Мартин Бек поглядел на часы. Связываться с кем-либо из выехавших сотрудников рано. И отзывать их, пожалуй, было бы неверно. Может быть, зеленый "опель" нарочно там поставлен, чтобы сбить с толку полицию. Жаль, что этот гётеборжец не выяснил, стояла ли машина там до покушения. Тогда все было бы ясно.
Теперь же кругом сплошь вопросительные знаки.
Мартин Бек захлопнул дверь своего временного кабинета и направился домой. В общем, лучше всего держаться намеченного плана.
Поезд отходит с Центрального вокзала около полуночи. До тех пор еще много времени.
* * *
Конек крыши обледенел, но вообще-то было не так уж холодно.
Рейнхард Гейдт лежал неподвижно на толевой кровле, и тепла от его тела было достаточно, чтобы корочка льда под ним и вокруг него быстро растаяла.
Он был одет в черный свитер и черные вельветовые брюки, на ногах – черные носки и черные туфли на каучуковой подметке, которую он зачернил ваксой, голова защищена надвинутым на глаза и уши черным шерстяным шлемом. На руки он натянул длинные тонкие черные перчатки.
У винтовки был черный ствол и темно-коричневый приклад. В принципе только блики на оптическом прицеле могли бы его выдать, но линзы были обработаны, чтобы не давать бликов.
Естественно, смысл всей этой маскировки заключался в том, чтобы остаться незамеченным. И хотя Гейдт не был до конца уверен в надежности принятых им мер, человек с нормальным зрением и впрямь не различил бы его с двух метров. Очутись вдруг вопреки всякой вероятности на крыше такой человек.
Сам Гейдт попал туда очень просто, через слуховое окно. Его "фольксваген" стоял на Дворцовой горке; от машины он шел в светлом плаще. Плащ вместе с чемоданчиком сейчас лежал в углу на захламленном чердаке.
Позиция была идеальная. Гейдт видел все окна Мартина Бека, поскольку все четыре выходили на восток.
Но пока что в квартире было темно и тихо.
Оптический прицел специально предназначался для снайперской стрельбы в темноте, и Гейдт даже при выключенном свете различал в комнатах некоторые детали. Адский шум уличного движения на набережной Шеппсбрун за его спиной создавал нужный фон. Английская винтовка стреляла не очень громко, и звук единственного выстрела, несомненно, потонул бы в какофонии, создаваемой работой моторов, визгом тормозов и выхлопами.
От нужных окон Гейдта отделяли каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят метров; да будь расстояние в десять раз больше, он все равно не мог бы промахнуться.
Полную неподвижность сохранять было невозможно. Время от времени Гейдт слегка шевелил пальцами и ногами, чтобы не окоченеть. Он досконально изучил все приемы, знал, как незаметно разминать мелкие мышцы, чтобы не подвели в решающую минуту.
И он снова и снова проверял оптический прицел, это подлинное чудо техники.
Он пролежал так, наверно, минут сорок, когда в лифтовой шахте зажегся свет, а затем осветилось и крайнее из четырех окон.
Рейнхард Гейдт вдавил приклад в плечо и просунул в скобу указательный палец.
Погладил спусковой крючок. Он хорошо освоил свое оружие и точно знал, где с какой силой нажимать.
Его план был прост. Действовать мгновенно, застрелить этого Бека, как только он покажется, и быстро, но без спешки убираться восвояси.
Кто-то прошел мимо первого, второго окна и остановился перед третьим.
Как всякий хороший стрелок, Гейдт расслабился и ощутил, что его тело наполняется приятным теплом и будто сливается воедино с винтовкой.
Указательный палец правой руки лежал на спусковом крючке. Рука не дрожала; он полностью владел собой физически и психически.
Кто-то стоял спиной к третьему окну.
Но не тот человек.
Женщина.
Небольшого роста, широкоплечая.
Прямые светлые волосы, короткая шея.
Одета в яркий вязаный джемпер, короткую твидовую юбку и, по-видимому, колготы.
Внезапно она повернулась и посмотрела через окно на небо.
Рейнхард Гейдт узнал ее еще раньше, чем рассмотрел белокурую челку и пытливые ярко-голубые глаза.
Прошлый раз он видел ее больше полутора месяцев назад.
Тогда она была в черной куртке, выцветших синих джинсах и красных резиновых сапогах.
Он помнил также, где именно ее видел. Тут, на Чёпмангатан, потом на другой улице, название которой вылетело у него из головы, и сразу после того на Дворцовой горке.
Гейдт не имел ни малейшего представления, кто она, но узнал тотчас и, надо думать, удивился бы такому совпадению, будь он вообще способен удивляться. Теперь же он просто навел оптический прицел на ее светлые волосы и пришел к выводу, что они у нее не крашеные, как ему показалось в тот раз.
В поле зрения появился мужчина. Довольно высокий, с широким лбом, прямым носом, широким тонкогубым ртом и мощной нижней челюстью.
Гейдт сразу опознал в нем человека, которого показывали по телевизору. Это был его враг, Мартин Бек. Тот, кто сперва сорвал террористический акт, потом обезвредил Каитена, физически самого сильного из всех агентов БРЕН, и кого теперь следовало устранить, чтобы облегчить Гейдту отступление.
Мужчина взял женщину за плечи, повернул лицом к себе и обнял.
Не такой уж опасный на вид, подумал Гейдт, слегка приподнимая ствол так, что крестик оптического прицела пришелся на переносицу полицейского.
Убить его сейчас ничего не стоило, но тогда он должен немедленно убить и женщину тоже. Все зависит от ее реакции. Гейдт видел ее только мельком, но догадывался, что она достаточно сообразительна. Если быстро сориентируется – успеет укрыться и поднимет тревогу, а тогда его позиция на крыше станет отнюдь не завидной. Окажись поблизости несколько полицейских, и темнота уже не будет для него надежной защитой. Напротив, он очутится в смертельной западне, отрезанным от всех путей отступления.
Рейнхард Гейдт быстро и трезво взвесил все за и против. Потом решил, что время еще есть, можно подождать и посмотреть, как разовьются события.
* * *
Рея Нильсен поднялась на цыпочки и шутливо куснула Мартина Бека за щеку.
– У меня теперь регламентированный рабочий день, – сказала она. – И начальство есть. Как еще оно посмотрит на то, что за три четверти часа до конца работы меня забирает полицейский.
– Особые обстоятельства, – объяснил Мартин Бек. – К тому же мне не хотелось возвращаться домой одному.
– Что за особые обстоятельства?
– Сегодня ночью уезжаю.
– Далеко?
– В Мальме. По правде говоря, мне уже положено быть в пути.
– Почему же ты здесь?
– Решил сперва провернуть одно дело.
– Где? В спальне?
– Допустим.
Они отошли от окна. Рея покрутила в руках модель корабля, которую он сам собрал, и подозрительно посмотрела на Мартина Бека:
– И надолго ты уезжаешь?
– Не знаю точно. Дня на четыре, на пять.
– Значит, и в сочельник тебя не будет? Черт возьми, я даже не успела тебе подарок купить.
– И я тебе. Но к сочельнику я, наверно, все-таки вернусь.
– Наверно? Кстати, обрати внимание, какая я нарядная сегодня. Юбка, блузка, ажурные колготы, туфли, клетчатый бюстгальтер и такие же трусики.
Мартин Бек рассмеялся.
– Ты над чем смеешься? Над моей женственностью?
– Без одежды она нагляднее.
– Ты милый, – вдруг заявила она.
– В самом деле?
– Честное слово. Если я верно читаю твои мысли, нам лучше пройти в спальню.
– Ты всегда верно читаешь мои мысли.
Она сбросила туфли так, что они разлетелись в разные стороны. Потом трезво заметила:
– Но сперва лучше проверить кладовку и холодильник. Чтобы тебе потом не грозил голодный бунт.
Она вышла на кухню. Мартин Бек подошел к окну и выглянул наружу. Он увидел ясное звездное небо – подлинное метеорологическое чудо для этого времени года.
– Откуда этот омар? – крикнула Рея.
– С Центрального рынка.
– Из него можно приготовить кучу вкусных блюд. Сколько у нас времени?
– Это зависит от того, как долго ты будешь копаться на кухне, – ответил он. – Вообще-то времени достаточно. Несколько часов.
– Ясно. Иду. Вино у тебя есть?
– Есть.
– Отлично.
Рея Нильсен разделась по пути из кухни в спальню. Сперва швырнула на пол джемпер.
– Кусается, – объяснила она.
Когда она дошла до кровати, на ней оставался только клетчатый бюстгальтер.
– Помоги расстегнуть, – попросила она, пародируя кокетство. – Редкий случай, я же никогда не ношу бюстгальтер. Сегодня так уж вышло.
Они не стали задергивать занавески, ведь обычно некому было заглядывать в окна.
С того места, где лежал Рейнхард Гейдт, кровати не было видно, но он заметил, что свет в спальне погас, и примерно представил себе, что там происходит.
Через некоторое время свет зажегся, и женщина подошла к окну. Обнаженная.
Через оптический прицел он бесстрастно смотрел на ее левую грудь. Крестик пришелся как раз на широкий светлый сосок, и увеличение было настолько сильным, что он заполнил все поле зрения. Гейдт заметил даже светлый волосок длиной около двух сантиметров над самым соском.
Почему она его не выдернет? Он чуть опустил ствол. Теперь крестик лег на точку пониже левой груди. Сердце.
Рейнхард Гейдт слегка нажал на спусковой крючок, оставалось утопить шептало.
Еще четверть миллиметра, пуля вырвется из ствола и поразит цель.
Учитывая мощность вышибного заряда, сила удара отбросит женщину к задней стене, но еще раньше она умрет от шока. Независимо от того, какая часть сердца будет поражена.
* * *
Рея Нильсен стояла у окна.
– Сколько звезд, – сказала она. – Зачем тебе непременно ехать в Мальме? Все из-за того же гнусного типа с баками? Из-за Гейдта?
– Из-за него.
– Знаешь, чем он, по-моему, занят в эту минуту? Сидит на острове Бали с красоткой на коленях и ловит золотых рыбок. Ладно, пошли займемся омаром.
* * *
В пятидесяти метрах оттуда Рейнхард Гейдт подумал, что все это неинтересно и ни к чему. Протиснулся сквозь слуховое окно на чердак, разобрал винтовку и убрал в чемоданчик. Надел свой светлый плащ и спустился на улицу.
Неторопливо шагая по Болльхюсгренду, он принял решение, когда, как и где выедет из страны.
XXX
С той поры, когда Мартин Бек и его сверстники были детьми, рождество из милого традиционного семейного праздника успело превратиться в широковещательное торговое действо, коммерческую свистопляску. Месяц с лишним, вплоть до великого дня – сочельника, оголтелая реклама нещадно истязала нервы людей, причем с единственной целью: выжать из них все деньги до последнего гроша. По идее рождество – праздник малышей, но сколько бедных малюток плачут от стресса и изнеможения задолго до того, как нанятый (и нередко пьяный в лоск) Дед Мороз наконец постучит в дверь.
Многие отрасли коммерции делали всю ставку на рождество. Взять продажу книг. Писатели, чьи книги не разошлись во время рождественской страды, могли, как правило, класть зубы на полку, ибо в сочельник вечером перед книжными прилавками словно опускался железный занавес. Правда, это почему-то было характерно именно для Швеции – даже в милой соседней Дании книги продавались во все времена года, и спрос на них определялся качеством.
Сверх того, на жителей страны находило какое-то судорожное стремление к перемене мест. Тянулись нескончаемые автомобильные вереницы; раскупались все билеты на коллективные воздушные экскурсии в Гамбию, Мальту, Марокко, Тунис, Малагу, Израиль, Канаду, Португалию, на Капри, Родос, Канарские и Фарерские острова и в прочие, малопривлекательные в это время года края; донельзя запущенные государственные железные дороги формировали кучу дополнительных составов; весьма неудобные автобусы устремлялись к самым таинственным целям – таким, как Сэфле, Боргхольм и Хьо. Даже в пригородные катера и в суда, идущие на Готланд, набивалось полно пассажиров.
Мартин Бек не смог уснуть в поезде, хотя высокий ранг позволил ему добыть билет в купе первого класса. И не только потому, что второй пассажир храпел, скрипел зубами, разговаривал во сне и поминутно слезал с верхней полки, чтобы отправить естественную надобность, как говорят манерные представители высшего общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55