Японцы получили такие же инструкции. Отсиживаться в квартире в Сёдермальме, пока не представится возможность покинуть ее без риска; другими словами, пока полиции не надоест подстерегать их и жизнь в стране не войдет в обычную колею. Подобно Гейдту, они запаслись консервами на месяц с лишним. С той разницей, что Гейдт, наверно, смог бы просуществовать на своеобразной японской диете от силы два дня, после чего тихо скончался бы от голода. Но его кладовка и холодильник были заполнены совсем другими продуктами, и в таком количестве, что один человек при необходимости мог бы растянуть их до конца года.
Сейчас голова его всецело была занята другим вопросом. Как они могли оплошать? Правда, еще в тренировочном лагере ему объясняли, что нельзя исключать вероятность потерь и неудач. Возможны и провалы, и убитые агенты, главное при этом, чтобы след не вел к БРЕН.
И все-таки. Леваллуа утверждает, что бомба взорвалась, а он обычно не ошибается. Возможность того, что японцы не в том месте заложили заряд, тоже исключена.
Рейнхард Гейдт умел рассуждать логично и решать самые сложные проблемы. Ему понадобилось меньше двадцати минут, чтобы сообразить, как было дело. Он встал с кровати и прошел в соседнюю комнату, где Леваллуа уже уложил свой скромный багаж и надевал пальто.
– Я понял, что произошло, – сказал Гейдт.
Француз вопросительно поглядел на него.
– Они нас попросту перехитрили. Радио и телевидение передавали не прямой репортаж. Они сдвинули передачу примерно на полчаса. Когда мы подорвали бомбу, кортеж уже проехал.
– М-м-м. Похоже на правду, – сказал Леваллуа.
– Этим объясняется и молчание на полицейской волне. Если бы она работала, трюк с радио и телевидением сразу стал бы очевиден.
Француз улыбнулся.
– А что, остроумно. Ничего не скажешь.
– Недооценили мы здешнюю полицию, – продолжал Гейдт. – Видно, не все в ней идиоты.
Леваллуа обвел взглядом комнату.
– Да, всякое бывает, – произнес он. – Ну, я пошел.
– Бери машину, – сказал Гейдт. – Все равно она мне теперь не понадобится.
Француз подумал. По всей стране, особенно вокруг Стокгольма, сейчас, наверно, расставлены полицейские кордоны. И хотя машину вряд ли выследили, все же риск остается.
– Нет, – заключил он. – Поеду поездом. Привет.
– Привет, – отозвался Гейдт. – До скорого.
– Надеюсь.
Леваллуа правильно рассчитал. Он без помех добрался до Энгельхольма на следующее утро. Оттуда автобус довез его до Турекова.
Рыбачья шхуна, как было условлено, ждала в гавани. Он сразу поднялся на борт, но в море они вышли, только когда стемнело.
На другой день Леваллуа был в Копенгагене, где ему практически ничего уже не грозило.
Хотя он не больно-то разбирался в датском языке, первые страницы газет поразили его своими заголовками. И он спросил себя, в котором часу в киоски Главного вокзала поступают свежие номера "Франс-суар".
* * *
Рейнхард Гейдт все валялся на постели, заложив руки за голову. Слушал вполуха радио и продолжал размышлять над своим первым основательным провалом. Кто-то перехитрил его, хотя подготовка была безупречной.
У кого хватило ума, чтобы так лихо его одурачить?
Когда начали передавать экстренное сообщение, он сел и удивленно прислушался.
Надо же, ко всему еще такое чуть ли не комическое совпадение!
Гейдт поймал себя на том, что смеется вслух.
Но смех смехом, а теперь ему рискованнее прежнего выходить на улицу.
Хорошо, что он предусмотрительно запасся хорошими книжками, которые можно читать и перечитывать с пользой для ума.
Рейнхард Гейдт понял, что нескоро увидит вновь Питермарицбург, и, поскольку он был большой любитель природы и свежего воздуха, ожидание обещало стать томительным.
Тем не менее он не очень унывал. Хандра для человека в его положении была непозволительной роскошью.
Для Мартина Бека венцом этого поразительного дня был телефонный звонок Херрготта Рада, который сообщил, что освободился, но, к сожалению, совершенно не представляет себе, где находится.
– И никто там у вас не знает?
– Нет, здесь все из Сконе.
– А как вас туда доставили?
– На полицейском автобусе, – ответил Рад. – Он ушел и приедет за нами только завтра утром. Единственное, что я могу сказать, – тут недалеко есть железная дорога. Поезда зеленые.
– Метро, – произнес Мартин Бек, раздумывая. – Ты в каком-нибудь предместье.
– Какое же это метро, ни одного туннеля не видно.
– Скажи ему, пусть выйдет из дома, дойдет до ближайшего угла и прочтет название улицы, – подсказала Рея, которая всегда подслушивала телефонные разговоры.
– Подключился кто-то? – рассмеялся Рад.
– Не совсем.
– Я слышал, что она сказала. Жди у телефона. Он вернулся через четыре минуты и сообщил:
– Люсвиксгатан. Тебе это что-нибудь говорит? Мартину Беку это название ровным счетом ничего не говорило, но Рея снова вмешалась в разговор.
– Он находится в Фарсте. Там такие кривые улицы, что ничего не стоит запутаться. Скажи ему, чтобы вышел и ждал на том же углу, я заберу его через двадцать минут.
– Слышу, слышу, – сказал Рад.
Рея уже надела красные резиновые сапоги. Застегивая куртку, открыла наружную дверь.
– И не смей подходить к плите, понял? – крикнула она.
– Деликатная у тебя знакомая, – рассмеялся Рад. – Как ее зовут?
– Сам спросишь, – ответил Мартин Бек. – Пока.
У Реи был старый автофургон "вольво", с помощью которого она нагоняла страх на пешеходов и автомобилистов. Знатоки презрительно называли эту конструкцию трактором или паровым катком, на самом же деле машина была отменная, потому что никогда не капризничала и не ломалась. Недаром завод снял эту марку с производства. Рея видела в этом одно из многих свидетельств того, что капитализм подчиняется только своим собственным законам.
Через сорок четыре минуты она вернулась с Радом. Видно, они сразу поладили, потому что еще из лифта до Мартина Бека доносились их веселые голоса и смех.
Сбросив куртку, Рея глянула на часы и помчалась на кухню.
Рад осмотрел квартиру и заключил:
– Не так уж и плохо для Стокгольма. Потом спросил:
– А что, собственно, произошло сегодня? В таком городе разве постовой может что-нибудь знать толком? Стой и пялься, куда тебе приказано пялиться, вот и все.
Он был прав. В таких случаях постовые знали ровно столько, сколько солдат на поле боя, а именно – ничего.
– Одна девушка застрелила премьер-министра. Спряталась в Риддархольмской церкви, а секретная полиция, которой было поручено наблюдение, прозевала ее.
– Не могу сказать, чтобы я принадлежал к числу его поклонников, – сказал Рад. – И все же я не вижу в этом никакого смысла. Через полчаса они поставят взамен другого, который будет ничем не лучше.
Мартин Бек кивнул. Потом спросил:
– Какие события в Андерслёве?
– Событий куча. Но все приятные. Например, мы с Калле спасли монопольку. Кое-кто добивался, чтобы прекратили продажу спиртного, но поди потягайся с начальником полиции и священником.
– А Фольке Бенгтссон как поживает?
– Хорошо, надо думать. Такой же, как всегда. Но вот новость: какой-то полоумный стокгольмец купил дом Сигбрит себе под дачу. – Он громко рассмеялся: – И с Бертилем Мордом чудо приключилось.
– Какое же?
– Мне надо было утрясти с ним кое-какие вопросы, как распорядиться имуществом и все такое прочее. Вдруг выясняется, что он продал свой дом, и кабак, и вещи и снова в море подался. Говорят – ему кто-то посоветовал. Кто бы это мог быть?
Мартин Бек промолчал. Это ведь он посоветовал.
– Ну вот, мы принялись его разыскивать, разослали письма во все концы на английском языке и наконец получаем ответ на роскошной бумаге от одного пароходства в Тайбэе, с острова Тайвань, и там написано, что они наняли капитана Морда четыре месяца назад в Либерии и теперь он командует теплоходом "Тайвань Сан", который направляется из Сфакса в Ботафого с грузом листьев альфа. Пришлось сдаться. Одного только не пойму: Морд ведь упился почти насмерть, на врачебное свидетельство не мог рассчитывать. Как же он ухитрился стать капитаном такого большого судна?
– Сунь пятьсот долларов надлежащему врачу в Монровии, получишь справку, что у тебя деревянная нога и стеклянный глаз, – сказал Мартин Бек. – Меня другое удивляет: что Морд сам до этого раньше не додумался.
– Сам, – хитро заметил Рад. – Значит, это ты~
Мартин Бек кивнул.
– А еще, – продолжал Рад, – меня удивили кое-какие детали следствия, если ты не обидишься. Так, рассказывали, будто убийца, как-его-там, умер от инфаркта, когда за ним пришла полиция.
– В самом деле?
– Инфаркт просто так не бывает, – сказал Рад. – Мне пришлось потом говорить с его врачом в Треллеборге, и я узнал, что у него был порок сердца. Ему запретили курить, пить кофе, ходить по крутым лестницам, волноваться. Запретили даже~
Вошла Рея, и Рад осекся.
– Что ему запретили? – спросила она.
Рад объяснил, что.
– Бедняжка, – сказала Рея и снова вышла на кухню.
– И еще одна деталь, – продолжал Рад. – Когда угнали его машину, дверца была незаперта и двери гаража распахнуты настежь. Почему? Да потому что он сам хотел, чтобы ее украли, понимал, что она может стать уликой в деле Сигбрит Морд. До убийства он всегда запирал гараж. Небось, если бы не его мерзкая баба, не стал бы даже заявлять об угоне.
– Тебе только в группе расследования убийств работать, – сказал Мартин Бек.
– Кому? Мне? Ты спятил? Честное слово, больше никогда не буду задумываться о таких вещах.
– Кто там сказал "мерзкая баба"? – крикнула Рея из кухни.
– Надеюсь, она не "красный чулок", – произнес Рад вполголоса.
– Нет, она не феминистка, – ответил Мартин Бек. – Хотя иногда надевает красные чулки.
– Это я сказал! – крикнул Рад.
– Ладно, – отозвалась Рея, – лишь бы не про меня. Кушать подано. Марш на кухню, пока не остыло.
Рея любила готовить, особенно для себя и ценителей вкусной еды. И не переносила таких гостей, которые глотают все подряд без разбору и без комментариев.
Инспектор полиции из Андерслёва был идеальным гостем. Сам отменный кулинар, он тщательно все дегустировал, прежде чем высказаться. И каждое его высказывание было весьма похвальным.
Когда они через час с небольшим сажали Рада в такси на набережной, его лицо более, чем когда-либо, отвечало фамилии.
* * *
В пятницу двадцать второго ноября Херрготт Рад снова стоял на посту на Свеавеген, напротив библиотеки. Проезжая с кортежем мимо него, Мартин Бек помахал рукой, и Гюнвальд Ларссон кисло заметил:
– Приветствуешь своего зверобоя?
Мартин Бек кивнул.
Накануне они с Гюнвальдом Ларссоном бросили жребий, кому идти вечером на прием, и раз в жизни Mapтину Беку повезло, благодаря чему и Херрготт Рад смог вкусно пообедать.
Прием в "Сталльместарегорден" прошел довольно уныло, хотя и сенатор, и временно исполняющий обязанности главы правительства старались вести себя как ни в чем не бывало. Оба в своих официальных речах упомянули о "трагическом эпизоде", но тем и ограничились, больше напирали на обычные политические фразы насчет дружбы, миролюбия, равноправия и взаимного уважения.
Гюнвальд Ларссон даже заподозрил, что речи писал для них один и тот же человек.
Мёллерова ближняя охрана в этот день не оставила ни одной лазейки, и члены спецотряда не показывались. Большинство из них дежурили на участках, другим предоставили отгул. Только Рикард Улльхольм честно трудился – во всяком случае, он сам так считал. Сидя дома на кухне, он писал и остался вполне доволен, настрочив в общей сложности одиннадцать заявлений на имя парламентского комиссара. В большинстве заявлений он ограничился обвинениями в нерадивости, непригодности и коммунизме, но в доносе на Мартина Бека пошел дальше, указав, что лично подвергся оскорблению с его стороны. Рикард Улльхольм дослужился до инспектора и в качестве такового не мог мириться с тем, чтобы ему говорили "что ты тут разорался".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55