12. 8. 15. -й вкладывает ему в руки. Билеты она купит. Там и встретятся.
— Пожалуйста, не говорите «нет».
И, прежде чем он находит отговорку, она исчезает.
Вечером 27 декабря его смена, но он не знает, где ее найти, чтобы сказать, что не сможет. Да и незачем говорить, он видит, что ему хочется пойти. Так что он требует услугу за услугу, которую когда-то оказал Артуру де Бруку, и ждет у зала. Ждет, ждет и ждет. Наконец, когда все уже вошли и он собирается уходить, она, виновато улыбаясь, выбегает из темноты.
Концерт лучше, чем он ожидал. Все музыканты квинтета работают в Парке и в свое время играли профессионально. Особенно хорош клавесинист. Женщины в зале в вечерних платьях, мужчины в костюмах. Неожиданно, и впервые, насколько он помнит, кажется, что война где-то далеко. При последних замирающих звуках третьего канона (per Motum contrarium) он осмеливается взглянуть на Клэр и обнаруживает, что она смотрит на него. Она касается его руки, и к началу четвертого канона (per Augmentationem, contrario Motu) он окончательно погиб.
После концерта ему нужно возвращаться в барак: обещал вернуться до полуночи.
— Бедный мистер Джерихо, — говорит она, — ну прямо как Золушка.
Но по ее предложению на следующей неделе они встречаются вновь, на концерте Шопена, и после него идут пешком выпить какао в привокзальном буфете.
— Итак, — говорит она, когда он возвращается от стойки с двумя чашками бурой пены, — сколько мне дозволено о вас знать?
— Обо мне? О, я большой зануда, со мной скучно.
— Я совсем не нахожу вас скучным. Вообще-то до меня дошли слухи, что вы довольно остроумны. — Клэр закуривает, и Джерихо снова замечает особенную манеру курить: она заглатывает дым, а потом, откинув голову, выпускает его через нос. Что это, новая мода? — Полагаю, вы женаты? — спрашивает она.
Он чуть не захлебнулся какао.
— Слава богу, нет. Я хочу сказать, что вряд ли…
— Невеста ? Подружка ?
— А теперь вы меня поддразниваете, — констатирует он, доставая платок и вытирая подбородок.
— Братья? Сестры?
— Нет, нет.
— Родители? Даже у вас должны быть родители.
— Жива только мать.
— А у меня только отец, — говорит она. — Мама умерла.
— Ужасно. Мне так жаль вас. Должен сказать, моя мать еще полна жизни.
Эта неторопливая беседа доставляет ему не испытанное до сих пор наслаждение говорить о себе. Она не спускает своих серых глаз с его лица. В темноте мимо проходят поезда, обдавая их сажей и горячим паром. Входят и выходят пассажиры. «Наплевать, что света нет, — выводит певец в висящем в углу громкоговорителе. — Луну им не закрыть… » Он рассказывает ей о том, чем прежде ни с кем не делился: о смерти отца, втором замужестве матери, об отчиме (бизнесмене, которого он недолюбливает), об открытии для себя астрономии, потом математики…
— А нынешняя работа? — спрашивает она. — Вы ею довольны?
— Доволен ли? — Грея о стакан руки, Джерихо обдумывает ответ. — Не сказал бы, что доволен. Слишком высокие требования — я бы сказал, пугает.
— Пугает? — В огромных глазах интерес. — В каком смысле ?
— Что может произойти… (Рисуешься, одергивает он себя, перестань.) … что может произойти, если ошибешься.
Она снова закуривает.
— Вы из восьмого барака, верно? Там ведь военно-морское отделение?
Он обрывает разговор и быстро оглядывается. За соседним столиком, держась за руки, шепчется еще одна парочка. Четверо летчиков играют в карты. Буфетчица в засаленном фартуке вытирает стойку. Похоже, никто не слышал.
— Кстати, — оживился он, — вы напомнили, что мне, пожалуй, пора возвращаться.
На углу Черч-Грин-роуд и Уилтон-авеню она чмокнула его в щеку.
На следующей неделе был Шуман, а потом мясной пудинг с почками и фруктовый рулет в ресторане «Британский» на Блетчли-роуд (одиннадцать пенсов за два блюда). На этот раз пришел ее черед рассказывать. Клэр, по ее словам, было шесть, когда мать умерла; пришлось ездить с отцом по посольствам. Череда нянек и гувернанток. По крайней мере, выучила несколько языков. Хотела поступить в женский корпус королевских ВМС, но отец не пустил.
Джерихо спрашивает, как было в Лондоне во время «блитца».
— О, вообще-то очень весело. Было куда пойти. Милрой, «Четыре сотни». Какое-то веселье безысходности. Всем нам пришлось учиться жить сегодняшним днем, не так ли?
При прощании она снова целует его, губы у одной щеки, прохладная ладошка у другой.
Задним числом можно сказать, что примерно в то время, в середине января, ему следовало бы начать вести записи симптомов, поскольку именно тогда его устоявшиеся привычки стали куда-то улетучиваться. Просыпался в приподнятом настроении. Насвистывая, вбегал в барак. Между сменами, прихватив хлеба для уток, подолгу гулял вокруг озера — просто ради моциона, убеждал он себя, но в действительности искал ее в толпе глазами. Дважды он видел ее, а один раз она заметила его и помахала рукой.
Во время четвертого (вернее, пятого, если считать встречу в поезде) свидания она настаивает, чтобы они побывали где-нибудь еще, и они идут в местный кинотеатр на Хай-стрит посмотреть новую картину с Ноэлем Коуардом, «Повесть об одном корабле».
— Ты в самом деле ни разу здесь не был?
Они становятся в очередь за билетами. Фильм идет всего один день, и очередь загибается за угол на Эйлсбери-стрит.
— Откровенно говоря, да.
— Боже мой, Том, какой ты смешной! По-моему, не будь в Блетчли киношки, я бы умерла со скуки.
Они садятся в задний ряд. Клэр берет его за руку. В луче проектора сине-серый калейдоскоп табачного дыма и пыли. Парочка рядом целуется. Женщина хихикает. Звуки фанфар открывают киножурнал. На экране длинные колонны бредущих в снегу немецких военнопленных — невообразимое количество. Возбужденный голос диктора сообщает о прорыве Красной Армии на восточном фронте. Появляется Сталин, под громкие аплодисменты вручающий ордена. «Да здравствует дядюшка Джо! » — восклицает кто-то. Свет загорается, снова гаснет, и Клэр сжимает ему руку. Начинается основной фильм — «Повесть об одном корабле» — с Коуардом в роли невероятно обходительного капитана военного корабля. Атмосфера сдерживаемого напряжения. «Горит судно, несущее зеленый три-ноль… Сэр, по правому борту след торпеды… Продолжать огонь… » В разгар сражения Джерихо вглядывается в мелькающие на восхищенных лицах отблески экранных взрывов, и его вдруг осеняет, что он сам — частица всего этого, далекая, но жизненно важная частица, и никто об этом не знает и никогда не узнает… После финальных титров в динамике раздается «Боже, храни короля», и все встают. Многие зрители под впечатлением фильма начинают петь.
Они оставили велосипеды в конце переулка рядом с кинотеатром. Чуть подальше о стену трется странная фигура. Подойдя поближе, они видят, что это солдат, обернувший шинелью девушку. Она стоит спиной к стене. Из тени, словно прячущийся в норе зверек, на них выглядывает белое личико. Пока Клэр и Джерихо забирают велосипеды, телодвижения прекращаются, а потом начинаются снова.
— Как-то странно себя ведут, — замечает он, не подумав. К его удивлению, Клэр заливается смехом.
— В чем дело ?
— Так, ни в чем, — отвечает она.
Они стоят на тротуаре с велосипедами, пропуская грохочущий армейский грузовик с затененными фарами, направляющийся к северу по Уотлинг-стрит. Клэр перестает смеяться.
— Знаешь, поедем посмотреть, где я живу, — чуть ли не умоляет она. — Еще не поздно. Мне так хочется показать тебе свой домик.
Он не может найти отговорки, да ему и не хочется ничего придумывать.
Они едут по городу, мимо Парка. Клэр показывает дорогу. Минут пятнадцать двигаются молча, и он начинает думать, далеко ли она его везет. Наконец, когда они уже трясутся по дорожке, ведущей к домику, она кричит через плечо:
— Разве не идеальное гнездышко ?
— Э-э, дорога не наезжена.
— Фу, противный, — она делает вид, что обиделась. Потом рассказывает, как наткнулась на этот заброшенный дом, как упросила его хозяина, фермера, сдать дом в аренду. Внутри стоит когда-то пышная, а ныне ветхая мебель, привезенная из Кенсингтона, из тетушкиного дома, который бросили во время бомбежек, да так туда и не вернулись.
Лестница угрожающе скрипит, и Джерихо опасается, как бы она под двойным весом не отвалилась от стены. Дом — промерзшая насквозь развалина.
— А здесь я сплю, — объявляет она, и он следом за ней заходит в комнату в розовых и кремовых тонах, словно большой гардероб, заваленную довоенными шелками, мехами и перьями. Под ногами со стуком выскакивает незакрепленная половица. В глазах рябит от множества мелочей, шляпных и обувных коробок, женских украшений, флаконов и баночек с косметикой… Она сбрасывает на пол пальто и падает плашмя на постель, потом, опершись на локоть, скидывает туфли. Похоже, ее что-то забавляет.
— А что там? — Джерихо, в смятении отступивший на лестничную площадку, смотрит еще на одну дверь.
— А-а, это комната Эстер, — говорит она.
— Эстер ?
— Какой-то злодей-бюрократ узнал, где я живу, и заявил, что раз у меня есть еще одна спальная, я должна поделиться. Так появилась Эстер. Работает в шестом бараке. Просто душка. Чуточку без ума от меня. Можешь заглянуть. Она не будет возражать.
Джерихо стучит, никто не отвечает, и он открывает дверь. Тоже крошечная комнатка, но у этой спартанский вид, как в келье: кровать с латунными спинками, на умывальном столике кувшин и тазик, стопка книг на стуле. «Начальный курс немецкого языка» Эйблмена. Джерихо открывает. «Der Rhein ist etwas langer als die Elbe». Рейн немного длиннее Эльбы. Позади оглушительный стук половицы, и Клэр забирает у него книгу.
— Милый, не суй нос в чужие вещи. Это невежливо. Пойдем зажжем камин и выпьем.
Спустившись, он встает на колени у камина со свернутым в комок номером газеты «Таймс». Складывает кучкой растопку, засовывает сверху пару поленьев и поджигает бумагу. Тяга отличная, труба с ревом засасывает дым.
— Посмотри на себя, даже не снял пальто. Отряхивая пыль, Джерихо встает и оборачивается к ней. Серая юбка, темно-синий кашемировый свитер, на бархатистой шее нитка молочно-белых жемчужин — неизменный наряд англичанок, принадлежащих к высшему классу. Она каким-то образом ухитряется одновременно выглядеть совсем юной и весьма зрелой.
— Иди сюда. Давай я.
Клэр ставит на столик бокалы и принимается расстегивать пальто.
— Том, не говори, — шепчет она, — не говори, что не понял, чем они занимались за кинотеатром.
Даже без туфель она одного с ним роста.
— Конечно, понял…
— В Лондоне все девушки называют это «поработать у стенки». Представляешь? Говорят, что так не забеременеешь…
Он, недолго думая, оборачивает ее своим пальто. Она обвивает его руками.
3
К черту! К черту! К черту!
Отбрасывая прочь воспоминания, он сорвался с кресла. Заметался по холодному каменному полу крошечной гостиной, забежал на кухню. Все подметено, вычищено, убрано. Это, должно быть, Эстер, а не Клэр, подумал он. Печка почти прогорела и была чуть теплой, но он удержался от соблазна подкинуть совок-другой угля. Без четверти час. Где же она? Побрел обратно в гостиную, постоял, раздумывая, у лестницы и стал подниматься. Влажная стенная штукатурка шелушилась под пальцами. Он решил сначала осмотреть комнату Эстер. Там все было в точности как несколько недель назад. У кровати пара практичных туфель. В шкафу много темной одежды. Тот же самый учебник немецкого языка. «An seinen Ufern sind Berge, Felsen und malerische Schlosser aus den altesten Zeiten». На его берегах горы, скалы и живописные старинные замки. Закрыв книгу, Джерихо вышел на площадку.
И, наконец, открыл дверь в комнату Клэр. Теперь он совершенно отчетливо представлял, что собирается делать, хотя совесть подсказывала, что это нехорошо, а логика — что это глупо. В принципе он соглашался. Как любой воспитанный мальчик, он учил басни Эзопа, и ему было известно, что «подслушивающий ничего хорошего о себе не услышит», но разве, рассуждал он, открывая ящики стола, разве сия добродетельная мудрость кого-нибудь остановила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Пожалуйста, не говорите «нет».
И, прежде чем он находит отговорку, она исчезает.
Вечером 27 декабря его смена, но он не знает, где ее найти, чтобы сказать, что не сможет. Да и незачем говорить, он видит, что ему хочется пойти. Так что он требует услугу за услугу, которую когда-то оказал Артуру де Бруку, и ждет у зала. Ждет, ждет и ждет. Наконец, когда все уже вошли и он собирается уходить, она, виновато улыбаясь, выбегает из темноты.
Концерт лучше, чем он ожидал. Все музыканты квинтета работают в Парке и в свое время играли профессионально. Особенно хорош клавесинист. Женщины в зале в вечерних платьях, мужчины в костюмах. Неожиданно, и впервые, насколько он помнит, кажется, что война где-то далеко. При последних замирающих звуках третьего канона (per Motum contrarium) он осмеливается взглянуть на Клэр и обнаруживает, что она смотрит на него. Она касается его руки, и к началу четвертого канона (per Augmentationem, contrario Motu) он окончательно погиб.
После концерта ему нужно возвращаться в барак: обещал вернуться до полуночи.
— Бедный мистер Джерихо, — говорит она, — ну прямо как Золушка.
Но по ее предложению на следующей неделе они встречаются вновь, на концерте Шопена, и после него идут пешком выпить какао в привокзальном буфете.
— Итак, — говорит она, когда он возвращается от стойки с двумя чашками бурой пены, — сколько мне дозволено о вас знать?
— Обо мне? О, я большой зануда, со мной скучно.
— Я совсем не нахожу вас скучным. Вообще-то до меня дошли слухи, что вы довольно остроумны. — Клэр закуривает, и Джерихо снова замечает особенную манеру курить: она заглатывает дым, а потом, откинув голову, выпускает его через нос. Что это, новая мода? — Полагаю, вы женаты? — спрашивает она.
Он чуть не захлебнулся какао.
— Слава богу, нет. Я хочу сказать, что вряд ли…
— Невеста ? Подружка ?
— А теперь вы меня поддразниваете, — констатирует он, доставая платок и вытирая подбородок.
— Братья? Сестры?
— Нет, нет.
— Родители? Даже у вас должны быть родители.
— Жива только мать.
— А у меня только отец, — говорит она. — Мама умерла.
— Ужасно. Мне так жаль вас. Должен сказать, моя мать еще полна жизни.
Эта неторопливая беседа доставляет ему не испытанное до сих пор наслаждение говорить о себе. Она не спускает своих серых глаз с его лица. В темноте мимо проходят поезда, обдавая их сажей и горячим паром. Входят и выходят пассажиры. «Наплевать, что света нет, — выводит певец в висящем в углу громкоговорителе. — Луну им не закрыть… » Он рассказывает ей о том, чем прежде ни с кем не делился: о смерти отца, втором замужестве матери, об отчиме (бизнесмене, которого он недолюбливает), об открытии для себя астрономии, потом математики…
— А нынешняя работа? — спрашивает она. — Вы ею довольны?
— Доволен ли? — Грея о стакан руки, Джерихо обдумывает ответ. — Не сказал бы, что доволен. Слишком высокие требования — я бы сказал, пугает.
— Пугает? — В огромных глазах интерес. — В каком смысле ?
— Что может произойти… (Рисуешься, одергивает он себя, перестань.) … что может произойти, если ошибешься.
Она снова закуривает.
— Вы из восьмого барака, верно? Там ведь военно-морское отделение?
Он обрывает разговор и быстро оглядывается. За соседним столиком, держась за руки, шепчется еще одна парочка. Четверо летчиков играют в карты. Буфетчица в засаленном фартуке вытирает стойку. Похоже, никто не слышал.
— Кстати, — оживился он, — вы напомнили, что мне, пожалуй, пора возвращаться.
На углу Черч-Грин-роуд и Уилтон-авеню она чмокнула его в щеку.
На следующей неделе был Шуман, а потом мясной пудинг с почками и фруктовый рулет в ресторане «Британский» на Блетчли-роуд (одиннадцать пенсов за два блюда). На этот раз пришел ее черед рассказывать. Клэр, по ее словам, было шесть, когда мать умерла; пришлось ездить с отцом по посольствам. Череда нянек и гувернанток. По крайней мере, выучила несколько языков. Хотела поступить в женский корпус королевских ВМС, но отец не пустил.
Джерихо спрашивает, как было в Лондоне во время «блитца».
— О, вообще-то очень весело. Было куда пойти. Милрой, «Четыре сотни». Какое-то веселье безысходности. Всем нам пришлось учиться жить сегодняшним днем, не так ли?
При прощании она снова целует его, губы у одной щеки, прохладная ладошка у другой.
Задним числом можно сказать, что примерно в то время, в середине января, ему следовало бы начать вести записи симптомов, поскольку именно тогда его устоявшиеся привычки стали куда-то улетучиваться. Просыпался в приподнятом настроении. Насвистывая, вбегал в барак. Между сменами, прихватив хлеба для уток, подолгу гулял вокруг озера — просто ради моциона, убеждал он себя, но в действительности искал ее в толпе глазами. Дважды он видел ее, а один раз она заметила его и помахала рукой.
Во время четвертого (вернее, пятого, если считать встречу в поезде) свидания она настаивает, чтобы они побывали где-нибудь еще, и они идут в местный кинотеатр на Хай-стрит посмотреть новую картину с Ноэлем Коуардом, «Повесть об одном корабле».
— Ты в самом деле ни разу здесь не был?
Они становятся в очередь за билетами. Фильм идет всего один день, и очередь загибается за угол на Эйлсбери-стрит.
— Откровенно говоря, да.
— Боже мой, Том, какой ты смешной! По-моему, не будь в Блетчли киношки, я бы умерла со скуки.
Они садятся в задний ряд. Клэр берет его за руку. В луче проектора сине-серый калейдоскоп табачного дыма и пыли. Парочка рядом целуется. Женщина хихикает. Звуки фанфар открывают киножурнал. На экране длинные колонны бредущих в снегу немецких военнопленных — невообразимое количество. Возбужденный голос диктора сообщает о прорыве Красной Армии на восточном фронте. Появляется Сталин, под громкие аплодисменты вручающий ордена. «Да здравствует дядюшка Джо! » — восклицает кто-то. Свет загорается, снова гаснет, и Клэр сжимает ему руку. Начинается основной фильм — «Повесть об одном корабле» — с Коуардом в роли невероятно обходительного капитана военного корабля. Атмосфера сдерживаемого напряжения. «Горит судно, несущее зеленый три-ноль… Сэр, по правому борту след торпеды… Продолжать огонь… » В разгар сражения Джерихо вглядывается в мелькающие на восхищенных лицах отблески экранных взрывов, и его вдруг осеняет, что он сам — частица всего этого, далекая, но жизненно важная частица, и никто об этом не знает и никогда не узнает… После финальных титров в динамике раздается «Боже, храни короля», и все встают. Многие зрители под впечатлением фильма начинают петь.
Они оставили велосипеды в конце переулка рядом с кинотеатром. Чуть подальше о стену трется странная фигура. Подойдя поближе, они видят, что это солдат, обернувший шинелью девушку. Она стоит спиной к стене. Из тени, словно прячущийся в норе зверек, на них выглядывает белое личико. Пока Клэр и Джерихо забирают велосипеды, телодвижения прекращаются, а потом начинаются снова.
— Как-то странно себя ведут, — замечает он, не подумав. К его удивлению, Клэр заливается смехом.
— В чем дело ?
— Так, ни в чем, — отвечает она.
Они стоят на тротуаре с велосипедами, пропуская грохочущий армейский грузовик с затененными фарами, направляющийся к северу по Уотлинг-стрит. Клэр перестает смеяться.
— Знаешь, поедем посмотреть, где я живу, — чуть ли не умоляет она. — Еще не поздно. Мне так хочется показать тебе свой домик.
Он не может найти отговорки, да ему и не хочется ничего придумывать.
Они едут по городу, мимо Парка. Клэр показывает дорогу. Минут пятнадцать двигаются молча, и он начинает думать, далеко ли она его везет. Наконец, когда они уже трясутся по дорожке, ведущей к домику, она кричит через плечо:
— Разве не идеальное гнездышко ?
— Э-э, дорога не наезжена.
— Фу, противный, — она делает вид, что обиделась. Потом рассказывает, как наткнулась на этот заброшенный дом, как упросила его хозяина, фермера, сдать дом в аренду. Внутри стоит когда-то пышная, а ныне ветхая мебель, привезенная из Кенсингтона, из тетушкиного дома, который бросили во время бомбежек, да так туда и не вернулись.
Лестница угрожающе скрипит, и Джерихо опасается, как бы она под двойным весом не отвалилась от стены. Дом — промерзшая насквозь развалина.
— А здесь я сплю, — объявляет она, и он следом за ней заходит в комнату в розовых и кремовых тонах, словно большой гардероб, заваленную довоенными шелками, мехами и перьями. Под ногами со стуком выскакивает незакрепленная половица. В глазах рябит от множества мелочей, шляпных и обувных коробок, женских украшений, флаконов и баночек с косметикой… Она сбрасывает на пол пальто и падает плашмя на постель, потом, опершись на локоть, скидывает туфли. Похоже, ее что-то забавляет.
— А что там? — Джерихо, в смятении отступивший на лестничную площадку, смотрит еще на одну дверь.
— А-а, это комната Эстер, — говорит она.
— Эстер ?
— Какой-то злодей-бюрократ узнал, где я живу, и заявил, что раз у меня есть еще одна спальная, я должна поделиться. Так появилась Эстер. Работает в шестом бараке. Просто душка. Чуточку без ума от меня. Можешь заглянуть. Она не будет возражать.
Джерихо стучит, никто не отвечает, и он открывает дверь. Тоже крошечная комнатка, но у этой спартанский вид, как в келье: кровать с латунными спинками, на умывальном столике кувшин и тазик, стопка книг на стуле. «Начальный курс немецкого языка» Эйблмена. Джерихо открывает. «Der Rhein ist etwas langer als die Elbe». Рейн немного длиннее Эльбы. Позади оглушительный стук половицы, и Клэр забирает у него книгу.
— Милый, не суй нос в чужие вещи. Это невежливо. Пойдем зажжем камин и выпьем.
Спустившись, он встает на колени у камина со свернутым в комок номером газеты «Таймс». Складывает кучкой растопку, засовывает сверху пару поленьев и поджигает бумагу. Тяга отличная, труба с ревом засасывает дым.
— Посмотри на себя, даже не снял пальто. Отряхивая пыль, Джерихо встает и оборачивается к ней. Серая юбка, темно-синий кашемировый свитер, на бархатистой шее нитка молочно-белых жемчужин — неизменный наряд англичанок, принадлежащих к высшему классу. Она каким-то образом ухитряется одновременно выглядеть совсем юной и весьма зрелой.
— Иди сюда. Давай я.
Клэр ставит на столик бокалы и принимается расстегивать пальто.
— Том, не говори, — шепчет она, — не говори, что не понял, чем они занимались за кинотеатром.
Даже без туфель она одного с ним роста.
— Конечно, понял…
— В Лондоне все девушки называют это «поработать у стенки». Представляешь? Говорят, что так не забеременеешь…
Он, недолго думая, оборачивает ее своим пальто. Она обвивает его руками.
3
К черту! К черту! К черту!
Отбрасывая прочь воспоминания, он сорвался с кресла. Заметался по холодному каменному полу крошечной гостиной, забежал на кухню. Все подметено, вычищено, убрано. Это, должно быть, Эстер, а не Клэр, подумал он. Печка почти прогорела и была чуть теплой, но он удержался от соблазна подкинуть совок-другой угля. Без четверти час. Где же она? Побрел обратно в гостиную, постоял, раздумывая, у лестницы и стал подниматься. Влажная стенная штукатурка шелушилась под пальцами. Он решил сначала осмотреть комнату Эстер. Там все было в точности как несколько недель назад. У кровати пара практичных туфель. В шкафу много темной одежды. Тот же самый учебник немецкого языка. «An seinen Ufern sind Berge, Felsen und malerische Schlosser aus den altesten Zeiten». На его берегах горы, скалы и живописные старинные замки. Закрыв книгу, Джерихо вышел на площадку.
И, наконец, открыл дверь в комнату Клэр. Теперь он совершенно отчетливо представлял, что собирается делать, хотя совесть подсказывала, что это нехорошо, а логика — что это глупо. В принципе он соглашался. Как любой воспитанный мальчик, он учил басни Эзопа, и ему было известно, что «подслушивающий ничего хорошего о себе не услышит», но разве, рассуждал он, открывая ящики стола, разве сия добродетельная мудрость кого-нибудь остановила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51