Сара опустила голову. Ее поймали в капкан. У нее было такое чувство, что Колхаун предлагает ей сделку: она уедет, и он оставит ее в покое; она останется — и он привлечет ее в качестве обвиняемой…
— Что касается Тимми, еще ничего не потеряно, — добавил федеральный агент, опустив глаза. — Иногда, случается, похищенные дети возвращаются, когда достигают подросткового возраста. Похитители под грузом угрызений совести рассказывают правду, или сам ребенок открывает обстоятельства появления в своей «семье». Если похищают не новорожденного, а ребенка постарше, то у малыша всегда остаются воспоминания, образы, которые его тревожат. Возможно, Тимми через несколько лет вернется к вам. Как только у него появится возможность. В четырнадцать или пятнадцать лет удержать мальчика взаперти невозможно.
— Это мне дает еще шесть лет надежды, если я вас правильно поняла? — усмехнулась молодая женщина.
— Не будьте такой несправедливой, — бросил Колхаун, чуть смутившись. — Мы сделали все, что могли. Не упрямьтесь, не становитесь второй Мегги Хейлброн. Именно это вам грозит. Но в отличие от нее вы не местная, а второй сумасшедшей они не допустят. С вами будут обращаться как с бешеной собакой.
У Сары не оставалось выбора. Колхаун закрыл перед ней дверь. В случае отказа он уедет и отдаст ее в руки местной полиции.
— Хорошо, — сдалась она, — я возвращаюсь в Лос-Анджелес.
Несмотря на это, ее освободили не сразу. Судья лез из кожи вон. В ней видели чуть ли не колдунью, которая навела порчу на бедняжку Мегги Хейлброн и заставила ту устроить побоище. Ее подозревали в манипуляциях разумом Мегги. Обвинение было серьезным: ее могли отправить за решетку на пять, а то и на десять лет. С подстрекательством к убийству не шутили, особенно если подстрекали психически больного человека, подверженного влиянию. Если Сару и освободили, то только благодаря Майку Колхауну и его заступничеству. Специальный агент, видимо, нашел средство избавиться от чувства вины, которое его преследовало с того времени, как он взялся за дело Тимми Девона. Сара не знала точно, но чувствовала — ей предоставили свободу не по доброй воле. Еще раз пресса была взбудоражена. Побоище в Хевен-Ридже стало темой номер один в местных газетах. Литературный агент Сары прибыл собственной персоной, чтобы сообщить, что телевидение желает купить права на ее приключения. Она должна была немедленно приступить к написанию сценария. Все надо делать быстро, потому что история жареная.
— Набросайте сценарий в общих чертах, — объяснял он, когда вез ее на собственном «БМВ» в местный аэропорт. — Сценаристы с телевидения все сделают, вы только будете контролировать. Кроме того, вас оформят техническим консультантом. А в конце вы получите кругленькую сумму.
Сара хотела бы отказаться. В романах героини прикрываются высокими принципами, которые позволяют им с презрением отвергать заманчивые предложения, но сегодня у нее ничего не осталось. Даже бунгало Джоба сгорело. Колхаун был прав: если бы она осталась в Хевен-Ридже, ее бы прикончили.
Сара подписала все, что от нее требовали. Ей были необходимы деньги, чтобы найти квартиру и продолжить лечение, если она не хотела, сняв гипс, остаться хромой.
Глава 39
Сара вернулась в Лос-Анджелес после четырех лет отсутствия. В глаза ей бросилось безобразие, грязь, бетонные завитушки города. Неужели она действительно здесь жила? Многолюдье раздражало. Она отвыкла от бесконечных толп в постоянном движении. Все куда-то бежали: и люди, и машины.
«Я стала медлительной», — заметила она, разглядывая себя в стекло витрины. Казалось, она еле ходит, а прохожие бросают на нее иронические взгляды.
Сара позвонила матери из телефона-автомата. Они не разговаривали друг с другом уже несколько лет, и переписка, постепенно замирая, в конце концов оборвалась.
Сесилия не предложила встретить дочь в аэропорту.
— Твой отец плохо себя чувствует, — сообщила она со вздохом.
Сара взяла такси. Ничего не изменилось, однако она чувствовала себя не в своей тарелке. Это было странное, необъяснимое впечатление. Деревянный дом обветшал, краска облупилась. Грязные стекла в окнах почти не пропускали свет. Сад, конечно, тоже был запущен. Лужайка имела вид поляны, поросшей сорняками. Крылья машины, стоящей на дорожке, были грубо подкрашены. Это был «форд-пинто», купленный по случаю. Женщины сдержанно обнялись, как при первом знакомстве, когда не спешат демонстрировать дружеские чувства.
— Папа болен? — спросила Сара, садясь в машину рядом с матерью. — Его нет дома?
— Его отвезли в больницу в неврологическое отделение три месяца тому назад. Он больше не разговаривает, отказывается смотреть людям в глаза. Вначале считали, что это депрессия, но сегодня стало ясно, что все гораздо серьезнее.
Сесилия и сама избегала встречаться взглядом с дочерью. Она смотрела только вперед, на улицу, и даже не пыталась поддержать разговор.
— Значит, — бросила она через некоторое время, — ты опять заставила говорить о себе? Телевидение посвятило целую передачу бойне в Хевен-Ридже. Нельзя сказать, что журналисты отвели тебе завидную роль. У тебя просто талант вызывать к себе ненависть, это что-то врожденное! Что же произошло на самом деле?
Сара изложила свою версию событий. Она говорила только для того, чтобы заполнить тишину, которой боялась.
— Значит, ты туда больше не вернешься? — заключила Сесилия.
— Нет. Сниму что-нибудь здесь и буду работать над этой историей для телевидения. Это даст мне средства на жизнь в течение года-двух. Мне много не надо.
Именно в госпитале, при неоновом освещении, Сара заметила, как постарела мать. Не стало средств, и некогда холеная женщина перестала следить за собой, как раньше. Лифтинги, коллагеновые инъекции — все осталось в прошлом. Казалось, время предоставило Сесилии отсрочку, а потом вдруг в одночасье вернуло ей настоящий возраст. Она несла эту ношу без попыток приукраситься, с покорностью судьбе, но с болью.
Джон Латимер Девон лежал в общей палате, отгороженный от соседей ширмой, и смотрел в потолок. Когда жена и дочь попытались привлечь его внимание, он отвернул голову, как животное, испугавшееся ветеринара. После двух таких попыток отец спрятался под простыней.
— Не переживай, — вздохнула Сесилия. — Ничего не поделаешь. Если бы были деньги положить его в приличную больницу… Там бы за ним лучше ухаживали, а здесь… оставляют лежать в экскрементах по нескольку часов. Он не жалуется, он даже этого не замечает. Он уже не здесь.
В общей палате воняло мочой и дезинфекцией. Курить было запрещено, и Сесилия теребила пачку с сигаретами на коленях. Саре хотелось найти теплые, добрые слова… Она стала для матери врагом, началом всех их бед, и теперь враг вернулся. Презрительный взгляд Сесилии Девон как будто бы говорил: «Между нами все кончено! Можешь делать все, что хочешь, но уже ничего не исправишь».
Вернувшись в Лос-Анджелес, Сара вдруг поняла, что за четыре года совершенно выбросила родителей из своего сознания. Все ее мысли занял Тимми. Тимми, и только он. Она почувствовала себя виноватой.
Медсестра объявила, что посещение закончено. Мать и дочь поднялись. Сара попыталась пожать руку отцу. Тот съежился и закрыл глаза.
Женщины медленно вышли из больницы.
— Это место для бедных, — вздохнула Сесилия. — Негры, латиносы. Я никогда не могла даже предположить, что твой отец так кончит жизнь. А он — тем более. Полагаю, что, если кто-нибудь сказал бы ему о такой возможности, он бы расхохотался. Все равно как если бы объявить, что его похоронят на Луне!
Женщины сели в машину, поехали. По дороге остановились, чтобы зайти в магазин. Сара заметила, что ее мать не предложила ей жить в родном доме. Казалось, она дорожит своим одиночеством, как старики, которых раздражают собственные дети, когда те их навещают и наивно полагают, что таким образом развлекают родителей.
Трапеза прошла в гробовом молчании. Когда Сара встала, чтобы приготовить кофе, Сесилия обратилась к ней тоном, полным горечи:
— Значит, ты больше не вернешься в Хевен-Ридж? Эта ненормальная… Этой Мегги, не помню, как ее там, удалось то, в чем я потерпела поражение.
Сара вскинула голову и сдвинула брови.
— Что ты хочешь сказать? — прошептала она.
Сесилия безнадежно махнула рукой и направилась к облезлому буфету, где у нее хранилась выпивка. Налила себе виски и выпила одним глотком.
— Господи! — вздохнула она. — Ты не подозревала? Никогда даже не подозревала? До чего же ты глупая!
— Да о чем ты, ради Бога?
Сесилия издала сухой короткий смешок.
— Полагаю, что надо тебе это сказать, — продолжала старая женщина, уставившись на грязный, мощенный плитками пол. — Во всяком случае, мне это необходимо — все и так слишком затянулось. Потом делай все, что хочешь. Думаю, мы больше никогда не увидимся. Это нормально. Я тебя больше видеть не захочу.
— Мама, — закричала Сара, — во что ты играешь? Что ты пытаешься мне объяснить?
— Тимми, — вздохнула Сесилия Девон, — это я его похитила… И убила. Он мертв уже четыре года. Я сделала это ради тебя. Чтобы тебя освободить. Ты слишком мягкая, слишком слабая, чтобы освободиться самой. Надо было, чтобы кто-то тебе помог. Я это сделала, потому что ты моя дочь и я тебя люблю. А еще потому, что не могла видеть, как ты губишь свою жизнь.
Глава 40

Блокнот Сары Девон.
Попытка реконструкции событий.
Сесилия думала, что еще можно все исправить. Ничего не потеряно, нужна только решимость. Она наблюдала за Сарой с первого дня материнства и поняла, что ее дочь не испытывает к новорожденному никакой любви. Между ними не существовало никакой связи. Месяцы беременности проходили в таких тяжелых испытаниях, что только разделили мать и ребенка.
А этот мужчина, этот Джейми, наводил на нее ужас. Сесилия догадалась, что он изнасиловал Сару, воспользовался наивностью девчонки, в которой играли гормоны. Девушки ее возраста становятся легкой добычей. Любопытство толкает их пробовать разные вещи, о которых они не имеют ни малейшего понятия. Секс, например.
Ошибка, ее главная ошибка, была в том, что девочка не пошла добровольно на прерывание беременности. Сесилия проклинала своего мужа за глупый либерализм. Но ее дочь всегда водила Джона Латимера за нос. Мужчины иногда бывают такими глупыми и трусливыми, что Сесилия просто поражалась.
Надо было освободиться от ребенка сразу. Совершенно очевидно, что Сара из-за этой истории потеряла бы все. Умная, способная девушка не должна начинать жизнь в таких условиях! Это абсурдно, преступно…
Сесилии не сиделось на месте, но она этого не показывала. Она научилась сдерживать свои чувства, держаться ровно, почти безмятежно. В ее кругу не принято открывать душу, но сейчас она — комок ярости и горя. Если бы она могла, то убила бы Джейми Морисетта за все, что он сделал, но Джейми попал в тюрьму и скорее всего никогда оттуда не выйдет. Нет, проблема теперь заключалась в ребенке. Он погубит жизнь Сары, не позволит ей сделать карьеру. Сара станет обыкновенной матерью семейства, особенно теперь, когда ее родители лишились капиталов, которые могли бы облегчить ей старт в жизни. Ребенок станет обузой, отвадит всех претендентов на руку Сары. Кому придет в голову жениться на девушке — такой юной, и уже с малышом на руках? Сразу же подумают: «Эта дура позволила сделать себе невзначай ребенка, даже не узнав толком, кто его отец. Да у нее стряпня на уме, а мечтает она только о подгузниках, сосках, ка-ка, пи-пи… обо всем том, чего боятся мужчины».
Плюс к тому ребенок с такой генетикой. Сын преступника с тяжелой наследственностью. Саре надо ждать от него самого худшего, разумеется. Сесилия целыми днями наблюдала за малышом. Он был груб, капризен и воображал, что может мучить людей, приятно улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37