Молодая девушка с приятным личиком прикрывала ее от дождя широким зонтом. Прелестница выждала, пока гость выйдет из машины, чтобы своим приветствием не ставить его в неловкое положение, а затем постаралась держать зонт так, чтобы Кадзе тоже укрыть от измороси.
Интересно, как они догадались, что это я? Ну и вышколены, ничего не скажешь!… Восхищение Кадзе все возрастало. Он позволил женщинам сопроводить его к подъезду. Изящно начертанная табличка над входом была едва заметна. В рекламе здесь нет нужды, сюда допускается лишь узкий круг избранных счастливчиков. Кадзе пытался преодолеть охватившую его растерянность, совершенно не свойственную его характеру. Да и вечер обещал быть столь приятным, что жаль было его портить.
Кадзе снял ботинки и переобулся в соломенные сандалии-дзори. На площадке перед домом журчал родничок, вода, стекая по обкатанным камешкам, наполняла небольшой круглый бассейн. У гостя приняли пальто и провели внутрь, минуя миниатюрный садик, узкая бамбуковая крыша укрывала их от дождя. По дороге гостю дали возможность полюбоваться камнем, привезенным сюда основателем заведения еще в эпоху Токугава. Сопровождающей даме было лет сорок, даже в простом кимоно она выглядела изящно. Лицо, по обычаю густо раскрашенное, точно маска, оживлялось взглядом живых, умных глаз. Дама провела гостя в комнату, выходящую в сад. Здесь они снова переобулись, и Кадзе тотчас уловил приятный, ни с чем не сравнимый аромат душистого свежего татами. В дверях на противоположной стороне комнаты появилась грациозная юная девушка. Отвесив низкий поклон, она обернулась, бесшумно притворила за собою дверь, снова поклонилась, затем подняла с пола поднос и мелкими шажками засеменила навстречу гостю.
Началась церемония чаепития. Гостя потчевали свежим зеленым чаем, от которого потом всю ночь не сомкнуть глаз. Не беда, он и не намерен спать. Кадзе грыз крохотное анисовое печенье и мелкими глотками прихлебывал чай. Обмен обязательными любезностями подходил к концу.
— Когда человеку столь часто приходится сталкиваться с грустными сторонами жизни, он должен особенно ценить любовь, красоту, искусство, развлечения.
Кадзе согласно кивнул. От необходимости отвечать его избавило появление очередных девушек с очередными подносами. Маленькие чашечки подогретого сакэ и маленькие колобки из риса, чтобы спиртное легче пилось, но не ударяло в голову.
Искусно велась беседа, гость потягивал сакэ, а девушки усиленно подливали, но чуть-чуть, по глоточку, из чего Кадзе заключил, что они берегут его силы, и эта забота была ему приятна. Его стесненность постепенно прошла. Беседа с этими гейшами была подобна возвращению в юность, когда завязывается дружба и возникает любовь, когда вдруг понимаешь, что мысли твои созвучны мыслям другого, а сердце бьется в унисон другому любящему сердцу и кажется, что прекраснее этого мига не бывает на свете. Хозяйка тихим, задушевным голосом прочла стихотворение об осени и близящейся зимней поре, рефреном звучали слова о любви, глаза девушек блестели, разогретые чувством. Кадзе уже давно оставил церемонную позу и сидел, скрестив ноги; он перестал тупо следить за тем, как ему подливают сакэ, и с нежностью поглаживал бедро рядом сидящей гейши. Сам он тоже решил прочесть стихи, написанные им еще в студенческие годы; строки врезались в память и никогда не забудутся, хотя вот уже двадцать лет, как Кадзе никому не читал их вслух. Перед его мысленным взором мелькали усеянное звездами небо, кустарники в садах, стекающие с гор ручьи и девушки, любовью которых ему довелось насладиться за долгие годы жизни. Во мрак забвения отодвинулось все повседневное и суетное: убийства, покушения, харакири и банды якудза. Когда его спросили, не желает ли он пройти в купальню, Кадзе с легким сердцем согласно кивнул.
Здесь его поджидали другие девушки; те, что потчевали сакэ, остались в гостиной, однако у Кадзе не было причин жалеть об этом. Новые прелестницы также были милы: озорные, лукавые личики, а взгляд целомудренно скромен, и под тонким шелком кимоно угадываются безукоризненные формы. Гостя ловко и проворно раздели, не успел он опомниться, как уже стоял перед ними совершенно обнаженный. Словно яркие, пестрые птахи вились и порхали вокруг него, и каждая неприметно прихватывала какую-нибудь деталь гардероба. Кадзе не притрагивался, не лез к ним с ласками, предоставив событиям идти своим чередом. Пусть будет так, как задумали девушки, а он не сомневался, что и ему это доставит высшее наслаждение. Кадзе послушно направился в душевую.
Примерно в то же самое время четверка фехтовальщиков тоже встала под душ. Ни смеха, ни шутливых взаимных подталкиваний, как обычно после тренировки. Главарь задержался в тренировочном зале. Дождавшись, пока подопечные скроются за дверью душевой, он опустился на колени, затем присел на пятки и прикрыл глаза. Прежде чем медитация очистила его помыслы, он еще успел подумать, справится ли он в одиночку с человеком, которого им предстояло убить. Да, ответил он себе. Однако в глубине души понимал, что у него нет полной уверенности.
Куяма в это время сидел, обложившись своими записями, и думал о Миеко. Вчера вечером, когда он в последний раз видел ее, личико девушки было осунувшимся и бледным, она неловко держала левую руку, выставив перед собой. Готовя к перевязке, ее напичкали болеутоляющими и успокоительными средствами. Сейчас, задним числом анализируя происшедшее, Куяма счел обнадеживающим один-единственный факт: девушка не поинтересовалась судьбой Нисиямы.
А мысли Миеко вертелись вокруг Куямы. Она пыталась разобраться в своих чувствах к нему. Учащается ли сердцебиение при Мысли о нем? Хочется ли ей побыть с ним наедине, прижаться к нему, шепча милые глупости? Нет, ответила она себе, нет у нее такого желания. Куяма, в сущности, был ей безразличен. Молодой мужчина, бесспорно, хорош собой — из тех, за кем бегают женщины, кто был красив еще в подростковом возрасте и пользовался всеобщим обожанием родственников и знакомых. Миеко читала восторг и преклонение в его глазах, и это льстило ей. Но не более того. В чем же причина?
Девушка осторожно скосила глаза на Нисияму. Тот был поглощен чтением. Сидел, выпрямившись в струнку, продолговатое лицо его казалось еще более вытянутым из-за теней, залегших в складках. Вот он наклонился вперед и сделал какую-то пометку, а кладя ручку, перехватил взгляд Миеко и улыбнулся ей. Миеко, как и положено, улыбнулась в ответ. Нисияма вновь углубился в чтение, улыбка сникла, а вместе с ней словно бы исчезло с его лица и всякое человеческое выражение. Лицо сделалось похожим на острие меча. Миеко закрыла глаза. Если не Куяма помехой, то в чем же дело, думала она. Даже закрыв глаза, она видела перед собой Нисияму. С мечом в руке, а вместо глаз — холодные, темные камешки. Не хочу, чтобы он прикасался ко мне, прошептала девушка так тихо, что было слышно только ей самой. Но это была мысль, произнесенная вслух, и Миеко повторила ее еще раз, более уверенно. Удивление сменилось твердой убежденностью. Не хочу, чтобы он прикасался ко мне!
Кадзе подошел к окну и потянулся всем телом. Он чувствовал, как напрягаются, а затем расслабляются мышцы, как на бедре подрагивает мускул, как грудная клетка наполняется воздухом. За окном по-прежнему моросил дождь, хотя, казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он переступил порог этого дома… Идет дождь, при желтоватом отблеске старого фонаря капли, скатывающиеся по отвесной крыше, словно пританцовывают на бегу, и слух вроде бы улавливает чьи-то торопливые шажки на миниатюрном мостике, перекинутом через крохотное озерцо. Похоже, за эти часы ничто не изменилось в мире. А может, прошли всего лишь минуты? Кадзе машинально поднес было левую руку к глазам, однако яркие, шустрые «птички» прихватили вместе с его одеждой и часы. Он отвернулся от окна. В комнате, кроме него, не было ни души; девушки, почувствовав, что теперь он не прочь побыть в одиночестве, деликатно удалились. Небольшую, выдержанную в строгих пропорциях комнату украшали старинные и, должно быть, стоящие бешеных денег гравюры эротического содержания. Раздевался он не здесь. Вновь оборотясь к окну, Кадзе задумчиво уставился на низкий, густой кустарник. Вряд ли он опоздал… Какие дурацкие мысли лезут в голову! Когда приспеет час, девушки придут за ним, деликатно дадут понять, что пора собираться, помогут ему одеться. При этой мысли по телу пробежала приятная дрожь, и Кадзе удовлетворенно улыбнулся. «Птички» сотворили с ним чудо. Он трижды побывал в царстве Облаков и Дождей за… за сколько же времени? Взгляд снова невольно потянулся к запястью. Кадзе не мог припомнить, когда он в последний раз испытывал такое блаженство.
Дверь слегка приоткрылась. В коридоре на коленях стояла девушка; Кадзе сделал знак, что можно войти, и девушка, отвесив поклон, мелкими шажками просеменила в комнату. Взгляд ее был скромно потуплен. Очень миловидное создание. Кадзе, хоть убей, не сумел бы вспомнить, участвовала ли она в том вихре, что захватил его. Девушка принесла его одежду: костюм и рубашку, аккуратно повешенные на плечики, и белье, сложенное ровной стопкой. Оставив вещи, она удалилась так же, как и вошла: скромно потупив глаза, бесшумной, но быстрой походкой и без конца кланяясь. «Пожалуй, в купальне ее не было», — подумал Кадзе.
Он не спеша оделся. Теперь можно было и взглянуть на часы. В его распоряжении оставалось еще десять минут, так что торопиться излишне. В заведении госпожи Ханако девушки тоже знают свое дело, но им далеко до этих. Гейши возвратили ему молодость и силу, наполнили чувством уверенности в себе. Интересно, рассчитывал ли Адзума на такой эффект или надеялся, что Кадзе утратит остатки сил и к моменту встречи будет чувствовать себя усталым и разбитым? А может, всего лишь хотел, чтобы гость проникся к нему благодарностью? В таком случае он добился своего: Кадзе действительно был ему благодарен.
Поправив галстук, Кадзе вышел в коридор, и в тот же миг поблизости возникла грациозная, обтянутая кимоно фигурка. Сопровождающая была ему знакома. Кадзе пригляделся к девушке, пока та проворными, мелкими шажками семенила впереди, указывая ему дорогу. Не сказать, чтобы она была красивее тех, что встречались ему в доме Ханако, да и умением, по сути, не превосходила тех. Или на него возбуждающе действовала сама мысль о фешенебельности заведения, где он находится?… На сей раз им не понадобилось выходить в сад; девушка провела его вдоль узкой, увешанной гирляндами фонариков галереи. Кадзе, еще не остывший после любовных утех, испытывал голод, неутолимую жажду деятельности и редкостную уверенность в себе, когда кажется, за что ни возьмись, и любое твое дело закончится удачей. Однако, по мере того как близился момент встречи, у шефа все ощутимее сосало под ложечкой.
Адзума сидел, скрестив ноги, и дожидался гостя; он тот час же поднялся при его появлении. Встал он с некоторым усилием, как это бывало в последнее время и с самим Кадзе, когда чувствуешь, что затекли ноги, и вынужден опираться рукою о татами, чтобы не потерять равновесия. Оба были приблизительно одинакового возраста — лет шестидесяти — и чем-то даже похожи: заметно пробивающаяся седина, темный костюм консервативного покроя, неброский галстук, старомодно учтивые манеры. Адзума производил впечатление делового человека старого склада: не какой-нибудь там директор банка или преуспевающий менеджер, а президент заслуженной солидной фирмы. Пожалуй, так оно и есть, подумал Кадзе, пока оба они, не уставая раскланиваться, заверяли друг друга, какая честь для них это знакомство. Кадзе был известен один из этапов карьеры этого бонзы. Готовясь к встрече, он решил освежить в памяти необходимые сведения и затребовал из архива досье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Интересно, как они догадались, что это я? Ну и вышколены, ничего не скажешь!… Восхищение Кадзе все возрастало. Он позволил женщинам сопроводить его к подъезду. Изящно начертанная табличка над входом была едва заметна. В рекламе здесь нет нужды, сюда допускается лишь узкий круг избранных счастливчиков. Кадзе пытался преодолеть охватившую его растерянность, совершенно не свойственную его характеру. Да и вечер обещал быть столь приятным, что жаль было его портить.
Кадзе снял ботинки и переобулся в соломенные сандалии-дзори. На площадке перед домом журчал родничок, вода, стекая по обкатанным камешкам, наполняла небольшой круглый бассейн. У гостя приняли пальто и провели внутрь, минуя миниатюрный садик, узкая бамбуковая крыша укрывала их от дождя. По дороге гостю дали возможность полюбоваться камнем, привезенным сюда основателем заведения еще в эпоху Токугава. Сопровождающей даме было лет сорок, даже в простом кимоно она выглядела изящно. Лицо, по обычаю густо раскрашенное, точно маска, оживлялось взглядом живых, умных глаз. Дама провела гостя в комнату, выходящую в сад. Здесь они снова переобулись, и Кадзе тотчас уловил приятный, ни с чем не сравнимый аромат душистого свежего татами. В дверях на противоположной стороне комнаты появилась грациозная юная девушка. Отвесив низкий поклон, она обернулась, бесшумно притворила за собою дверь, снова поклонилась, затем подняла с пола поднос и мелкими шажками засеменила навстречу гостю.
Началась церемония чаепития. Гостя потчевали свежим зеленым чаем, от которого потом всю ночь не сомкнуть глаз. Не беда, он и не намерен спать. Кадзе грыз крохотное анисовое печенье и мелкими глотками прихлебывал чай. Обмен обязательными любезностями подходил к концу.
— Когда человеку столь часто приходится сталкиваться с грустными сторонами жизни, он должен особенно ценить любовь, красоту, искусство, развлечения.
Кадзе согласно кивнул. От необходимости отвечать его избавило появление очередных девушек с очередными подносами. Маленькие чашечки подогретого сакэ и маленькие колобки из риса, чтобы спиртное легче пилось, но не ударяло в голову.
Искусно велась беседа, гость потягивал сакэ, а девушки усиленно подливали, но чуть-чуть, по глоточку, из чего Кадзе заключил, что они берегут его силы, и эта забота была ему приятна. Его стесненность постепенно прошла. Беседа с этими гейшами была подобна возвращению в юность, когда завязывается дружба и возникает любовь, когда вдруг понимаешь, что мысли твои созвучны мыслям другого, а сердце бьется в унисон другому любящему сердцу и кажется, что прекраснее этого мига не бывает на свете. Хозяйка тихим, задушевным голосом прочла стихотворение об осени и близящейся зимней поре, рефреном звучали слова о любви, глаза девушек блестели, разогретые чувством. Кадзе уже давно оставил церемонную позу и сидел, скрестив ноги; он перестал тупо следить за тем, как ему подливают сакэ, и с нежностью поглаживал бедро рядом сидящей гейши. Сам он тоже решил прочесть стихи, написанные им еще в студенческие годы; строки врезались в память и никогда не забудутся, хотя вот уже двадцать лет, как Кадзе никому не читал их вслух. Перед его мысленным взором мелькали усеянное звездами небо, кустарники в садах, стекающие с гор ручьи и девушки, любовью которых ему довелось насладиться за долгие годы жизни. Во мрак забвения отодвинулось все повседневное и суетное: убийства, покушения, харакири и банды якудза. Когда его спросили, не желает ли он пройти в купальню, Кадзе с легким сердцем согласно кивнул.
Здесь его поджидали другие девушки; те, что потчевали сакэ, остались в гостиной, однако у Кадзе не было причин жалеть об этом. Новые прелестницы также были милы: озорные, лукавые личики, а взгляд целомудренно скромен, и под тонким шелком кимоно угадываются безукоризненные формы. Гостя ловко и проворно раздели, не успел он опомниться, как уже стоял перед ними совершенно обнаженный. Словно яркие, пестрые птахи вились и порхали вокруг него, и каждая неприметно прихватывала какую-нибудь деталь гардероба. Кадзе не притрагивался, не лез к ним с ласками, предоставив событиям идти своим чередом. Пусть будет так, как задумали девушки, а он не сомневался, что и ему это доставит высшее наслаждение. Кадзе послушно направился в душевую.
Примерно в то же самое время четверка фехтовальщиков тоже встала под душ. Ни смеха, ни шутливых взаимных подталкиваний, как обычно после тренировки. Главарь задержался в тренировочном зале. Дождавшись, пока подопечные скроются за дверью душевой, он опустился на колени, затем присел на пятки и прикрыл глаза. Прежде чем медитация очистила его помыслы, он еще успел подумать, справится ли он в одиночку с человеком, которого им предстояло убить. Да, ответил он себе. Однако в глубине души понимал, что у него нет полной уверенности.
Куяма в это время сидел, обложившись своими записями, и думал о Миеко. Вчера вечером, когда он в последний раз видел ее, личико девушки было осунувшимся и бледным, она неловко держала левую руку, выставив перед собой. Готовя к перевязке, ее напичкали болеутоляющими и успокоительными средствами. Сейчас, задним числом анализируя происшедшее, Куяма счел обнадеживающим один-единственный факт: девушка не поинтересовалась судьбой Нисиямы.
А мысли Миеко вертелись вокруг Куямы. Она пыталась разобраться в своих чувствах к нему. Учащается ли сердцебиение при Мысли о нем? Хочется ли ей побыть с ним наедине, прижаться к нему, шепча милые глупости? Нет, ответила она себе, нет у нее такого желания. Куяма, в сущности, был ей безразличен. Молодой мужчина, бесспорно, хорош собой — из тех, за кем бегают женщины, кто был красив еще в подростковом возрасте и пользовался всеобщим обожанием родственников и знакомых. Миеко читала восторг и преклонение в его глазах, и это льстило ей. Но не более того. В чем же причина?
Девушка осторожно скосила глаза на Нисияму. Тот был поглощен чтением. Сидел, выпрямившись в струнку, продолговатое лицо его казалось еще более вытянутым из-за теней, залегших в складках. Вот он наклонился вперед и сделал какую-то пометку, а кладя ручку, перехватил взгляд Миеко и улыбнулся ей. Миеко, как и положено, улыбнулась в ответ. Нисияма вновь углубился в чтение, улыбка сникла, а вместе с ней словно бы исчезло с его лица и всякое человеческое выражение. Лицо сделалось похожим на острие меча. Миеко закрыла глаза. Если не Куяма помехой, то в чем же дело, думала она. Даже закрыв глаза, она видела перед собой Нисияму. С мечом в руке, а вместо глаз — холодные, темные камешки. Не хочу, чтобы он прикасался ко мне, прошептала девушка так тихо, что было слышно только ей самой. Но это была мысль, произнесенная вслух, и Миеко повторила ее еще раз, более уверенно. Удивление сменилось твердой убежденностью. Не хочу, чтобы он прикасался ко мне!
Кадзе подошел к окну и потянулся всем телом. Он чувствовал, как напрягаются, а затем расслабляются мышцы, как на бедре подрагивает мускул, как грудная клетка наполняется воздухом. За окном по-прежнему моросил дождь, хотя, казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он переступил порог этого дома… Идет дождь, при желтоватом отблеске старого фонаря капли, скатывающиеся по отвесной крыше, словно пританцовывают на бегу, и слух вроде бы улавливает чьи-то торопливые шажки на миниатюрном мостике, перекинутом через крохотное озерцо. Похоже, за эти часы ничто не изменилось в мире. А может, прошли всего лишь минуты? Кадзе машинально поднес было левую руку к глазам, однако яркие, шустрые «птички» прихватили вместе с его одеждой и часы. Он отвернулся от окна. В комнате, кроме него, не было ни души; девушки, почувствовав, что теперь он не прочь побыть в одиночестве, деликатно удалились. Небольшую, выдержанную в строгих пропорциях комнату украшали старинные и, должно быть, стоящие бешеных денег гравюры эротического содержания. Раздевался он не здесь. Вновь оборотясь к окну, Кадзе задумчиво уставился на низкий, густой кустарник. Вряд ли он опоздал… Какие дурацкие мысли лезут в голову! Когда приспеет час, девушки придут за ним, деликатно дадут понять, что пора собираться, помогут ему одеться. При этой мысли по телу пробежала приятная дрожь, и Кадзе удовлетворенно улыбнулся. «Птички» сотворили с ним чудо. Он трижды побывал в царстве Облаков и Дождей за… за сколько же времени? Взгляд снова невольно потянулся к запястью. Кадзе не мог припомнить, когда он в последний раз испытывал такое блаженство.
Дверь слегка приоткрылась. В коридоре на коленях стояла девушка; Кадзе сделал знак, что можно войти, и девушка, отвесив поклон, мелкими шажками просеменила в комнату. Взгляд ее был скромно потуплен. Очень миловидное создание. Кадзе, хоть убей, не сумел бы вспомнить, участвовала ли она в том вихре, что захватил его. Девушка принесла его одежду: костюм и рубашку, аккуратно повешенные на плечики, и белье, сложенное ровной стопкой. Оставив вещи, она удалилась так же, как и вошла: скромно потупив глаза, бесшумной, но быстрой походкой и без конца кланяясь. «Пожалуй, в купальне ее не было», — подумал Кадзе.
Он не спеша оделся. Теперь можно было и взглянуть на часы. В его распоряжении оставалось еще десять минут, так что торопиться излишне. В заведении госпожи Ханако девушки тоже знают свое дело, но им далеко до этих. Гейши возвратили ему молодость и силу, наполнили чувством уверенности в себе. Интересно, рассчитывал ли Адзума на такой эффект или надеялся, что Кадзе утратит остатки сил и к моменту встречи будет чувствовать себя усталым и разбитым? А может, всего лишь хотел, чтобы гость проникся к нему благодарностью? В таком случае он добился своего: Кадзе действительно был ему благодарен.
Поправив галстук, Кадзе вышел в коридор, и в тот же миг поблизости возникла грациозная, обтянутая кимоно фигурка. Сопровождающая была ему знакома. Кадзе пригляделся к девушке, пока та проворными, мелкими шажками семенила впереди, указывая ему дорогу. Не сказать, чтобы она была красивее тех, что встречались ему в доме Ханако, да и умением, по сути, не превосходила тех. Или на него возбуждающе действовала сама мысль о фешенебельности заведения, где он находится?… На сей раз им не понадобилось выходить в сад; девушка провела его вдоль узкой, увешанной гирляндами фонариков галереи. Кадзе, еще не остывший после любовных утех, испытывал голод, неутолимую жажду деятельности и редкостную уверенность в себе, когда кажется, за что ни возьмись, и любое твое дело закончится удачей. Однако, по мере того как близился момент встречи, у шефа все ощутимее сосало под ложечкой.
Адзума сидел, скрестив ноги, и дожидался гостя; он тот час же поднялся при его появлении. Встал он с некоторым усилием, как это бывало в последнее время и с самим Кадзе, когда чувствуешь, что затекли ноги, и вынужден опираться рукою о татами, чтобы не потерять равновесия. Оба были приблизительно одинакового возраста — лет шестидесяти — и чем-то даже похожи: заметно пробивающаяся седина, темный костюм консервативного покроя, неброский галстук, старомодно учтивые манеры. Адзума производил впечатление делового человека старого склада: не какой-нибудь там директор банка или преуспевающий менеджер, а президент заслуженной солидной фирмы. Пожалуй, так оно и есть, подумал Кадзе, пока оба они, не уставая раскланиваться, заверяли друг друга, какая честь для них это знакомство. Кадзе был известен один из этапов карьеры этого бонзы. Готовясь к встрече, он решил освежить в памяти необходимые сведения и затребовал из архива досье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42