И растекся по ней, как чернильное пятно.
— Лучше сам отдай, а то хуже будет! — зло проговорил Макс.
— Так нечего отдавать… — пожал плечами Киселевич. — Когда будут деньги, отдам.
Макс повернулся к друзьям. Те стояли наготове и, казалось, стоило Максу кивнуть, как два костолома бросятся на директора и разорвут его на части. Но на самом деле отдавать приказ он пока не спешил, потому как даже не знал, что делать дальше. Не пытать же, в самом деле, утюгом! Это не только бесчеловечно, но и не эстетично. Запаха паленой кожи не выдержит ни один нормальный человек! И Макс решил спросить совета.
— Что будем делать? Опять уйдем с пустыми руками? Я думаю, Лева будет недоволен. Уволит нас к чертовой матери и все! — он повернулся обратно к директору. — Кисель, у тебя есть вакантные места?
Друзья с надеждой посмотрели на Киселевича. Черт возьми, а вдруг в его шарашкиной конторе есть рабочие места! Все лучше, чем работать у этого головореза, Левы Меченого! Хоть и с покойниками каждый день дело иметь, но зато эти покойники сами собой взялись, без всякой помощи с их стороны. Но директор виновато опустил глаза. При всем желании обеспечить работой трех бездельников он не мог. Откуда у него могут быть вакантные места, когда фирма уже приказала долго жить! Но не сообщать же об этом бандитам!
— Нету! — Директор помотал головой. — У меня все места заняты. А штат раздувать, сами знаете…
— Макс, давай, я ему по шее дам! — предложил Жорик. — Больно!
Макс оценил порыв Жорика, но добро не дал, потому как не любил мордобоев.
— Кисель, хочешь по шее? — тем не менее спросил он.
Директор мотнул головой. По шее он явно не хотел. И вообще ни по чему не хотел. Он хотел только одного — чтобы рэкетиры побыстрее ушли. И как только они это сделают, он испариться из этого проклятого города навсегда. Конечно, вместе с деньгами, которые ещё лежат на дне похороненного шедевра. Но, похоже, эти охламоны не собираются уходить! И, похоже, они собираются его пытать. Ну что ж, пускай попробуют! Ради пятисот тысяч долларов он выдержит все. Ведь убивать его они ни за что не станут. Иначе не получат своих денег никогда.
— Может, живот утюгом прижгем? — между тем с самым серьезным видом предложил Жорик. — Обычно те, кого мы жгли утюгом, сразу все отдавали! Даже то, что и не просили.
Макс так и не понял, серьезно он это предложил или нет, но поинтересовался на всякий случай:
— Кисель, у тебя есть утюг?
— Нет… — промямлил директор,
— Да что ж такое! — вздохнул Жорик. — Чего ни хватишься, у тебя ничего нет!
Надо было срочно искать альтернативу утюгу, то есть другие подручные средства для пыток. Подошло бы все, чем можно напугать человека, даже старое ведро, которое можно надеть ему на голову и постучать по нему кулаком. Не очень практично, зато эффективно. Сразу оглушает человека и лишает его возможности видеть происходящее.
Боря по-хозяйски обошел все помещение цеха с явной корыстной целью. Отыскал под верстаком большую пилу с двумя ручками для распиливания бревен. Для чего она хранилась в столярном цехе по производству гробов, трудно было представить. Возможно, принес кто-то из столяров показать коллегам, да так и оставил на память. Боря покрутил пилу в руках, проверил заточку.
— Может, распилим его? — вдруг предложил он. — Пополам!
— А ты кровожаден, друг мой! — заметил Макс, радуясь в душе инициативе своего соратника. Тут уж все средства хороши, лишь бы напугать упертого гробовщика.
— Станешь тут кровожадным! — проворчал Боря. — Если каждый ломаться будет, как красна девица!
Вдруг у Макса в голове затеплилась какая-то слабая идея, которая ещё не сформировалась окончательно, поэтому он её не торопился высказывать. Он подошел к водиле, отобрал пилу, согнул, позвенел полотном. Полотно издало тонкий звенящий писк. Макс немного послушал мелодичное пищание, и тут его лицо озарилось светлой мыслью, наконец, родившейся в его башке. Причем так озарилось, что у бедного директора мурашки побежали по спине и даже спустились вниз, к ногам, пощекотав ягодицы.
— Слышь, Кисель, ты в детстве в цирке был? — зачем-то спросил Макс.
— Что? — переспросил Киселевич, хотя уже начал с ужасом догадываться, к чему тот клонит этот беспредметный разговор.
Максу пришлось повторить.
— В цирке, говорю, был?
— Ну, был… — директор тяжело сглотнул.
— Фокус такой видел? Распиливание женщины, называется!
— Ну, видел… — признался Киселевич и сошел с лица.
— Сейчас ты будешь этой женщиной, — радостно сообщил Макс.
Он подошел к директору, пристально посмотрел в искаженное от страха лицо и неожиданно резким движением толкнул его в грудь. Тот не удержался на ногах и упал прямо на руки Бори и Жорика, которые успели зайти сзади и подхватить толстяка в полете. Киселевич хотел было возмутиться таким грубым рукоприкладством, но ему не дали. Жорик с Борей подняли бедного директора за руки, за ноги, отнесли к штабелю готовой продукции и уложили в один из гробов. Гроб был дорогой, современный, покрытый лаком, с бронзовыми ручками по бокам. Одно удовольствие в таком полежать!
Но Киселевичу такое удовольствие оказалось не по душе. Не любил он лежать в гробах, даже собственного производства. Как-то скованно он себя в них ощущал. Поэтому он стал яростно сопротивляться и отбиваться ногами и руками. И кричать благим матом:
— Отпустите, черти! У меня ни гроша за душой. Не надо меня пилить! Я все вам отдам! Через неделю! Ей-богу, отдам! Подождите немного…
В этот момент он уже пожалел о том, что заныкал деньги от Левы Меченого. Отдал бы три сотни кусков, так ещё две все равно бы остались. И не было бы сейчас этих угроз, и не светились бы сейчас перед ним эти бандитские рожи, не пугали бы его утюгами и всякими другими предметами для распилки, не засовывали бы живым в гроб. Такого ужаса он не мог пережить.
Но рэкетиры его уже не слушали. Жорик с Борей скрутили ему руки и ноги, с трудом уложили в гроб, как он не отбивался, а Макс накрыл его крышкой. И чтобы бесноватый директор не откинул её, пришлось всем троим погрузиться задницами на неё сверху. Конечно, гробовщику не понравилось лежать в гробу, как это ни странно звучит, и он принялся молотить в крышку кулаками и что-то там орать, чего даже трудно было разобрать. Когда же он немного успокоился и перестал колотить в крышку, Макс негромко постучал по ней пальцем, словно попросил разрешения войти.
— Ну что, Кисель, отдаешь бабки или как? — проникновенно сказал он.
— Нет у меня денег, — раздался глухой голос из гроба. Похоже, Киселевич уже окончательно успокоился там, в гробу, и такое лежание ему начало нравиться. Поэтому он даже не стал давать невыполнимые обещания вернуть деньги через неделю.
— Тогда можешь считать себя покойником, — спокойно констатировал Макс. — Боря, забивай!
Боря спустил ноги на пол и отправился на поиски молотка и гвоздей. Все это быстренько нашел, благо этого добра в столярном цехе было завались, вернулся и принялся деловито прибивать крышку, словно был профессиональным забивальщиком гробов. И что удивительно, во время этого процесса Киселевич не издал ни звука. Видимо, понимал, что в такой ситуации всякие слова бесполезны, а звать на помощь бессмысленно. Никто ему уже помочь не сможет. Поэтому со смирением ждал своей участи, раздумывая над вечными вопросами о цене жизни и неизбежности смерти.
Как только Боря закончил сию поминальную операцию, Макс пристроил пилу поперек крышки и взялся за одну ручку. Жорик взялся за другую. Поплевав на руки, они попробовали немного попилить, у них это неплохо получилось. Пила, видно, была хорошо наточена и разведена, и полотно так легко вжикало по дереву, словно это был не гроб, а хорошо высушенное полено. Они пилили бы себе и дальше, но суть-то дела заключалась не в пилении, а в психологическом воздействии на «покойника», и волей-неволей пришлось остановиться. Макс опять постучал пальцем по крышке.
— Слышь, Кисель, мы сейчас дальше пилить будем! — заносчиво пообещал он.
— Да, пилите, мне-то что! — донесся из гроба слабеющий голос. Видно, директор уже готов был отдать Богу душу. — Нет у меня денег! И не будет!
Вот до чего жаден человек, если даже под страхом смерти не может расстаться с наворованным! Ну что ему эти бумажки проклятые? Жизнь-то намного прекрасней и полезней для здоровья. Даже без денег. И друзья вполне закономерно решили, что такая нечеловеческая жадность требует соответствующего наказания.
И Макс с Жорой со все возрастающей энергией принялись перепиливать крышку, постепенно ускоряя темп. Звучно зажужжала пила, полетели во все стороны опилки, показалась даже первая щель в верхней доске. Однако внутри гроба стояла мертвая тишина, словно там лежал настоящий покойник. Но там все-таки лежал живой человек, и начинающие рэкетиры пилили гроб с дрожью в руках. Ведь, в общем-то, они не собирались устраивать цирковых фокусов с распиленными женщинами — они даже не знали, в чем у этих фокусов секрет. Может быть, там, в цирковом гробике, лежат две женщины — голова и руки от одной, а ноги и все остальное ниже пояса от другой, а в самом гробике устроен потайной лаз, через который пробирается дублерша. А может быть, у них в цирке женщин полным полно и их девать некуда, так что иллюзионист каждое представление с удовольствием распиливает по женщине. Кто их знает, этих циркачей!
Между тем, разгоряченные Макс и Жорик даже не заметили, как пропилили верхние доски крышки и остановились, отдуваясь и вытирая пот со лба. Такие нагрузки с непривычки тяжело давались даже здоровяку Жоре! Макс отдышался, наклонил голову и крикнул в самое отверстие распила:
— Ну что, Кисель, отдашь бабки?
— Нет у меня денег… — глухо отозвался «покойник». — Ничего не получите, изверги!
— Да что ты заладил — нет, нет! — возмутился Жорик и пнул гроб ногой. — На тот свет захотел, что ли?
Ответом было полное молчание. Видимо, гробовщику давно хотелось побывать в шкуре своих клиентов, и вот теперь он дорвался до своей мечты. Поэтому он лежал, как и положено любому порядочному покойнику — молча. Друзья переглянулись и стали думать, что делать дальше. Пилить или не пилить — вот в чем вопрос! Если пилить, то до какой степени, то есть до какой глубины? До глубины залегания тела или ещё глубже? А если не пилить, то что тогда делать? Каким образом воздействовать на строптивого должника? Какое ещё средство устрашения можно к нему применить, чтобы оно подействовало. И сколько бы Макс не размышлял на эту тему, никакого другого эффективного средства он не находил.
— Пилите, Шура, пилите! — сказал он и передал свою ручку Боре, которому жуть как хотелось попилить. Он так и прыгал рядом нетерпеливо с самым деятельным желанием.
Боря жадно схватил ручку, и они с Жорой принялись пилить дальше. Сухие доски пошли легко, полотно врезалось в дерево, как нож в масло. В запарке они быстро перепилили крышку и уже начали распиливать сам гроб. Но вовремя остановились, удивленно разглядывая распил — никаких следов крови не наблюдалось. Хотя, судя по глубине распила, директорский живот уже был бы разрезан пополам.
Макс испуганно постучал по крышке.
— Кисель, ты ещё живой?
— Ну, живой…
— А чего не кричишь?
— А зачем?
— Так ведь больно! Пилой по животу!
— Кто это вам сказал? Наоборот, это очень приятно!
Макс тяжко вздохнул и пожал плечами. Ну что ты будешь делать с этим строптивым должником? Не пилить же его на самом деле! Это слишком жутко и, главное, бессмысленно — денег потом вообще не получишь. И Макс сам не заметил, как перешел на просящий тон.
— Отдай деньги, Кисель, будь человеком! Не доводи до греха.
— Нету, нету! — отозвался Киселевич. — Сколько раз можно повторять?
— Мы ведь тебя сейчас распилим! — крикнул Жорик. — Ты соображаешь, что делаешь! Это же подсудное дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Лучше сам отдай, а то хуже будет! — зло проговорил Макс.
— Так нечего отдавать… — пожал плечами Киселевич. — Когда будут деньги, отдам.
Макс повернулся к друзьям. Те стояли наготове и, казалось, стоило Максу кивнуть, как два костолома бросятся на директора и разорвут его на части. Но на самом деле отдавать приказ он пока не спешил, потому как даже не знал, что делать дальше. Не пытать же, в самом деле, утюгом! Это не только бесчеловечно, но и не эстетично. Запаха паленой кожи не выдержит ни один нормальный человек! И Макс решил спросить совета.
— Что будем делать? Опять уйдем с пустыми руками? Я думаю, Лева будет недоволен. Уволит нас к чертовой матери и все! — он повернулся обратно к директору. — Кисель, у тебя есть вакантные места?
Друзья с надеждой посмотрели на Киселевича. Черт возьми, а вдруг в его шарашкиной конторе есть рабочие места! Все лучше, чем работать у этого головореза, Левы Меченого! Хоть и с покойниками каждый день дело иметь, но зато эти покойники сами собой взялись, без всякой помощи с их стороны. Но директор виновато опустил глаза. При всем желании обеспечить работой трех бездельников он не мог. Откуда у него могут быть вакантные места, когда фирма уже приказала долго жить! Но не сообщать же об этом бандитам!
— Нету! — Директор помотал головой. — У меня все места заняты. А штат раздувать, сами знаете…
— Макс, давай, я ему по шее дам! — предложил Жорик. — Больно!
Макс оценил порыв Жорика, но добро не дал, потому как не любил мордобоев.
— Кисель, хочешь по шее? — тем не менее спросил он.
Директор мотнул головой. По шее он явно не хотел. И вообще ни по чему не хотел. Он хотел только одного — чтобы рэкетиры побыстрее ушли. И как только они это сделают, он испариться из этого проклятого города навсегда. Конечно, вместе с деньгами, которые ещё лежат на дне похороненного шедевра. Но, похоже, эти охламоны не собираются уходить! И, похоже, они собираются его пытать. Ну что ж, пускай попробуют! Ради пятисот тысяч долларов он выдержит все. Ведь убивать его они ни за что не станут. Иначе не получат своих денег никогда.
— Может, живот утюгом прижгем? — между тем с самым серьезным видом предложил Жорик. — Обычно те, кого мы жгли утюгом, сразу все отдавали! Даже то, что и не просили.
Макс так и не понял, серьезно он это предложил или нет, но поинтересовался на всякий случай:
— Кисель, у тебя есть утюг?
— Нет… — промямлил директор,
— Да что ж такое! — вздохнул Жорик. — Чего ни хватишься, у тебя ничего нет!
Надо было срочно искать альтернативу утюгу, то есть другие подручные средства для пыток. Подошло бы все, чем можно напугать человека, даже старое ведро, которое можно надеть ему на голову и постучать по нему кулаком. Не очень практично, зато эффективно. Сразу оглушает человека и лишает его возможности видеть происходящее.
Боря по-хозяйски обошел все помещение цеха с явной корыстной целью. Отыскал под верстаком большую пилу с двумя ручками для распиливания бревен. Для чего она хранилась в столярном цехе по производству гробов, трудно было представить. Возможно, принес кто-то из столяров показать коллегам, да так и оставил на память. Боря покрутил пилу в руках, проверил заточку.
— Может, распилим его? — вдруг предложил он. — Пополам!
— А ты кровожаден, друг мой! — заметил Макс, радуясь в душе инициативе своего соратника. Тут уж все средства хороши, лишь бы напугать упертого гробовщика.
— Станешь тут кровожадным! — проворчал Боря. — Если каждый ломаться будет, как красна девица!
Вдруг у Макса в голове затеплилась какая-то слабая идея, которая ещё не сформировалась окончательно, поэтому он её не торопился высказывать. Он подошел к водиле, отобрал пилу, согнул, позвенел полотном. Полотно издало тонкий звенящий писк. Макс немного послушал мелодичное пищание, и тут его лицо озарилось светлой мыслью, наконец, родившейся в его башке. Причем так озарилось, что у бедного директора мурашки побежали по спине и даже спустились вниз, к ногам, пощекотав ягодицы.
— Слышь, Кисель, ты в детстве в цирке был? — зачем-то спросил Макс.
— Что? — переспросил Киселевич, хотя уже начал с ужасом догадываться, к чему тот клонит этот беспредметный разговор.
Максу пришлось повторить.
— В цирке, говорю, был?
— Ну, был… — директор тяжело сглотнул.
— Фокус такой видел? Распиливание женщины, называется!
— Ну, видел… — признался Киселевич и сошел с лица.
— Сейчас ты будешь этой женщиной, — радостно сообщил Макс.
Он подошел к директору, пристально посмотрел в искаженное от страха лицо и неожиданно резким движением толкнул его в грудь. Тот не удержался на ногах и упал прямо на руки Бори и Жорика, которые успели зайти сзади и подхватить толстяка в полете. Киселевич хотел было возмутиться таким грубым рукоприкладством, но ему не дали. Жорик с Борей подняли бедного директора за руки, за ноги, отнесли к штабелю готовой продукции и уложили в один из гробов. Гроб был дорогой, современный, покрытый лаком, с бронзовыми ручками по бокам. Одно удовольствие в таком полежать!
Но Киселевичу такое удовольствие оказалось не по душе. Не любил он лежать в гробах, даже собственного производства. Как-то скованно он себя в них ощущал. Поэтому он стал яростно сопротивляться и отбиваться ногами и руками. И кричать благим матом:
— Отпустите, черти! У меня ни гроша за душой. Не надо меня пилить! Я все вам отдам! Через неделю! Ей-богу, отдам! Подождите немного…
В этот момент он уже пожалел о том, что заныкал деньги от Левы Меченого. Отдал бы три сотни кусков, так ещё две все равно бы остались. И не было бы сейчас этих угроз, и не светились бы сейчас перед ним эти бандитские рожи, не пугали бы его утюгами и всякими другими предметами для распилки, не засовывали бы живым в гроб. Такого ужаса он не мог пережить.
Но рэкетиры его уже не слушали. Жорик с Борей скрутили ему руки и ноги, с трудом уложили в гроб, как он не отбивался, а Макс накрыл его крышкой. И чтобы бесноватый директор не откинул её, пришлось всем троим погрузиться задницами на неё сверху. Конечно, гробовщику не понравилось лежать в гробу, как это ни странно звучит, и он принялся молотить в крышку кулаками и что-то там орать, чего даже трудно было разобрать. Когда же он немного успокоился и перестал колотить в крышку, Макс негромко постучал по ней пальцем, словно попросил разрешения войти.
— Ну что, Кисель, отдаешь бабки или как? — проникновенно сказал он.
— Нет у меня денег, — раздался глухой голос из гроба. Похоже, Киселевич уже окончательно успокоился там, в гробу, и такое лежание ему начало нравиться. Поэтому он даже не стал давать невыполнимые обещания вернуть деньги через неделю.
— Тогда можешь считать себя покойником, — спокойно констатировал Макс. — Боря, забивай!
Боря спустил ноги на пол и отправился на поиски молотка и гвоздей. Все это быстренько нашел, благо этого добра в столярном цехе было завались, вернулся и принялся деловито прибивать крышку, словно был профессиональным забивальщиком гробов. И что удивительно, во время этого процесса Киселевич не издал ни звука. Видимо, понимал, что в такой ситуации всякие слова бесполезны, а звать на помощь бессмысленно. Никто ему уже помочь не сможет. Поэтому со смирением ждал своей участи, раздумывая над вечными вопросами о цене жизни и неизбежности смерти.
Как только Боря закончил сию поминальную операцию, Макс пристроил пилу поперек крышки и взялся за одну ручку. Жорик взялся за другую. Поплевав на руки, они попробовали немного попилить, у них это неплохо получилось. Пила, видно, была хорошо наточена и разведена, и полотно так легко вжикало по дереву, словно это был не гроб, а хорошо высушенное полено. Они пилили бы себе и дальше, но суть-то дела заключалась не в пилении, а в психологическом воздействии на «покойника», и волей-неволей пришлось остановиться. Макс опять постучал пальцем по крышке.
— Слышь, Кисель, мы сейчас дальше пилить будем! — заносчиво пообещал он.
— Да, пилите, мне-то что! — донесся из гроба слабеющий голос. Видно, директор уже готов был отдать Богу душу. — Нет у меня денег! И не будет!
Вот до чего жаден человек, если даже под страхом смерти не может расстаться с наворованным! Ну что ему эти бумажки проклятые? Жизнь-то намного прекрасней и полезней для здоровья. Даже без денег. И друзья вполне закономерно решили, что такая нечеловеческая жадность требует соответствующего наказания.
И Макс с Жорой со все возрастающей энергией принялись перепиливать крышку, постепенно ускоряя темп. Звучно зажужжала пила, полетели во все стороны опилки, показалась даже первая щель в верхней доске. Однако внутри гроба стояла мертвая тишина, словно там лежал настоящий покойник. Но там все-таки лежал живой человек, и начинающие рэкетиры пилили гроб с дрожью в руках. Ведь, в общем-то, они не собирались устраивать цирковых фокусов с распиленными женщинами — они даже не знали, в чем у этих фокусов секрет. Может быть, там, в цирковом гробике, лежат две женщины — голова и руки от одной, а ноги и все остальное ниже пояса от другой, а в самом гробике устроен потайной лаз, через который пробирается дублерша. А может быть, у них в цирке женщин полным полно и их девать некуда, так что иллюзионист каждое представление с удовольствием распиливает по женщине. Кто их знает, этих циркачей!
Между тем, разгоряченные Макс и Жорик даже не заметили, как пропилили верхние доски крышки и остановились, отдуваясь и вытирая пот со лба. Такие нагрузки с непривычки тяжело давались даже здоровяку Жоре! Макс отдышался, наклонил голову и крикнул в самое отверстие распила:
— Ну что, Кисель, отдашь бабки?
— Нет у меня денег… — глухо отозвался «покойник». — Ничего не получите, изверги!
— Да что ты заладил — нет, нет! — возмутился Жорик и пнул гроб ногой. — На тот свет захотел, что ли?
Ответом было полное молчание. Видимо, гробовщику давно хотелось побывать в шкуре своих клиентов, и вот теперь он дорвался до своей мечты. Поэтому он лежал, как и положено любому порядочному покойнику — молча. Друзья переглянулись и стали думать, что делать дальше. Пилить или не пилить — вот в чем вопрос! Если пилить, то до какой степени, то есть до какой глубины? До глубины залегания тела или ещё глубже? А если не пилить, то что тогда делать? Каким образом воздействовать на строптивого должника? Какое ещё средство устрашения можно к нему применить, чтобы оно подействовало. И сколько бы Макс не размышлял на эту тему, никакого другого эффективного средства он не находил.
— Пилите, Шура, пилите! — сказал он и передал свою ручку Боре, которому жуть как хотелось попилить. Он так и прыгал рядом нетерпеливо с самым деятельным желанием.
Боря жадно схватил ручку, и они с Жорой принялись пилить дальше. Сухие доски пошли легко, полотно врезалось в дерево, как нож в масло. В запарке они быстро перепилили крышку и уже начали распиливать сам гроб. Но вовремя остановились, удивленно разглядывая распил — никаких следов крови не наблюдалось. Хотя, судя по глубине распила, директорский живот уже был бы разрезан пополам.
Макс испуганно постучал по крышке.
— Кисель, ты ещё живой?
— Ну, живой…
— А чего не кричишь?
— А зачем?
— Так ведь больно! Пилой по животу!
— Кто это вам сказал? Наоборот, это очень приятно!
Макс тяжко вздохнул и пожал плечами. Ну что ты будешь делать с этим строптивым должником? Не пилить же его на самом деле! Это слишком жутко и, главное, бессмысленно — денег потом вообще не получишь. И Макс сам не заметил, как перешел на просящий тон.
— Отдай деньги, Кисель, будь человеком! Не доводи до греха.
— Нету, нету! — отозвался Киселевич. — Сколько раз можно повторять?
— Мы ведь тебя сейчас распилим! — крикнул Жорик. — Ты соображаешь, что делаешь! Это же подсудное дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49