин ревновать нет. На самом деле я был зол на самого себя. Вечно я позволял первому встречному хозяйничать, как у себя дома. Я принес «Тома Коллинза» для Роберты и заодно еще один стаканчик чистого виски для себя. Понемногу я начинал оттаивать. Пришла Джо и села на ручку моего кресла.
– Ты что не здороваешься с мистером Муном?
– Привет, – говорит Джо.
– Привет, Джо. Как поживаешь? – говорит Мун.
Джо лишь улыбнулась в ответ, не сказав ни слова. Мун опустил руку в карман.
– Ты знаешь какие-нибудь танцы, Джо? Я готов выложить четвертак за хороший танец.
– Я не знаю танцев, – отвечает Джо.
– Что ты говоришь, Джо, – вмешивается Роберта. – Ты же умеешь...
– Я забыла, мама.
– Но ты же танцуешь целый день! Не может же быть такое, что ты...
– Я устала, мама.
– Джо!
Слава Богу, пришла Фрэнки. Она плюхнулась на диван рядом с Муном, шляпу в одну сторону, туфли в другую. Берет она у Муна стаканчик, зажимает нос пальцами и опрокидывает одним махом.
– Уф! – говорит. – Не представляю, как вы пьете виски с содовой.
– Хочешь чистого? – спрашивает Мун.
– Было бы неплохо.
Мун тянется за бутылкой, и мы выпиваем ещё по разу. У Фрэнки новая байка. О старом короле, у которого три красавицы дочери. Одну он готов отдать в жены рыцарю в награду за то-то и то-то. Вопрос: какую из дочерей выбрал рыцарь? Ответ: никакую. Он выбрал короля. Такая вот сказочка. Мун смеялся довольно сдержанно. У меня такое впечатление, что ему неприятно было слышать это от Фрэнки. Только хотел бы я знать, какое ему дело до того, что и как она говорит. Сейчас бы я не спросил, потому что и сам знаю, что, несмотря ни на что, Мун был влюблен в нее.
– У тебя сегодня свидание? – спрашивает он ее.
– Ага.
– А я-то думал, мы все вместе скатаем в Тиа-Хуану.
– Хм... да... – мычит Фрэнки и смотрит на меня.
– Я бы тоже не прочь прошвырнуться, – вступает Роберта. – А ты разве не хочешь, Джимми? Сколько мы уже здесь, а ни разу границу не пересекали. Может, это тебе даст материал для рассказа.
Я рассмеялся, хотя, наверно, и не очень искренне.
– Ты полагаешь, у меня будет время заодно и написать его?
– Давай развеемся, Дилли, – подначивает Мун.
– Мне так это точно не повредит, – гнет свое Роберта. – Я неделями не выхожу из дому. Может, я не такая умная, как кое-кто, но я тоже человек.
– Будет, дорогая, – откликаюсь я.
Из кухни появляется мама:
– Если хотите размяться, я посижу с ребятишками.
– Можно и не сходить разок на свидание, – раздумывает Фрэнки.
Ну...
– Ну, раз так, – говорю. – Я с удовольствием.
Долго за ужином мы не засиживались. Фрэнки и Роберте надо было навести марафет, а мы с Муном уже хорошо приложились, чтоб испытывать особый голод. Нет, не скажу, что мы наподдавались. В самый раз, чтоб настроение было. Роберта и Фрэнки были чуть навеселе, и я чувствовал себя не так плохо, как обычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Вот такая история. Не знаю, были у меня основания так перепугаться или нет, только я и сейчас на всякий случай скрещиваю пальцы. Чем черт не шутит. Береженого Бог бережет. Может, это покажется детской глупостью, но лично мне опыт подсказывает, что лучше перестраховаться и малость перетрудиться, чем сидеть сложа руки и ждать беды. А потом, это ведь имеет прямое отношение к моему дальнейшему пребыванию здесь. А остаться мне, как ни крути, надо. По крайней мере, пока не сбагрю свой рассказ, чтобы разобраться с папой, дать передышку Фрэнки и...
Что же насчет того, почему правительство принимает самолеты, которые не летают, то спросите кого-нибудь другого. Лично я понимаю так: либо у нас чертовски ловкий коммивояжер, либо какая-то высокая шишка в правительственных кругах из кожи вон лезет, чтоб устроить показуху.
Я получаю уже шестьдесят пять центов в час. Не так уж плохо для человека, который здесь сравнительно недавно, а Доллинг ясно дал понять, что компания этого делать не обязана. Это столько же, сколько получает Мэрфи, и на пять центов больше зарплаты Гросса. Я-то, естественно, считаю, что мне недоплачивают, но, пока мои гроссбухи в таком состоянии, как сегодня, мне не о чем и заикаться. Вина не моя, но лучше помалкивать. Если здесь кого и занижали, так это Мэрфи. Это его настоящее имя. Он полуирландец-полумексиканец. Когда он покалечил руки, занимаясь борьбой, то вложил оставшиеся деньги в учебу и два года прозанимался на механико-инженерном факультете. В не очень известной, не дорогой и не особенно престижной школе, о которой мало кто слышал. Закончив учебу, он не смог найти работу по специальности и несколько лет зарабатывал на жизнь посыльным, продавцом содовой – словом, делал что подвернется. С введением «нового курса» получил место картографа в одном из строительных проектов, а с началом оборонной программы обратился сюда и был принят. Не думаю, что он был выдающимся чертежником, но уж во всяком случае не хуже десятков других, так что в данной ситуации он, несомненно, должен был стать незаменимым человеком. Но он как-то не прижился, да еще выглядел как мексиканец, – словом, он здесь, у нас.
* * *
...В час голова моя начинает плыть. Наливаю остаток кофе и глотаю. В четверть второго голова проясняется, и я смотрю на бумагу в машинке. Там на две строчки больше, чем должно быть. Когда я смотрел последний раз, я видел там три строки; а сейчас там пять. Хотя на первый взгляд они вполне нормальные. Делаю глоток воды и снова возвращаюсь.
...Только бы поспать и не слышать, и никакого утра, и не писать по утрам, и не писать по утрам, а пить и спать, а писать...
– Дилли!.. О, Дилли!
Мун стоит рядом. Он на меня не смотрит; не замечает.
Но Мун ничего. Он гораздо лучше ко мне относится, чем должен.
– Хочешь пройтись наверх, Дилли? Давай возьмем копирку (или карандаш, или эти отчеты)?
Я иду наверх. Здесь можно покурить. Можно закуривать, как только оторвешь ногу от лестницы. Два тридцать и остатки кофе. Три.
...Половину ночью и половину утром, писать и спать, не ходить на работу, не ходить на работу...
Опять этот низкий голос. Он должен быть низким, чтоб перекрыть шум; сам вскоре убеждаешься, что выше тебя не слышат.
– Есть минут десять, Дилли? Дилли, ты закончил? Минут на десять?
– Иду. Сейчас. Вот только добью.
Выдергиваю пять копий: одну для нас, одну для диспетчерской, одну в производственный и одну экспедитору. Господи, он увидит что-нибудь? А как насчет лишней копии – сколько можно говорить, все забываешь. Нет чтобы спросить. Они думают, что ты задвинутый... Материальный контроль? Нет. Металлопрокатный? Предварительная сборка? Управляющий? Нет! Нет! Нет! Металлизации, покрывочный, КБ, подъемный? Нет! Нет! Нет! Падающие молоты, шлифовальный? Да нет же, нет, черт побери, им это за каким хреном? Штамповочный, пошивочный, поющий, молитвенный...
– Дилли, ты сделал копию надзору, а?
Надзор! Надзор!
– Конечно сделал. Уже несу.
Пятиминутный гудок. Вверх и назад – четыре блока, – и пять минут на все про все. Ты должен убраться отсюда до второго гудка. Если задержишься без специального пропуска, не выйдешь отсюда.
– ...случилось, Дилли? Устал?
Я сижу выпрямившись. Мэрфи сочувственно подмигивает, и мы пересекаем бульвар Пасифик.
– Типа...
– Типа чего?
– Типа того, что день тяжелый.
– Скажи, Мэрфи, – я знаю, за мной это водится, – не заметил, я не брыкался?
– Было дело. Брыкался, и еще как. Я с трудом за тобой поспевал... ну вот и приехали. До завтра!
– До завтра.
– Я, может, малость опоздаю. Нужно подкинуть жену и...
– Только, ради Бога, не слишком, Мэрфи! Еще одна такая поездочка, как утром...
– Ладно, ладно. Всего, Дилли!
– Всего, Мэрфи.
* * *
...Гудок гудит, а Мун говорит со мной.
– Не поможешь мне перетащить тут кое-какой материал в рассылочную контору, Дилли? Это на пару часов работы.
Два часа сверхурочных – два доллара. Кот наплакал, конечно, – один только этот счет врача за Шеннон...
– О чем речь, Мун. Спасибо.
– Я тут подумал, может, ты, твоя жена и Фрэнки проведем сегодня вечерок вместе, а?
– Насчет Фрэнки сказать не могу, Мун. Она, кажется, что-то говорила о...
– Нельзя же быть все время привязанной.
– Ну ладно...
Он только и ждет, чтобы я сказал это.
– Вот и хорошо.
Глава 16
Шеннон и Мак сидели на ступеньках крыльца. Мун – он шел чуть впереди – остановился перед ними.
– Полицейских поблизости не видели?
Малыши заулыбались и покачали головами.
– Значит, у соседей, – серьезным тоном проговорил Мун, порылся в кармане и выудил оттуда два десятицентовика. – Вот возьмите и сидите здесь на стреме, и чтоб не прозевали их. Как увидите, ноги в руки – и ко мне. А я задам им перца.
– А моложеное можно? – спрашивает Мак.
– Лучшее мороженое в моем магазине, – говорит Шеннон и с надеждой смотрит на Муна.
– Это само собой, – заверяет ее Мун. – Только полицейских не упустите.
– А не лучше ли после обеда, – пытаюсь встрять я, только все делают вид, что не слышат. Шеннон припускает вприпрыжку, Мак за ней, как всегда на три шага сзади. Мун идет на кухню и складывает покупки.
– Привет, ма, – говорит.
– А, мистер Мун, – расцветает в улыбке мама. – Вечно вы застанете меня в таком виде!
– Найдутся сковородки нажарить четыре фунта свиных отбивных?
– Четыре фунта? Что за безумие. Джимми, как ты позволил мистеру Муну накупить такую уйму?
– Ради Бога, не принимайте близко к сердцу, – успокаивает ее Мун и открывает другую сумку. – Поставьте их на огонь, и все, а то не отведаете этого шерри.
Оно было десятилетнее. Мне стало стыдно, и в то же время сердце кровью обливалось от горечи: вы бы только посмотрели, как заблестели у мамы глаза от удовольствия, когда она отхлебнула его. На свете не так много вещей, которые она ценит и умеет ими наслаждаться. Может, я, конечно, сноб, но только какое право он имеет приходить ко мне в дом и называть мою мать не миссис Диллон, а ма и заранее знать, что она рада будет отведать вино, именно так, как она и сделала?
Думаю, я сам и ответил на свой вопрос. Слишком я тонкокожий – так все говорят. Мун сделал пару порций ржаного виски со льдом себе и мне, взял стаканы, и видно было, что он как у себя дома. Мы вернулись в гостиную, он открыл дверь в прихожую и крикнул Роберту. Ну, может, «крикнул» звучит слишком сильно. Мун никогда не поднимает голоса. Роберта открыла дверь спальни.
– Это ты, Муни? Я еще не одета.
– Ну и ладушки, – говорит Мун. – Вот и давай поскорей.
Роберта засмеялась, а сквозь шипение отбивных и звяканье стакана я услышал мамин смех. Я тоже смеялся: Мун смотрел на меня. Пока что ничего лишнего он не сказал.
Мун парень что надо. Вошла Роберта и игриво хлопнула его по плечу.
– Привет, Муни.
– Привет, солнышко.
Она засмеялась, не так, как смеялась обычно.
– Вы что пьете? Фу... Почему вы джин не купили? Вы же знаете, как я люблю «Тома Коллинза».
– Я и не знал.
– Прекрасно ты знал. И ты знаешь... – Она замолчала, заметив, как Мун подмигнул мне. – Так вы принесли, так что ли?
– Принесли, Дилли? Чего-то не припомню.
– Ах вы, гады! – закричала Роберта и снова толкнула его.
Я отправился на кухню и приготовил ей ее любимого «Тома Коллинза». Да нет, не подумайте, что я ревновал. Я не ревную и никогда не ревновал Роберту. Иногда мне бы этого хотелось, чтоб иметь повод сбежать. Но я-то знаю, что причин ревновать нет. На самом деле я был зол на самого себя. Вечно я позволял первому встречному хозяйничать, как у себя дома. Я принес «Тома Коллинза» для Роберты и заодно еще один стаканчик чистого виски для себя. Понемногу я начинал оттаивать. Пришла Джо и села на ручку моего кресла.
– Ты что не здороваешься с мистером Муном?
– Привет, – говорит Джо.
– Привет, Джо. Как поживаешь? – говорит Мун.
Джо лишь улыбнулась в ответ, не сказав ни слова. Мун опустил руку в карман.
– Ты знаешь какие-нибудь танцы, Джо? Я готов выложить четвертак за хороший танец.
– Я не знаю танцев, – отвечает Джо.
– Что ты говоришь, Джо, – вмешивается Роберта. – Ты же умеешь...
– Я забыла, мама.
– Но ты же танцуешь целый день! Не может же быть такое, что ты...
– Я устала, мама.
– Джо!
Слава Богу, пришла Фрэнки. Она плюхнулась на диван рядом с Муном, шляпу в одну сторону, туфли в другую. Берет она у Муна стаканчик, зажимает нос пальцами и опрокидывает одним махом.
– Уф! – говорит. – Не представляю, как вы пьете виски с содовой.
– Хочешь чистого? – спрашивает Мун.
– Было бы неплохо.
Мун тянется за бутылкой, и мы выпиваем ещё по разу. У Фрэнки новая байка. О старом короле, у которого три красавицы дочери. Одну он готов отдать в жены рыцарю в награду за то-то и то-то. Вопрос: какую из дочерей выбрал рыцарь? Ответ: никакую. Он выбрал короля. Такая вот сказочка. Мун смеялся довольно сдержанно. У меня такое впечатление, что ему неприятно было слышать это от Фрэнки. Только хотел бы я знать, какое ему дело до того, что и как она говорит. Сейчас бы я не спросил, потому что и сам знаю, что, несмотря ни на что, Мун был влюблен в нее.
– У тебя сегодня свидание? – спрашивает он ее.
– Ага.
– А я-то думал, мы все вместе скатаем в Тиа-Хуану.
– Хм... да... – мычит Фрэнки и смотрит на меня.
– Я бы тоже не прочь прошвырнуться, – вступает Роберта. – А ты разве не хочешь, Джимми? Сколько мы уже здесь, а ни разу границу не пересекали. Может, это тебе даст материал для рассказа.
Я рассмеялся, хотя, наверно, и не очень искренне.
– Ты полагаешь, у меня будет время заодно и написать его?
– Давай развеемся, Дилли, – подначивает Мун.
– Мне так это точно не повредит, – гнет свое Роберта. – Я неделями не выхожу из дому. Может, я не такая умная, как кое-кто, но я тоже человек.
– Будет, дорогая, – откликаюсь я.
Из кухни появляется мама:
– Если хотите размяться, я посижу с ребятишками.
– Можно и не сходить разок на свидание, – раздумывает Фрэнки.
Ну...
– Ну, раз так, – говорю. – Я с удовольствием.
Долго за ужином мы не засиживались. Фрэнки и Роберте надо было навести марафет, а мы с Муном уже хорошо приложились, чтоб испытывать особый голод. Нет, не скажу, что мы наподдавались. В самый раз, чтоб настроение было. Роберта и Фрэнки были чуть навеселе, и я чувствовал себя не так плохо, как обычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32