Молодой человек улыбнулся.
— Сомневаюсь, что осведомлен о последних новостях лучше, чем вы, мистер Кайт, даже о тех, что касаются меня самого. Зная ваши методы.
В первый момент Кайт не поверил собственным ушам. Он внимательно, в упор посмотрел на Джерихо и встретил пристальный взгляд его темно-карих глаз, в которых вдруг мелькнул живой огонек. Продолжая улыбаться, Джерихо на прощанье кивнул, сунул газету под мышку и вышел. Кайт смотрел ему вслед через узкие прорези окон — хрупкая фигура, шарф цветов колледжа, лилового и белого, нетвердая походка; голова наклонена навстречу ветру. «Мои методы, — повторял он про себя. — Мои ме тоды?»
В тот день троица, как обычно, собралась вокруг печки за чаем и Кайт выдвинул совершенно новое объяснение пребывания Джерихо в колледже. Привратник, конечно, не мог сказать, откуда у него такие сведения, он подчеркнул только их надежность, намекнув на доверительный мужской разговор. Забыв то, что еще совсем недавно говорил о любовных письмах, Кайт теперь уверенно утверждал: молодой человек страдает от несчастной любви.
2
Джерихо не стал сразу вскрывать письма. Расправив плечи и чуть наклонившись, зашагал навстречу ветру. После недели, проведенной в помещении, от обилия кислорода у него слегка кружилась голова. У профессорской младших курсов он повернул направо и ступил на дорожку из каменных плит, ведущую через небольшой горбатый мостик к заливному лугу. Слева — здание колледжа, справа, по ту сторону просторной лужайки с подстриженной травой, — массивный, похожий на скалу фасад капеллы. Скрываясь за серой оградой, тонкой цепочкой бежали вприпрыжку мальчики-певчие в хлопающих на ветру мантиях.
Джерихо остановился. Порыв ветра заставил его шагнуть назад. В сторону колледжа вел увитый запущенным плющом проход. По привычке Джерихо взглянул на ряд окон на втором этаже — темных, закрытых ставнями. Здесь плющ так разросся, что несколько маленьких ромбовидных оконных стекол терялись в густой листве.
Поколебавшись, Джерихо шагнул по проходу в тень, под козырек двери.
Лестничная клетка оставалась точно такой, какой он ее помнил, только теперь это крыло колледжа не использовалось и ветром нанесло в пролет сухих листьев. Вокруг ног, как голодная кошка, вилась старая газета. Щелкнул выключателем — бесполезно, нет лампочки. Но Джерихо все же смог разглядеть одну из трех фамилий, написанных на деревянной дощечке изящными белыми прописными буквами, уже потрескавшимися и потускневшими.
ТЬЮРИНГ A. M.
С каким замиранием сердца он поднимался по этой лестнице в первый раз — когда? летом 1938-го? целую вечность назад, — чтобы отыскать человека всего на каких-то пять лет старше себя, застенчивого, как новичок, с копной темных, спадающих на глаза волос: великого Алана Тьюринга, автора «Вычислимых чисел», прародителя универсальной вычислительной машины…
Тьюринг спросил, что Джерихо собирается взять в качестве первой курсовой работы.
— Теорию простых чисел Римана.
— Но я сам занимаюсь Риманом.
— Знаю, — выпалил Джерихо, — поэтому и выбрал.
Такое смелое, почти нахальное, выражение обожания рассмешило Тьюринга, и он согласился быть научным руководителем Джерихо, хотя не любил преподавательскую работу.
И вот теперь Джерихо стоит на лестничной площадке, дергая дверь Тьюринга. Конечно, заперта. На ладони осталась пыль. Попытался вспомнить комнату. Она выглядела запущенной. На полу валялись книги, бумаги, письма, грязное белье, пустые бутылки, банки с консервами. На полке газового камина игрушечный медвежонок Порги, в углу у стены разбитая скрипка, купленная в лавке старьевщика.
Застенчивый Тьюринг избегал близкого знакомства. С Рождества 1938 года его вообще почти не было видно. В последнюю минуту он отменял консультации, говоря, что должен ехать в Лондон. Иногда Джерихо поднимался к нему и стучал, но никто не отвечал, хотя хозяин явно находился за дверью. Когда в 1939 году, незадолго до Пасхи и вступления нацистов в Прагу, они наконец встретились, Джерихо, набравшись смелости, сказал:
— Послушайте, сэр, если вы не хотите быть моим руководителем…
— Дело не в этом.
— Или если у вас хорошо продвигается гипотеза Римана и вы не хотите делиться ею…
— Нет, Том, с Риманом у меня никакого прогресса, — улыбнулся Тьюринг.
— Тогда что?
— Это не Риман. — Потом добавил очень тихо: — Знаешь, в мире сейчас происходят и другие вещи, помимо математики…
Спустя два дня Джерихо нашел в своей ячейке записку: «Прошу к себе вечером на бокал шерри. Ф. Дж. Этвуд».
Джерихо отошел от двери Тьюринга. Внезапно закружилась голова. Ухватившись за потертые перила, он, как старик, стал осторожно спускаться.
Этвуд, профессор древней истории, человек с многочисленными связями на Уайтхолле, был наставником колледжа, когда Джерихо еще не родился. Приглашение Этвуда считалось равносильным вызову к самому Всевышнему.
— Знаете языки? — начал Этвуд, наполняя бокалы. Ему перевалило за пятьдесят, он был холостяком — его семьей стал колледж. На полках стояли научные труды профессора: «Греческое и македонское военное искусство», «Цезарь как литератор», «Фукидид и его история».
— Только немецкий. — Джерихо учил его, чтобы читать великих математиков девятнадцатого века: Гаусса, Куммера, Гильберта.
Этвуд, кивнув, подал хрустальный бокал с малой толикой очень сухого шерри. Заметил, что Джерихо разглядывает книги.
— Случаем, не знаете Геродота? Читали повествование о Гистиее?
Вопросы были риторическими. Как и большинство вопросов Этвуда.
— Гистией хотел отправить письмо из Персии в Милет своему зятю, тирану Аристагору, призывая его к восстанию. Однако боялся, что письмо перехватят. Тогда он приказал обрить голову своего самого верного раба, вытатуировать послание на голом черепе, подождать, пока отрастут волосы, и отправить к Аристагору с поручением, чтобы волосы вновь сбрили. Ненадежно, но в данном случае успешно. Ваше здоровье.
Позднее Джерихо узнал, что Этвуд рассказывал подобные истории всем, кого вербовал. Гистиея и его бритого раба сменял Полибий с шифровальным квадратом или Цезарь, написавший Цицерону письмо с помощью особого алфавита, в котором «а» зашифровывалась как «d», «b» как «е», «с» как «f» и так далее. В конце, все еще не открывая цели приглашения, Этвуд переходил к этимологии.
— Латинское «crypta», от греческого корня «крипту», означает «спрятанный, скрытый». Отсюда «crypt» — склеп, место погребения мертвых, и «crypto» — секрет, тайна. Криптокоммунист, криптофашист… Между прочим, вы не один из них?
— Нет, я не служу местом погребения мертвых.
— Криптограмма… — Этвуд поднял шерри к свету и стал прищурившись разглядывать светлую жидкость. — Криптоанализ… Тьюринг говорит, что у вас может хорошо пойти…
***
Когда Джерихо вернулся к себе, его трясло как в лихорадке. Он запер дверь и прямо в пальто и шарфе повалился лицом вниз в неразобранную постель. Немного спустя послышались шаги. Стук в дверь.
— Завтрак, сэр.
— Спасибо, оставьте снаружи.
— Вы в порядке, сэр?
— Все хорошо.
Звук подноса и удаляющихся шагов. Комната, казалось, накренилась, угол потолка внезапно увеличился в размерах и приблизился — можно достать рукой. Джерихо закрыл глаза, сквозь мрак нахлынули видения…
… Тьюринг, застенчиво улыбаясь, говорит: «Нет, Том, с Риманом у меня никакого прогресса».
… Логи трясет ему руку в дешифровальном бараке, стараясь перекричать шум аппаратуры: «Только что звонил премьер-министр, поздравлял! »
… Клэр, дотронувшись до его щеки, шепчет: «Бедняжечка, я действительно тебя допекла, да? »
«Отойдите, — мужской голос, голос Логи, — отойдите, дайте ему воздуху… »
Потом ничего.
Очнувшись, первым делом посмотрел на часы. Провалялся без сознания около часа. Сел, похлопал по карманам. Где-то была записная книжка, в которой он отмечал продолжительность каждого приступа и симптомы. К сожалению, перечень становился все длиннее. Вместо книжки Джерихо вдруг вынул три конверта.
Положил на кровать и некоторое время раздумывал. Потом вскрыл два. В одном была открытка от матери, в другом — от тети. Обе поздравляли с днем рождения, желали счастья. Они не имели ни малейшего представления, чем он занимается, и испытывали чувство вины и разочарования, из-за того что Джерихо не в военной форме и в него не стреляют, как в сыновей большинства их друзей.
— Что мне сказать людям? — в отчаянии спрашивала мать во время одного из его кратких приездов домой, когда он в который раз не захотел говорить, чем занимается.
— Скажи, что служу в правительственной связи, — ответил он, как приказывали отвечать в случае настойчивых расспросов.
— Но им хочется узнать немного больше…
— В таком случае они ведут себя подозрительно и тебе следует обратиться в полицию.
Мать представила, какой катастрофой обернется для четверки партнеров по бриджу допрос у местного полицейского инспектора, и замолкла.
А третье письмо? Джерихо повертел его и понюхал, как Кайт. Было ли тому виной его воображение или же конверт действительно хранил еле заметный аромат духов? «Прах роз» от «Буржуа», крошечный флакон которых практически разорил Джерихо всего месяц назад. Ножа для бумаг не было, и он вскрыл конверт логарифмической линейкой. Дешевая открытка, первая попавшаяся — какая-то ваза с фруктами, — и подобающие случаю банальные слова, а может быть, и нет, он не знал, потому что никогда не оказывался в подобных обстоятельствах. «Милый Т… всегда будешь мне другом… возможно, в будущем… с огорчением узнала… тороплюсь… с любовью… » Он закрыл глаза.
Позже, после того как он решил кроссворд, миссис Сакс закончила уборку, а Бикердайк оставил поднос и снова забрал его нетронутым, Джерихо, встав на колени, вытащил из-под кровати чемодан и отпер. Там лежал том рассказов о Шерлоке Холмсе, выпущенного издательством «Даблдей» в 1930 году, а в нем находилось шесть сложенных листов, исписанных мелким почерком Джерихо. Разложив на шатком письменном столе у окна, он бережно их разгладил.
«Шифровальная машина превращает вводимую информацию (открытый текст, „Р“) в шифр (« Z») посредством функции f. Таким образом, Z= f( P, K), где К означает ключ… »
Джерихо заточил карандаш, сдул стружку и наклонился над листами.
«Предположим, что К имеет N возможных значений. Для каждого из N предположений мы должны выяснить, выдает ли f- i( Z, K) открытый текст, где f является дешифрующей функцией, выдающей Р, если К подобран правильно… »
Ветер рябил поверхность реки Кем. Флотилия уток, как корабли на якорях, не двигаясь качалась на волнах. Отложив карандаш, он снова прочел открытку, пытаясь уловить чувство, мысль, скрывающиеся за гладкими фразами. Можно ли, подумал он, построить аналогичную формулу для писем — любовных или возвещающих конец любви?
«Вводимая информация (чувство, « S») превращается женщиной в письмо («М») посредством функции w. Таким образом, M= w( S, V), где V обозначает набор слов. Предположим, что V имеет N возможных значений… »
Математические символы расплывались в глазах. Он отнес открытку в спальню, наклонился над камином и чиркнул спичкой. Бумага в его руке вспыхнула и свернулась, моментально превратившись в пепел.
***
Дни понемногу обретали очертания.
Он рано вставал и два-три часа посвящал работе. Не криптоанализу — он сжег все бумаги в тот день, вместе с открыткой, — а чистой математике. Затем ложился вздремнуть. До обеда обычно решал кроссворд, проверяя себя по старым отцовским карманным часам, — решение никогда не занимало более пяти минут, а однажды он уложился в три минуты сорок секунд. Удалось вслепую, без доски, решить ряд сложных шахматных задач — Г. Х. Харди назвал их «мелодиями математических гимнов». Все это убеждало его в том, что мозг в полном порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Сомневаюсь, что осведомлен о последних новостях лучше, чем вы, мистер Кайт, даже о тех, что касаются меня самого. Зная ваши методы.
В первый момент Кайт не поверил собственным ушам. Он внимательно, в упор посмотрел на Джерихо и встретил пристальный взгляд его темно-карих глаз, в которых вдруг мелькнул живой огонек. Продолжая улыбаться, Джерихо на прощанье кивнул, сунул газету под мышку и вышел. Кайт смотрел ему вслед через узкие прорези окон — хрупкая фигура, шарф цветов колледжа, лилового и белого, нетвердая походка; голова наклонена навстречу ветру. «Мои методы, — повторял он про себя. — Мои ме тоды?»
В тот день троица, как обычно, собралась вокруг печки за чаем и Кайт выдвинул совершенно новое объяснение пребывания Джерихо в колледже. Привратник, конечно, не мог сказать, откуда у него такие сведения, он подчеркнул только их надежность, намекнув на доверительный мужской разговор. Забыв то, что еще совсем недавно говорил о любовных письмах, Кайт теперь уверенно утверждал: молодой человек страдает от несчастной любви.
2
Джерихо не стал сразу вскрывать письма. Расправив плечи и чуть наклонившись, зашагал навстречу ветру. После недели, проведенной в помещении, от обилия кислорода у него слегка кружилась голова. У профессорской младших курсов он повернул направо и ступил на дорожку из каменных плит, ведущую через небольшой горбатый мостик к заливному лугу. Слева — здание колледжа, справа, по ту сторону просторной лужайки с подстриженной травой, — массивный, похожий на скалу фасад капеллы. Скрываясь за серой оградой, тонкой цепочкой бежали вприпрыжку мальчики-певчие в хлопающих на ветру мантиях.
Джерихо остановился. Порыв ветра заставил его шагнуть назад. В сторону колледжа вел увитый запущенным плющом проход. По привычке Джерихо взглянул на ряд окон на втором этаже — темных, закрытых ставнями. Здесь плющ так разросся, что несколько маленьких ромбовидных оконных стекол терялись в густой листве.
Поколебавшись, Джерихо шагнул по проходу в тень, под козырек двери.
Лестничная клетка оставалась точно такой, какой он ее помнил, только теперь это крыло колледжа не использовалось и ветром нанесло в пролет сухих листьев. Вокруг ног, как голодная кошка, вилась старая газета. Щелкнул выключателем — бесполезно, нет лампочки. Но Джерихо все же смог разглядеть одну из трех фамилий, написанных на деревянной дощечке изящными белыми прописными буквами, уже потрескавшимися и потускневшими.
ТЬЮРИНГ A. M.
С каким замиранием сердца он поднимался по этой лестнице в первый раз — когда? летом 1938-го? целую вечность назад, — чтобы отыскать человека всего на каких-то пять лет старше себя, застенчивого, как новичок, с копной темных, спадающих на глаза волос: великого Алана Тьюринга, автора «Вычислимых чисел», прародителя универсальной вычислительной машины…
Тьюринг спросил, что Джерихо собирается взять в качестве первой курсовой работы.
— Теорию простых чисел Римана.
— Но я сам занимаюсь Риманом.
— Знаю, — выпалил Джерихо, — поэтому и выбрал.
Такое смелое, почти нахальное, выражение обожания рассмешило Тьюринга, и он согласился быть научным руководителем Джерихо, хотя не любил преподавательскую работу.
И вот теперь Джерихо стоит на лестничной площадке, дергая дверь Тьюринга. Конечно, заперта. На ладони осталась пыль. Попытался вспомнить комнату. Она выглядела запущенной. На полу валялись книги, бумаги, письма, грязное белье, пустые бутылки, банки с консервами. На полке газового камина игрушечный медвежонок Порги, в углу у стены разбитая скрипка, купленная в лавке старьевщика.
Застенчивый Тьюринг избегал близкого знакомства. С Рождества 1938 года его вообще почти не было видно. В последнюю минуту он отменял консультации, говоря, что должен ехать в Лондон. Иногда Джерихо поднимался к нему и стучал, но никто не отвечал, хотя хозяин явно находился за дверью. Когда в 1939 году, незадолго до Пасхи и вступления нацистов в Прагу, они наконец встретились, Джерихо, набравшись смелости, сказал:
— Послушайте, сэр, если вы не хотите быть моим руководителем…
— Дело не в этом.
— Или если у вас хорошо продвигается гипотеза Римана и вы не хотите делиться ею…
— Нет, Том, с Риманом у меня никакого прогресса, — улыбнулся Тьюринг.
— Тогда что?
— Это не Риман. — Потом добавил очень тихо: — Знаешь, в мире сейчас происходят и другие вещи, помимо математики…
Спустя два дня Джерихо нашел в своей ячейке записку: «Прошу к себе вечером на бокал шерри. Ф. Дж. Этвуд».
Джерихо отошел от двери Тьюринга. Внезапно закружилась голова. Ухватившись за потертые перила, он, как старик, стал осторожно спускаться.
Этвуд, профессор древней истории, человек с многочисленными связями на Уайтхолле, был наставником колледжа, когда Джерихо еще не родился. Приглашение Этвуда считалось равносильным вызову к самому Всевышнему.
— Знаете языки? — начал Этвуд, наполняя бокалы. Ему перевалило за пятьдесят, он был холостяком — его семьей стал колледж. На полках стояли научные труды профессора: «Греческое и македонское военное искусство», «Цезарь как литератор», «Фукидид и его история».
— Только немецкий. — Джерихо учил его, чтобы читать великих математиков девятнадцатого века: Гаусса, Куммера, Гильберта.
Этвуд, кивнув, подал хрустальный бокал с малой толикой очень сухого шерри. Заметил, что Джерихо разглядывает книги.
— Случаем, не знаете Геродота? Читали повествование о Гистиее?
Вопросы были риторическими. Как и большинство вопросов Этвуда.
— Гистией хотел отправить письмо из Персии в Милет своему зятю, тирану Аристагору, призывая его к восстанию. Однако боялся, что письмо перехватят. Тогда он приказал обрить голову своего самого верного раба, вытатуировать послание на голом черепе, подождать, пока отрастут волосы, и отправить к Аристагору с поручением, чтобы волосы вновь сбрили. Ненадежно, но в данном случае успешно. Ваше здоровье.
Позднее Джерихо узнал, что Этвуд рассказывал подобные истории всем, кого вербовал. Гистиея и его бритого раба сменял Полибий с шифровальным квадратом или Цезарь, написавший Цицерону письмо с помощью особого алфавита, в котором «а» зашифровывалась как «d», «b» как «е», «с» как «f» и так далее. В конце, все еще не открывая цели приглашения, Этвуд переходил к этимологии.
— Латинское «crypta», от греческого корня «крипту», означает «спрятанный, скрытый». Отсюда «crypt» — склеп, место погребения мертвых, и «crypto» — секрет, тайна. Криптокоммунист, криптофашист… Между прочим, вы не один из них?
— Нет, я не служу местом погребения мертвых.
— Криптограмма… — Этвуд поднял шерри к свету и стал прищурившись разглядывать светлую жидкость. — Криптоанализ… Тьюринг говорит, что у вас может хорошо пойти…
***
Когда Джерихо вернулся к себе, его трясло как в лихорадке. Он запер дверь и прямо в пальто и шарфе повалился лицом вниз в неразобранную постель. Немного спустя послышались шаги. Стук в дверь.
— Завтрак, сэр.
— Спасибо, оставьте снаружи.
— Вы в порядке, сэр?
— Все хорошо.
Звук подноса и удаляющихся шагов. Комната, казалось, накренилась, угол потолка внезапно увеличился в размерах и приблизился — можно достать рукой. Джерихо закрыл глаза, сквозь мрак нахлынули видения…
… Тьюринг, застенчиво улыбаясь, говорит: «Нет, Том, с Риманом у меня никакого прогресса».
… Логи трясет ему руку в дешифровальном бараке, стараясь перекричать шум аппаратуры: «Только что звонил премьер-министр, поздравлял! »
… Клэр, дотронувшись до его щеки, шепчет: «Бедняжечка, я действительно тебя допекла, да? »
«Отойдите, — мужской голос, голос Логи, — отойдите, дайте ему воздуху… »
Потом ничего.
Очнувшись, первым делом посмотрел на часы. Провалялся без сознания около часа. Сел, похлопал по карманам. Где-то была записная книжка, в которой он отмечал продолжительность каждого приступа и симптомы. К сожалению, перечень становился все длиннее. Вместо книжки Джерихо вдруг вынул три конверта.
Положил на кровать и некоторое время раздумывал. Потом вскрыл два. В одном была открытка от матери, в другом — от тети. Обе поздравляли с днем рождения, желали счастья. Они не имели ни малейшего представления, чем он занимается, и испытывали чувство вины и разочарования, из-за того что Джерихо не в военной форме и в него не стреляют, как в сыновей большинства их друзей.
— Что мне сказать людям? — в отчаянии спрашивала мать во время одного из его кратких приездов домой, когда он в который раз не захотел говорить, чем занимается.
— Скажи, что служу в правительственной связи, — ответил он, как приказывали отвечать в случае настойчивых расспросов.
— Но им хочется узнать немного больше…
— В таком случае они ведут себя подозрительно и тебе следует обратиться в полицию.
Мать представила, какой катастрофой обернется для четверки партнеров по бриджу допрос у местного полицейского инспектора, и замолкла.
А третье письмо? Джерихо повертел его и понюхал, как Кайт. Было ли тому виной его воображение или же конверт действительно хранил еле заметный аромат духов? «Прах роз» от «Буржуа», крошечный флакон которых практически разорил Джерихо всего месяц назад. Ножа для бумаг не было, и он вскрыл конверт логарифмической линейкой. Дешевая открытка, первая попавшаяся — какая-то ваза с фруктами, — и подобающие случаю банальные слова, а может быть, и нет, он не знал, потому что никогда не оказывался в подобных обстоятельствах. «Милый Т… всегда будешь мне другом… возможно, в будущем… с огорчением узнала… тороплюсь… с любовью… » Он закрыл глаза.
Позже, после того как он решил кроссворд, миссис Сакс закончила уборку, а Бикердайк оставил поднос и снова забрал его нетронутым, Джерихо, встав на колени, вытащил из-под кровати чемодан и отпер. Там лежал том рассказов о Шерлоке Холмсе, выпущенного издательством «Даблдей» в 1930 году, а в нем находилось шесть сложенных листов, исписанных мелким почерком Джерихо. Разложив на шатком письменном столе у окна, он бережно их разгладил.
«Шифровальная машина превращает вводимую информацию (открытый текст, „Р“) в шифр (« Z») посредством функции f. Таким образом, Z= f( P, K), где К означает ключ… »
Джерихо заточил карандаш, сдул стружку и наклонился над листами.
«Предположим, что К имеет N возможных значений. Для каждого из N предположений мы должны выяснить, выдает ли f- i( Z, K) открытый текст, где f является дешифрующей функцией, выдающей Р, если К подобран правильно… »
Ветер рябил поверхность реки Кем. Флотилия уток, как корабли на якорях, не двигаясь качалась на волнах. Отложив карандаш, он снова прочел открытку, пытаясь уловить чувство, мысль, скрывающиеся за гладкими фразами. Можно ли, подумал он, построить аналогичную формулу для писем — любовных или возвещающих конец любви?
«Вводимая информация (чувство, « S») превращается женщиной в письмо («М») посредством функции w. Таким образом, M= w( S, V), где V обозначает набор слов. Предположим, что V имеет N возможных значений… »
Математические символы расплывались в глазах. Он отнес открытку в спальню, наклонился над камином и чиркнул спичкой. Бумага в его руке вспыхнула и свернулась, моментально превратившись в пепел.
***
Дни понемногу обретали очертания.
Он рано вставал и два-три часа посвящал работе. Не криптоанализу — он сжег все бумаги в тот день, вместе с открыткой, — а чистой математике. Затем ложился вздремнуть. До обеда обычно решал кроссворд, проверяя себя по старым отцовским карманным часам, — решение никогда не занимало более пяти минут, а однажды он уложился в три минуты сорок секунд. Удалось вслепую, без доски, решить ряд сложных шахматных задач — Г. Х. Харди назвал их «мелодиями математических гимнов». Все это убеждало его в том, что мозг в полном порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51