Для малыша это не счастливый дом, — она толкнула дверь и вошла в комнату, я последовала за ней.
— Вы вторая, кто займет эту комнату, мисс. Предыдущая мисс сама отделывала комнату, на свой вкус. В этот раз я сама это сделала, — она отошла, ожидая моей оценки.
— Коричневый — замечательный цвет, Полли, — одобряюще сказала я, стягивая проклятую шляпку и с удовольствием оглядывая комнату. Мой багаж стоял у кровати.
— Если вам что-то нужно погладить — я с радостью помогу, — предложила она. — Наверное, было ужасно интересно ехать сюда от самого Нью-Йорка. Она откинула голову, что, видимо, но ее мнению, было крайним выражением эмоций.
— Да, вот только утомительно, — засмеялась я. — Когда я распакую багаж, если ты мне понадобишься, я буду иметь тебя в виду. — Я отложила ридикюль, открыла ближайший чемодан и вытащила оттуда три моих лучших платья, в надежде, что они не очень помялись.
— Мамочка моя родная! — Полли прикрыла рот рукой. — Они просто прекрасны, мисс. Неужели вы можете себе такое позволить на ваше жалование?
Возможно, ей просто не приходило в голову, что обычно такие вещи не обсуждают.
— Мой отец оставил мне хорошее состояние, Полли. Я работаю ради удовольствия.
Она покачала головой.
— Я бы не стала. Если бы я была богатой леди, я бы просто расслабилась и зажила бы по-настоящему. Знаете, разъезжала бы по всем этим операм, балам и всему такому.
Я засмеялась.
— И умерла бы от тоски зеленой.
Я выпроводила ее из комнаты, все еще не убежденной, развесила одежду в шкафу викторианских времен и упала на кровать.
Я спала без снов — как говорят, «без задних ног». Когда же я проснулась, то обнаружила у двери поднос. Я отнесла его на свой маленький туалетный столик, подняла серебряную крышку и обнаружила там четыре превосходных сэндвича, которые когда-то были горячими, но теперь, увы, уже остыли. Я уговорила себя откусить несколько раз, прежде чем отодвинуть поднос.
Уже начинало смеркаться, так что я зажгла свечу и сменила свое измятое платье на простое розовое, почти без украшений, если не считать чуть-чуть кружев на воротнике.
Я решила, что должна выглядеть подобающе, встречаясь, первый раз с Джоном Дьюхаутом. Все еще думая о нем, я особенно тщательно уложила волосы, припудрилась чуть-чуть рисовой пудрой и слегка ущипнула щеки — для естественного румянца. Вообще-то по натуре я не нервная, но это место для меня было так важно, что я никак не могла унять волнение, которое появлялось, как только я вспоминала, что мне сказала Коррин.
Довольная собой, я закончила распаковывать оставшиеся мелочи и обнаружила, что делать больше нечего. Я не могла просто сидеть и ничего не делать, так что решилась выбраться из комнаты в надежде хоть одним глазком взглянуть на Пити. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, ведь останусь я или нет, в большой степени зависело от него.
На кухне звенели посудой и разговаривали, а во всем доме было тихо и пусто. Я открыла парадную дверь и вышла.
Ветер дунул мне в лицо тучей пыли, я отвернулась, спасая глаза, и направилась к саду. Может, Пити там играет… Полли назвала его проблемой. Ну, должно быть, так и есть, раз одна учительница от него уже сбежала. Но я так просто не сдамся.
Я почувствовала запах герани и улыбнулась от удовольствия. В саду было много разных цветов, но огромные бордовые розы были великолепны; они затмевали все, что росло рядом.
Я вздрогнула и подняла голову, услышав звук гонга из дома; его было отчетливо слышно даже там, где я стояла. Гонг звенел еще и еще, и я, сгорая от любопытства, поспешила в дом.
Я осторожно прикрыла за собой входные двери и вдруг услышала голоса, приближающиеся из дальней комнаты холла. Я уже дошла до лестницы, когда поняла, что предметом обсуждения была моя персона. Я знала голос Эмиля Дьюхаута; так что сейчас явно говорил Джон Дьюхаут, и голос его был каким угодно, только не довольным.
Это повергло меня в уныние.
— Конечно, вы правы, — говорил он кому-то. — С моей стороны было глупо не поинтересоваться. Мне следовало иметь это в виду. Да, я помню, вы мне говорили, но это не обязательно. Я поговорю с ней вечером.
Второй голос, который был несколько повыше, согласился. А потом снова звучал низкий раскатистый голос.
— Я уже интересовался миссис Уэттербон, она жалуется на спину.
Второй голос что-то пробормотал. Опять я услышала низкий голос, который, на сей раз, звучал уверенно.
— Да, я уверен, она согласится на компенсацию, я буду на этом настаивать.
Я покраснела и кинулась вверх по лестнице.
Итак, Джон Дьюхаут заставил меня тащиться сюда, в такую даль, и только из-за того, что я не удовлетворила какому-то его капризу, собирался уволить меня? Еще и компенсация какая-то! «Посмотрим, мистер Дьюхаут, посмотрим», — думала я возмущенно, накладывая на лицо еще один слой рисовой пудры, возможно, даже с большим усердием, чем требовалось.
Гонг прозвучал еще раз, и я спустилась к ужину, полная решимости сказать свое веское слово пред тем, как он вежливо мне откажет.
Столовая была ярко освещена хрустальной люстрой, висящей прямо над длинным обеденным столом, накрытым скатертью бледно-лимонного цвета с вышитыми шелком апельсинами по углам.
Но мое внимание привлек не стол и не темный блестящий сервант — а сам Джон Дьюхаут. Его волосы были черными, как у брата, только виски слегка тронула седина. Его глаза были насыщенного, глубокого голубого цвета и смотрели на меня с чем-то вроде холодной вежливости, или, может быть, с обыкновенным безразличием. Мое внимание привлек шрам, который тянулся от его уха к квадратному подбородку.
— Мисс Стюарт, — его голос звучал обычно, вежливо, но взгляд был пронизывающим, — познакомьтесь, моя мать, миссис Мария Антония.
Таким образом, он просто показал, что мы с ним и так знакомы.
Я сосредоточилась на той, что сидела справа от моего работодателя. Я была несказанно удивлена, увидев парализованную женщину, величаво восседающую на деревянном резном инвалидном кресле. Ее ноги прикрывало стеганное красно-бело-зеленое одеяло.
Несмотря на то, что время сказалось на ней, ее светлая кожа и черные глаза еще несли на себе отпечатки чистой испанской красоты. Ее черные с сединой волосы, собранные в большой свободный пучок у шеи, были гладкими и блестящими от ежедневного ухода. В своем серебристо-сером платье она выглядела по-королевски на фоне черного бархата кресла.
— Вы очень молоды, мисс Стюарт, и так рано остались совершенно одна, — в ее глазах я прочла теплое дружелюбие. — Вы, помнится, писали, что ваш отец был вашим единственным родственником.
— Да, мэм. Но я вполне самостоятельна, несмотря на мой молодой возраст. Мой отец считал, что я должна стать независимой личностью и научиться принимать самостоятельные решения.
Тень улыбки промелькнула у нее на губах.
— Я бы не отказалась встретиться с вашим отцом.
— Он был очень необычным человеком.
— Я уверена, что так оно и было. Вы нам очень понравились. Джон… — она повернулась к сыну.
Мистер Джон встрепенулся.
— Да. Мисс Стюарт, мой сын Пити.
Я только теперь его заметила. Какой он, действительно, был бедняжка! Он выглядел настолько маленьким и ранимым, что напоминал о молодом побеге на дереве, которому не хватает соков. В его детских светло-карих глазках сквозила такая утомленность, которая подошла бы его бабушке. Он выглядел настолько несчастным, что это немедленно разбудило во мне сочувствие. Его лицо было в веснушках, а волосы можно было бы назвать русыми, если бы не несколько непослушных светлых прядей.
— Как поживаешь, Пити? Я надеюсь, мы станем хорошими друзьями.
Пити явно было неудобно. Его глаза метнулись к тете Коррин, потом снова в свою тарелку, и он как-то приуныл. Я не просто почувствовала, а вдруг точно поняла: что он совсем не рад, что я приехала и собираюсь остаться.
Эмиль Дьюхаут нарушил молчание и настоял, чтобы я попробовала консоли. Он весело улыбнулся.
— Вы ни за что не заполучите Клэппи в друзья, если не попробуете. Такие блюда — это ее гордость, и если что-то в тарелках остается — она смертельно обижается.
Я попробовала горячий говяжий бульон, и нашла его необычным, но приятным, как, впрочем, и остальные блюда. Но все равно я не смогла отдать им должное из-за разговора, который услышала сегодня и реакции Пити. Мистер Джон мог в любую минуту положить вилку и спокойно сообщить мне, что увольняет меня. Но вот подали апельсиновый пирог с белым соусом и убрали тарелки, а он все еще ничего не сказал. «По крайней мере, — думала я, немного успокоившись, — он не будет слишком груб».
Только я отложила ложку и поднесла салфетку к губам — маленькая полная женщина в зеленовато-желтом платье вошла в комнату, шурша юбками, и села за стол. Две бледно-голубые точки глаз были первым, что привлекало внимание на ее лице; ее маленькие сжатые губы не выделялись и отступали куда-то на второй план, в один ряд с ее маленьким выступающим подбородком.
— Ну, мама, тебе уже легче? — голосу Коррин явно не хватало заботы. — Тебе, в самом деле, не следовало спускаться. Полли отнесла бы тебе поднос.
Вошла Клэппи, и вновь пришедшая повернулась к ней.
— Только чашку чая, Клэппи, крепкого, и положи туда лимон, — она повернулась к дочери. — Мне уже легче. И не хотелось оставаться наверху, когда все собрались внизу.
— Конечно. Ну, поскольку ты здесь, — в голосе Коррин послышались нотки нетерпения, — мисс Стюарт, это моя мать, миссис Беатрис Матеи.
Я взглянула на это дряблое лицо, маленькие глазки и седеющие волосы и не смогла найти никакого сходства между матерью и дочерью.
— Добро пожаловать в Уайт-Холл, мисс Стюарт, — ее глаза меня пристально изучали. — Вы выглядите умной молодой девушкой, и вам понадобятся силы, пока вы находитесь здесь.
— Мама, если что-то тебя беспокоит, мы можем обсудить это позже. Это первый вечер мисс Стюарт в этом доме. Я уверена, мы все хотим, чтобы он прошел приятно, не так ли? — это была просто неприкрытая банальность.
Мистер Эмиль накрыл руку жены своей.
— Хватит, дорогая, прекрати играть в злую дочку. Это тебе не идет, — он отложил салфетку, встал и посмотрел на нее. — Пойдем, сыграем в шахматы. И, пожалуйста, улыбнись…
Мистер Джон тоже встал, оттолкнув стул, как будто он устал от всех нас.
— Мисс Стюарт, — его голос был почти резким, — теперь я хотел бы побеседовать с вами.
Немного взволнованная, но решительная, я сняла руки с колен, встала и поспешила за ним.
Мы прошли через холл, где горели две лампы, и вошли в средних размеров комнату. Он зажег лампу на столе. Вероятно, здесь он работал, и, скорее всего, эта комната использовалась как библиотека.
Он закрыл дверь, в то время как я рассматривала стены — портреты бородатых мужчин в темных костюмах, женщин в неестественных сдержанных позах и с несчастливым выражением на лицах. Все стены, кроме одной, были уставлены темными блестящими книжными шкафами; запах стареющей телячьей кожи переплетов был хорошо знаком мне. Оставшаяся стена, которую я сейчас рассматривала, была почти целиком занята неимоверных размеров камином, который вряд ли использовался, хотя должно быть долго уже здесь находился. В центре комнаты стоял дубовый письменный стол с удобным черным креслом за ним. Напротив него расположились три жестких стула — два были обтянуты зеленым бархатом, а один — нежно-коричневым.
Мистер Джон сел за стол и предложил мне присесть.
— Теперь, мисс Стюарт, мы можем заняться делами. В первую очередь я должен признаться, что ожидал кого-нибудь постарше, гораздо более опытного, — он говорил безразлично, почти без выражения, как будто меня уже уволили. — Я убежден, что только достаточно взрослый человек может занять вакансию, которая имеется у меня. И если быть с вами откровенным, должен сказать вам, что я бы предпочел, чтобы все обстояло именно так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Вы вторая, кто займет эту комнату, мисс. Предыдущая мисс сама отделывала комнату, на свой вкус. В этот раз я сама это сделала, — она отошла, ожидая моей оценки.
— Коричневый — замечательный цвет, Полли, — одобряюще сказала я, стягивая проклятую шляпку и с удовольствием оглядывая комнату. Мой багаж стоял у кровати.
— Если вам что-то нужно погладить — я с радостью помогу, — предложила она. — Наверное, было ужасно интересно ехать сюда от самого Нью-Йорка. Она откинула голову, что, видимо, но ее мнению, было крайним выражением эмоций.
— Да, вот только утомительно, — засмеялась я. — Когда я распакую багаж, если ты мне понадобишься, я буду иметь тебя в виду. — Я отложила ридикюль, открыла ближайший чемодан и вытащила оттуда три моих лучших платья, в надежде, что они не очень помялись.
— Мамочка моя родная! — Полли прикрыла рот рукой. — Они просто прекрасны, мисс. Неужели вы можете себе такое позволить на ваше жалование?
Возможно, ей просто не приходило в голову, что обычно такие вещи не обсуждают.
— Мой отец оставил мне хорошее состояние, Полли. Я работаю ради удовольствия.
Она покачала головой.
— Я бы не стала. Если бы я была богатой леди, я бы просто расслабилась и зажила бы по-настоящему. Знаете, разъезжала бы по всем этим операм, балам и всему такому.
Я засмеялась.
— И умерла бы от тоски зеленой.
Я выпроводила ее из комнаты, все еще не убежденной, развесила одежду в шкафу викторианских времен и упала на кровать.
Я спала без снов — как говорят, «без задних ног». Когда же я проснулась, то обнаружила у двери поднос. Я отнесла его на свой маленький туалетный столик, подняла серебряную крышку и обнаружила там четыре превосходных сэндвича, которые когда-то были горячими, но теперь, увы, уже остыли. Я уговорила себя откусить несколько раз, прежде чем отодвинуть поднос.
Уже начинало смеркаться, так что я зажгла свечу и сменила свое измятое платье на простое розовое, почти без украшений, если не считать чуть-чуть кружев на воротнике.
Я решила, что должна выглядеть подобающе, встречаясь, первый раз с Джоном Дьюхаутом. Все еще думая о нем, я особенно тщательно уложила волосы, припудрилась чуть-чуть рисовой пудрой и слегка ущипнула щеки — для естественного румянца. Вообще-то по натуре я не нервная, но это место для меня было так важно, что я никак не могла унять волнение, которое появлялось, как только я вспоминала, что мне сказала Коррин.
Довольная собой, я закончила распаковывать оставшиеся мелочи и обнаружила, что делать больше нечего. Я не могла просто сидеть и ничего не делать, так что решилась выбраться из комнаты в надежде хоть одним глазком взглянуть на Пити. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, ведь останусь я или нет, в большой степени зависело от него.
На кухне звенели посудой и разговаривали, а во всем доме было тихо и пусто. Я открыла парадную дверь и вышла.
Ветер дунул мне в лицо тучей пыли, я отвернулась, спасая глаза, и направилась к саду. Может, Пити там играет… Полли назвала его проблемой. Ну, должно быть, так и есть, раз одна учительница от него уже сбежала. Но я так просто не сдамся.
Я почувствовала запах герани и улыбнулась от удовольствия. В саду было много разных цветов, но огромные бордовые розы были великолепны; они затмевали все, что росло рядом.
Я вздрогнула и подняла голову, услышав звук гонга из дома; его было отчетливо слышно даже там, где я стояла. Гонг звенел еще и еще, и я, сгорая от любопытства, поспешила в дом.
Я осторожно прикрыла за собой входные двери и вдруг услышала голоса, приближающиеся из дальней комнаты холла. Я уже дошла до лестницы, когда поняла, что предметом обсуждения была моя персона. Я знала голос Эмиля Дьюхаута; так что сейчас явно говорил Джон Дьюхаут, и голос его был каким угодно, только не довольным.
Это повергло меня в уныние.
— Конечно, вы правы, — говорил он кому-то. — С моей стороны было глупо не поинтересоваться. Мне следовало иметь это в виду. Да, я помню, вы мне говорили, но это не обязательно. Я поговорю с ней вечером.
Второй голос, который был несколько повыше, согласился. А потом снова звучал низкий раскатистый голос.
— Я уже интересовался миссис Уэттербон, она жалуется на спину.
Второй голос что-то пробормотал. Опять я услышала низкий голос, который, на сей раз, звучал уверенно.
— Да, я уверен, она согласится на компенсацию, я буду на этом настаивать.
Я покраснела и кинулась вверх по лестнице.
Итак, Джон Дьюхаут заставил меня тащиться сюда, в такую даль, и только из-за того, что я не удовлетворила какому-то его капризу, собирался уволить меня? Еще и компенсация какая-то! «Посмотрим, мистер Дьюхаут, посмотрим», — думала я возмущенно, накладывая на лицо еще один слой рисовой пудры, возможно, даже с большим усердием, чем требовалось.
Гонг прозвучал еще раз, и я спустилась к ужину, полная решимости сказать свое веское слово пред тем, как он вежливо мне откажет.
Столовая была ярко освещена хрустальной люстрой, висящей прямо над длинным обеденным столом, накрытым скатертью бледно-лимонного цвета с вышитыми шелком апельсинами по углам.
Но мое внимание привлек не стол и не темный блестящий сервант — а сам Джон Дьюхаут. Его волосы были черными, как у брата, только виски слегка тронула седина. Его глаза были насыщенного, глубокого голубого цвета и смотрели на меня с чем-то вроде холодной вежливости, или, может быть, с обыкновенным безразличием. Мое внимание привлек шрам, который тянулся от его уха к квадратному подбородку.
— Мисс Стюарт, — его голос звучал обычно, вежливо, но взгляд был пронизывающим, — познакомьтесь, моя мать, миссис Мария Антония.
Таким образом, он просто показал, что мы с ним и так знакомы.
Я сосредоточилась на той, что сидела справа от моего работодателя. Я была несказанно удивлена, увидев парализованную женщину, величаво восседающую на деревянном резном инвалидном кресле. Ее ноги прикрывало стеганное красно-бело-зеленое одеяло.
Несмотря на то, что время сказалось на ней, ее светлая кожа и черные глаза еще несли на себе отпечатки чистой испанской красоты. Ее черные с сединой волосы, собранные в большой свободный пучок у шеи, были гладкими и блестящими от ежедневного ухода. В своем серебристо-сером платье она выглядела по-королевски на фоне черного бархата кресла.
— Вы очень молоды, мисс Стюарт, и так рано остались совершенно одна, — в ее глазах я прочла теплое дружелюбие. — Вы, помнится, писали, что ваш отец был вашим единственным родственником.
— Да, мэм. Но я вполне самостоятельна, несмотря на мой молодой возраст. Мой отец считал, что я должна стать независимой личностью и научиться принимать самостоятельные решения.
Тень улыбки промелькнула у нее на губах.
— Я бы не отказалась встретиться с вашим отцом.
— Он был очень необычным человеком.
— Я уверена, что так оно и было. Вы нам очень понравились. Джон… — она повернулась к сыну.
Мистер Джон встрепенулся.
— Да. Мисс Стюарт, мой сын Пити.
Я только теперь его заметила. Какой он, действительно, был бедняжка! Он выглядел настолько маленьким и ранимым, что напоминал о молодом побеге на дереве, которому не хватает соков. В его детских светло-карих глазках сквозила такая утомленность, которая подошла бы его бабушке. Он выглядел настолько несчастным, что это немедленно разбудило во мне сочувствие. Его лицо было в веснушках, а волосы можно было бы назвать русыми, если бы не несколько непослушных светлых прядей.
— Как поживаешь, Пити? Я надеюсь, мы станем хорошими друзьями.
Пити явно было неудобно. Его глаза метнулись к тете Коррин, потом снова в свою тарелку, и он как-то приуныл. Я не просто почувствовала, а вдруг точно поняла: что он совсем не рад, что я приехала и собираюсь остаться.
Эмиль Дьюхаут нарушил молчание и настоял, чтобы я попробовала консоли. Он весело улыбнулся.
— Вы ни за что не заполучите Клэппи в друзья, если не попробуете. Такие блюда — это ее гордость, и если что-то в тарелках остается — она смертельно обижается.
Я попробовала горячий говяжий бульон, и нашла его необычным, но приятным, как, впрочем, и остальные блюда. Но все равно я не смогла отдать им должное из-за разговора, который услышала сегодня и реакции Пити. Мистер Джон мог в любую минуту положить вилку и спокойно сообщить мне, что увольняет меня. Но вот подали апельсиновый пирог с белым соусом и убрали тарелки, а он все еще ничего не сказал. «По крайней мере, — думала я, немного успокоившись, — он не будет слишком груб».
Только я отложила ложку и поднесла салфетку к губам — маленькая полная женщина в зеленовато-желтом платье вошла в комнату, шурша юбками, и села за стол. Две бледно-голубые точки глаз были первым, что привлекало внимание на ее лице; ее маленькие сжатые губы не выделялись и отступали куда-то на второй план, в один ряд с ее маленьким выступающим подбородком.
— Ну, мама, тебе уже легче? — голосу Коррин явно не хватало заботы. — Тебе, в самом деле, не следовало спускаться. Полли отнесла бы тебе поднос.
Вошла Клэппи, и вновь пришедшая повернулась к ней.
— Только чашку чая, Клэппи, крепкого, и положи туда лимон, — она повернулась к дочери. — Мне уже легче. И не хотелось оставаться наверху, когда все собрались внизу.
— Конечно. Ну, поскольку ты здесь, — в голосе Коррин послышались нотки нетерпения, — мисс Стюарт, это моя мать, миссис Беатрис Матеи.
Я взглянула на это дряблое лицо, маленькие глазки и седеющие волосы и не смогла найти никакого сходства между матерью и дочерью.
— Добро пожаловать в Уайт-Холл, мисс Стюарт, — ее глаза меня пристально изучали. — Вы выглядите умной молодой девушкой, и вам понадобятся силы, пока вы находитесь здесь.
— Мама, если что-то тебя беспокоит, мы можем обсудить это позже. Это первый вечер мисс Стюарт в этом доме. Я уверена, мы все хотим, чтобы он прошел приятно, не так ли? — это была просто неприкрытая банальность.
Мистер Эмиль накрыл руку жены своей.
— Хватит, дорогая, прекрати играть в злую дочку. Это тебе не идет, — он отложил салфетку, встал и посмотрел на нее. — Пойдем, сыграем в шахматы. И, пожалуйста, улыбнись…
Мистер Джон тоже встал, оттолкнув стул, как будто он устал от всех нас.
— Мисс Стюарт, — его голос был почти резким, — теперь я хотел бы побеседовать с вами.
Немного взволнованная, но решительная, я сняла руки с колен, встала и поспешила за ним.
Мы прошли через холл, где горели две лампы, и вошли в средних размеров комнату. Он зажег лампу на столе. Вероятно, здесь он работал, и, скорее всего, эта комната использовалась как библиотека.
Он закрыл дверь, в то время как я рассматривала стены — портреты бородатых мужчин в темных костюмах, женщин в неестественных сдержанных позах и с несчастливым выражением на лицах. Все стены, кроме одной, были уставлены темными блестящими книжными шкафами; запах стареющей телячьей кожи переплетов был хорошо знаком мне. Оставшаяся стена, которую я сейчас рассматривала, была почти целиком занята неимоверных размеров камином, который вряд ли использовался, хотя должно быть долго уже здесь находился. В центре комнаты стоял дубовый письменный стол с удобным черным креслом за ним. Напротив него расположились три жестких стула — два были обтянуты зеленым бархатом, а один — нежно-коричневым.
Мистер Джон сел за стол и предложил мне присесть.
— Теперь, мисс Стюарт, мы можем заняться делами. В первую очередь я должен признаться, что ожидал кого-нибудь постарше, гораздо более опытного, — он говорил безразлично, почти без выражения, как будто меня уже уволили. — Я убежден, что только достаточно взрослый человек может занять вакансию, которая имеется у меня. И если быть с вами откровенным, должен сказать вам, что я бы предпочел, чтобы все обстояло именно так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25