Не терять, никому не передавать, не оставлять. Они должны быть при вас на проходной и на внутренней территории. Забудете дома – с вас пятьдесят центов на посылку нарочного. Потеряете – доллар. Ясно? Удачи.
Отваливаю и пробираюсь через забитый людьми двор к проходной... Чувство облегчения? Не то слово, но об этом позже.
Ворота на склад, как всегда, заперты. Вижу Муна, Баскена и Вейла в отделе поставок; они болтают, но меня явно не видят. Гросс, счетовод, на своем табурете весь поглощен ногтями. Иду к окну.
– Как насчет войти? – спрашиваю.
Он посмотрел на меня, такой симпатичный малый с правильным черепом, глаза карие, волосы темные, но сколочен как-то на скорую руку и оттого кажется неуклюжим. Одет с иголочки: замшевая куртка и коричневые габардиновые брюки.
– Лезь в окно, – предлагает без всякой подначки.
– А как насчет запретительного знака?
– Не бери в голову. Я все время лазаю.
Я пролезаю в тот самый момент, когда раздается гудок, и, вставая на ноги, носом к носу сталкиваюсь с Муном.
– На твоем месте я бы больше этого не делал, – говорит он. – Это запрещено.
Я смотрю на Гросса. Тот сидит к нам спиной и раскрывает пишущую машинку.
– Понятно, – говорю. – Что мне сегодня делать?
– Сначала убери эти запчасти с пола.
– Что...
Но его уже и след простыл. Мун выше шести футов, очень темный и такой худой, что кажется, он не ходит, а летает.
Невысокий приземистый молодой человек, смахивающий на мексиканца, двигался по покрытой бумагой полу с кучей поступивших за ночь запчастей. Когда я подошел, он сгреб детали в охапку и направился к стеллажам. Я тоже подхватил сколько мог деталей и потащился за ним. Он сложил свой груз, быстро передвигаясь вдоль полок и отделений, и уже готов был возвращаться назад, когда я его остановил.
– Эти куда? – спрашиваю.
Он глянул на детали, взял несколько штук и положил на полку.
– Другие не сюда, – сказал он и двинулся дальше.
Я за ним.
– А куда?
– Фланец бака в сварочный; ремни в предсборочный; компрессионные шпангоуты в металлопрокатный.
– Как же они сюда попали?
– А черт их знает. Ремни наши, мы их отсылаем в конечную сборку. На остальных неправильная сопроводиловка.
Мы вернулись, откуда пришли.
– Складывай их на пол, – говорит он. – Я позову посыльного. Таскай эти шпангоуты, они наши.
Он показал мне их и показал стеллажи, куда класть. Я нагрузил ими ручную тележку, отвез к стеллажам и начал разгружать. Дело шло медленно, и не только по причине похмелья. Шпангоуты все время цеплялись за бумагу, проложенную между слоями, и тащили ее за собой. Несмотря на размеры, они были очень легкие, и, стоило потянуть один, вся груда грозилась рассыпаться.
К полудню я перетаскал не больше двух третей этих шпангоутов. Я так нервничал, что совсем забыл о плохом состоянии и голоде. Я сходил в туалет, помылся. На дворе выкурил пару сигарет. Потом вернулся и вновь принялся за работу. Было, кажется, около часу, когда объявился смуглокожий. У него, видать, была пара свободных минут.
– Ну, как дела? – спрашивает. Не успел я ответить, как он кричит: – Послушай, ты, надеюсь, не смешиваешь их в одну кучу? – и тычет пальцем на полки то в одну, то в другую деталь. – Не видишь разве разницы? Одна с прорезью на одной стороне, другая на другой. А на этих, видишь, дырки для клепки расположены по-разному. Первые делаются парные, а вторые с равными промежутками.
«Какого ж дьявола ты мне раньше не сказал?» – подумал я, но промолчал.
– Остальные тоже вперемешку? – спрашиваю как-то вяло.
– Часть этих переложи на противоположный стеллаж. Это действительно правосторонние шпангоуты, но по одному они используются в каждом левом крыле. То же самое с левосторонними шпангоутами этого типа. В каждом крыле требуется один левосторонний и один правосторонний шпангоут.
– Тут я, кажется, полный аут, – говорю. Так оно и есть.
– Ерунда, со временем все усечешь, – смеется он. – Надо немного пообвыкнуться.
– Как же теперь все это исправить?
– Как? – смотрит он через плечо. – Мне надо отнести заказ в хвостовой цех, да черт с ними, я помогу тебе.
Всю работу он переделал за каких-нибудь тридцать минут. Только кончил, является Мун.
– Мэрфи, получил, что надо, из хвостового? – спрашивает.
Я посмотрел на своего смуглого приятеля. Я могу, конечно, перепутать шпангоуты, думаю, но мексиканца от ирландца отличу. Этот, во всяком случае, мексиканец.
– Это все из-за меня, – вступаю я, когда тот заторопился. – Я перепутал эти шпангоуты, а Мэрфи помогал мне разобраться.
– Как это ты умудрился их перепутать? – недоумевает Мун. – А где же сопроводительные?
Он повернулся и кивком приказал следовать за ним. У передней стойки он остановился; остановился и я. Он нагнулся к полке под стойкой, достал из своей сумки с едой яблоко. Откусив порядочный кусок, прожевал его, проглотил и направился к столу Гросса.
– Гросс, – обратился к нему Мун – чавк, чавк, – у тебя сопроводительные к крыльям, которые забросили сегодня?
– У меня, – отвечает Гросс. – Я принес их сюда – три или четыре, кажется.
– Дай взглянуть.
Сопроводительные документы представляли собой квадратные картонки, сплошь покрытые типографским текстом.
– В них описан весь процесс сборки, – пояснил Мун. – Они сопровождают каждую запчасть на протяжении всего процесса сборки, а когда они поступают сюда, мы ставим на них свой знак учета и передаем Гроссу, а тот заносит их в свои гроссбухи... Эти шпангоуты, что ты раскладывал, надо внести в гроссбух. Гросс это сделает.
– Я сам могу сделать это, – говорю, – это ведь моя ошибка.
– Гросс сделает. Он не очень перетруждается.
– Сделаю, – говорит Гросс.
Мун отправил в рот остаток яблока, подтащил деревянный ящик к забору и залез на него. Футах в пятидесяти спиной к нам, прислонясь к столбу, стоял охранник. Мун неторопливо огляделся, отвел руку за спину и, прицелившись, бросил огрызок. Тот попал прямо в козырек, так что фуражка налезла охраннику на глаза, отскочил, взлетел высоко в воздух и упал на кабину самолета. Мун, не улыбнувшись, сошел с ящика.
– А теперь, – говорит, – за работу. И вымети здесь все.
Глава 5
Гросс догнал меня, когда я протягивал карточку, и вместе со мной вышел из проходной.
– Тебя кто-нибудь подбросит? – спросил он.
– Нет, – отвечаю.
– Не против прогуляться до моей машины?
Я поблагодарил его, и мы двинулись вместе, пробираясь сквозь сплошной двойной поток машин, устремляющихся в сторону бульвара Пасифик.
– Как тебе этот парень, Мун? – спрашивает он. – Я такого чайника в жизни не видал.
Я рассмеялся:
– Он с причудами, это точно.
– Да он просто чокнутый, – говорит Гросс, – и мне плевать, если ему скажут, что я это говорю. Он из меня все жилы вытянул, прежде чем я начал работать здесь.
Я постарался перевести разговор на другую тему:
– А ты здесь давно?
– На заводе-то? Четыре месяца. На этом складе три, а до этого в штамповочном цехе.
– Здесь больше нравится?
– Нравилось бы, если б этот Мун не был с такими заходами и не изводил бы меня все время. Я к этому не привык. Он меня невзлюбил, потому что отдел кадров сунул меня сюда без его ведома. Я сам пошел в отдел кадров и переговорил с завом, сказал, какое у меня образование и что хотел бы попробовать соответствующую работенку. В общем, поговорили по душам. Он оказался отличным парнем, страстный болельщик, а как узнал, что я из «Всеамериканской», его это проняло. Через несколько дней они уволили счетовода со склада – сам Мун согласен, что он никуда не годился, – и отдали мне это место. – Он остановился и открыл старенький седан «шевроле». – А что ты думаешь о Мэрфи? – спрашивает он, уже одной ногой на подножке.
– Что ты имеешь в виду?
Гросс фыркнул.
– Ты видывал, чтоб кто-нибудь больше походил на мексиканца?
– Вообще-то пожалуй.
– И он еще зовет себя Мэрфи! Не знаю, что они смотрят.
– А что такое?
– Как что? Ты же сам сказал, что он вылитый мексиканец.
– Да, – говорю, – ну и что?
– Да ничего, – говорит, влез в кабину, уселся и смотрит на меня с таким невинным видом. – Да, совсем забыл тебе сказать. Это не моя машина; одного парня. Не знаю, когда он выйдет, к тому же он, сдается мне, хотел кого-то подбросить. Так что лучше тебе потопать.
– Ладно, – говорю – и на том спасибо.
– Когда я буду на своей, – говорит он, отъезжая, – я тебя обязательно подброшу.
– Спасибо, – говорю не оборачиваясь.
Я знал, что он смеется, и это взбесило меня. Меня всегда бесит человеческая подлость, даже если она направлена на меня самого. Меня выворачивает от этого.
Только вечером я задумался над тем, что сказал и как это будет передано Мэрфи. А уж в том, что это будет передано, я не сомневался. Так водится: что бы я ни сказал или ни сделал, последствия всегда гнусные. Конечно, можно было бы самому подойти к Мэрфи и сказать, что Гросс вытянул у меня эти слова, но что, если Гросс не собирается доносить об этом Мэрфи? Будет только еще хуже. Мэрфи сунется к Гроссу с моей историей, и меня же позовут в свидетели. Если Гросс признается, я окажусь сплетником, а если скажет, что я вру, что тогда? Не то чтобы я боялся Гросса. Я за свою жизнь столько раз попадал в переплеты и знаю, что физическая боль – это цветочки. Единственное, чего я боялся, – это что он начнет доставать меня, а я не знаю, смогу ли я долго терпеть. Надо держать себя в руках и не расслабляться.
На следующее утро, только я перешел Пасифик и вышел на грязную дорогу, сзади гудит машина. В Сан-Диего гудок редко услышишь, наверное, это запрещено. Оглядываюсь:
Мун на «бьюике» устаревшей модели. Открывает дверцу, и я запрыгиваю. Мы подъехали к заводу, он поставил машину на свое место. Я поблагодарил его и собираюсь вылезать.
– Подожди, Диллон – Дилли. Еще полседьмого.
Закуриваем мы, а он оглядывает меня одобрительно:
– Мы, похоже, одного роста, Дилли.
Да, говорю, похоже, а сам жду, что будет дальше. Мне Мун не показался таким уж чайником, как говорил о нем Гросс. Просто он, судя по всему, говорит и делает что ему в голову взбредет.
– Весом я, пожалуй, побольше, – говорю.
– Весу набрать я не могу, – говорит он, – не могу же я перестать спать со своей женой.
Я рассмеялся.
– Стоит мне подумать, что пора бы, она делает мне добрый сандвич с яичницей. Прошлой ночью я ей говорил, что этого надолго хватит, – она мне наутро дает шесть сандвичей с яйцами. Можно подумать, это она жила в Китае.
– А ты был в Китае?
– Полтора года на суше. Младшим офицером. Это была моя последняя служба во флоте... Ты в канцелярской работе чего-нибудь смыслишь, Дилли?
– Немножко. Это не по моей части, но приходилось.
– Вся сложность в ведении записей в нашей конторе в том, – говорит он, – что надо знать авиадетали. Умения вести учет и печатать на машинке еще недостаточно. Вот Гросс четыре месяца до нас работал на другом заводе, так он разбирается в запчастях. Во всяком случае, должен был бы.
– Я в этом профан, – говорю.
– Я тебе понемножку все покажу, – говорит Мун, – я был занят, а то б уже показал. Напомни мне сегодня.
На завод я зашел в более хорошем настроении. Конечно, я не лыком шит и знаю, что за здорово живешь никто тебе ничего не сделает; надо держать ухо востро.
Ребята из отдела поставок получили несколько бочонков болтов и шайб, а у нас запчастей прибыло совсем мало, вот меня и направили к ним раскладывать их добро по ларям, так что я стал невольным свидетелем юмора этих Баскена и Вейла. Все эти мелкие запчасти в таком специальном покрытии: их окунают в ванну с синей краской, отчасти от ржавчины, надо полагать, а отчасти – чтобы выявить трещины. Пленка, само собой, легко сходит. Не проработал я и пяти минут, как руки у меня стали синие.
Так вот, подходит к стойке паренек из посыльных, что приходят за запчастями. На нем белая рубашка. Вейл тут же надевает перчатки. Баскен обходит стеллажи и входит в ворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32