В Англии ходили слухи, что Вильгельм Боле был назначен по приказу фюрера гауляйтером Британии; он должен был возглавить оккупационные власти после захвата Англии немецкими войсками. Но Ла-Манш так и не был форсирован. Немецкие сухопутные войска вынуждены были дожидаться, пока в небе перестанут летать английские самолеты, а Королевские военно-воздушные силы упорно не желали сдаваться. Примерно в этот период, когда на Даунинг-стрит утвердился Черчилль, а немецкие самолеты стали бомбить густонаселенные районы лондонского Ист-Энда, политическое мировоззрение Ульятта понемногу стало меняться. Он понял, что поставил не на ту лошадь. Период прозрения продолжался до поздней осени, когда битва за Англию закончилась не в пользу немцев. Возможно, процесс выздоровления ускорился благодаря тому, что дальнейших посланий от Боле не поступало.
К Рождеству 1940 года Ульятт сам удивлялся, как он мог так ошибиться в национал-социализме; весной сорок первого года он вспоминал о былых заблуждениях с истинным отвращением. Так родился новый, патриотический Кейт Ульятт. К тому же выяснилось, что патриотизм приносит неплохие дивиденды. Наступили отличные времена, но воспоминания о переписке с герром Боле временами портили фабриканту настроение. Он ужасно боялся, что в один прекрасный день тайное станет явным. Конечно, Кейт Ульятт не единственный человек на Британских островах, восхищавшийся Гитлером, но как знать – не окажется ли он единственным, кого британские власти сочтут нужным примерно наказать.
И вот этот страшный день настал. Голос по телефону сказал, что в Германии существует какой-то ужасный список, в который включен Кейт Ульятт. Если список попадет к союзникам, Ульятту конец.
Фабрикант представил себе, как выглядит этот список: его имя, адрес, название компании и какое-нибудь примечание типа «сочувствующий» или «обещал оказывать всестороннее содействие». Что же такое задумал этот майор Миллз? Неужели речь идет об обыкновенном шантаже? Если список находится в Берлине, то как можно быть уверенным, что его действительно уничтожат? А если список не будет уничтожен, Кейту Ульятту грозит обвинение в государственной измене...
Весь остаток дня предприниматель провел в душевных терзаниях. Всякий раз, когда в кабинете звонил телефон – а телефон звонил часто, – у него чуть не выпрыгивало сердце из груди. В промежутках между звонками Ульятт сидел и ждал, когда телефон зазвонит вновь. Был момент, когда он уже собрался позвонить в полицию и во всем покаяться. Чистосердечное признание должно облегчить наказание. К тому же прошло уже столько лет... А вдруг не облегчит? Вдруг полиция решит отнестись к делу с суровостью? Ведь идет война, а он, Ульятт, поддерживал врага. Перед мысленным взором фабриканта уже качалась намыленная петля.
В половине шестого секретарша попрощалась со своим начальником, и он спросил ее:
– Вы подключили телефон напрямую?
– Да, – удивилась она. Уходя домой, она всегда переключала линию шефа с коммутатора на режим прямого доступа.
– Вы уверены?
– Совершенно уверена, мистер Ульятт.
– Перед уходом проверьте еще раз.
Секретарша недоуменно посмотрела на директора, но он уже не обращал на нее внимания. Из-за чего он так волнуется? Может быть, обзавелся подружкой? Секретарша хихикнула, проверила рычажок переключателя и ушла.
Телефонный звонок раздался через пять минут.
– Алло?
– Нас кто-нибудь слышит?
Сердце Ульятта бешено заколотилось.
– Майор Миллз, это вы?
– Слушайте меня. Цена – десять тысяч фунтов.
– За что?
– За ваше спокойствие, – ответил майор.
Ульятт, все еще сомневавшийся и надеявшийся, сказал:
– Вы говорите про какой-то список. Я не понимаю, о чем речь.
– О сотрудничестве с фашистами. Никуда не уходите, я перезвоню.
Майор Миллз повесил трубку.
Ульятт сидел, обливаясь потом. Его опасения подтвердились. Оказывается, Боле все-таки составил список! Но за что платить десять тысяч, если список находится в Берлине?
Майор Миллз обещал, что позвонит еще раз, и велел Ульятту оставаться на месте. И Ульятт сидел, боясь подняться со стула.
В следующий раз звонок раздался в начале восьмого. К этому времени операторши, работавшие на коммутаторе, уже ушли, и Ульятту пришлось договориться, чтобы ему подключили городскую линию.
– Вы один? – спросил Миллз.
– Да.
– Завтра, как только откроется банк, снимете со счета десять тысяч. Если вас спросят, зачем вам такая сумма, скажете, что намечается важная сделка. Банкноты должны быть не новыми и небольшого номинала. После этого... Вы знаете телефон-автомат возле книжного киоска напротив вокзала?
– Знаю.
– Там два автомата. Вы войдете в тот, который расположен ближе к платформе. Ровно в одиннадцать я позвоню вам и передам дальнейшие инструкции.
– А если я откажусь?
– Тогда документ будет отправлен в британское министерство обороны.
– Но откуда мне знать... – в отчаянии вскричал Ульятт, а голос неумолимо отрезал:
– Просто делайте, как вам говорят.
Ульятт зажег сигарету. У него тряслись руки, и спичка загорелась не сразу. Фабрикант совершенно сошел с катушек – его трясло, руки были холодными, как лед, а по лбу, наоборот, стекали капли пота. Ульятт сам чувствовал, что весь пропах потом. Десять тысяч фунтов стерлингов – огромная сумма, почти весь его стратегический запас. К тому же раздобыть ее наличными не так-то просто. Придется снять деньги со счета фирмы, а потом провести какой-нибудь хитрый маневр, чтобы не придралась налоговая полиция.
Жене Ульятт ничего не сказал и весь вечер беспокойно метался по дому, делая вид, что слушает радио. Миссис Ульятт наверняка сказала бы, что он сам во всем виноват, а фабрикант и без ее упреков чувствовал себя отвратительно. Между прочим, подумал он, Ширли относилась к Германии еще с большим энтузиазмом, чем он сам.
На следующее утро управляющий «Мидланд-банк», что на Маркет-стрит, встретил фабриканта с некоторым удивлением. Он пригласил Ульятта к себе в кабинет и с фальшиво-гробовщицкой заботой, свойственной банкирам, когда они подозревают, что у клиента дела не в порядке, спросил, нет ли каких-либо проблем у компании «Братья Ульятт». Дело в том, пояснил он, что «Мидланд-банк» инвестировал в фирму определенные средства. К тому же выдавать столь большую сумму наличными небезопасно. Ведь это очень значительные деньги, мистер Ульятт, и носить их без охраны в высшей степени неразумно. Может быть, мистер Ульятт согласится взять с собой сопровождающих? В банке работают несколько весьма крепких молодых людей, которые почтут за честь...
Но Ульятт стоял на своем и в конце концов требуемую сумму получил. Ровно в одиннадцать он уже стоял в телефонной будке, сильно взволнованный и смущенный, – за дверцей выстроилась маленькая очередь, и фабрикант делал вид, что никак не может куда-то дозвониться.
Телефон зазвонил ровно в одиннадцать.
– Ульятт?
– Да.
– На платформе стоит поезд, отправление которого через две минуты. Купите билет, садитесь в поезд, с правой стороны, возле окна. В некоем месте вы увидите возле железнодорожной насыпи мужчину с маленьким чемоданчиком в руке, на голове у него будет зеленая шляпа. Бросьте ему сверток с деньгами.
Едва мужчина договорил, как все вокруг потонуло в реве паровозного гудка – на станцию на всех парах влетел локомотив. Когда состав остановился, Ульятт попросил:
– Повторите еще раз, пожалуйста.
Но телефон молчал.
Автомат, продававший билеты, находился всего в нескольких метрах от телефонной будки. Поспешно выудив из кармана монеты, Ульятт купил билет, со всех ног бросился на платформу. Контролер взглянул на него с подозрением. Дежурный уже поднял руку с флажком, готовый подать сигнал к отправлению. Ульятт взбежал по ступенькам вагона и вошел в тамбур. Поезд тронулся. Найдя свободное место возле окна с правой стороны, фабрикант опустил стекло.
– Маленький чемоданчик, зеленая шляпа, – бормотал он себе под нос.
Поезд шел на подъем, неспешно набирая скорость. Ульятт высунулся из окна и прищурился, стараясь что-нибудь разглядеть сквозь клубы дыма. Господи, хоть бы не прозевать! Но мужчина действительно стоял возле насыпи: чемоданчик, шляпа – все как положено.
Лица Ульятт не разглядел – мужчина стоял, опустив голову и натянув на лицо край шляпы. Предприниматель швырнул сверток с деньгами, аккуратно перевязанный ленточкой. Поскольку там находились почти все сбережения, скопленные за долгие годы, Ульятт заворачивал деньги очень заботливо. И вот они достались какому-то чужаку... Только бы бумага не порвалась, подумал фабрикант и сам себе удивился. А поезд мчался вперед, по направлению к Уэйкфилду.
* * *
Конуэй смотрел вслед удаляющемуся составу. Если Ульятт предыдущую ночь провел без сна, мучаясь от тревоги, то и Конуэю пришлось несладко. У него и сейчас сердце колотилось как бешеное. Ирландец думал, что шантажист в подобных историях нервничает не меньше, чем жертва шантажа.
Во-первых, существует опасность, что телефонный звонок будет отслежен; повсюду может подстерегать полиция; все ухищрения жертвы предугадать невозможно. Конуэй не мог рассчитывать на чью-либо помощь – он сам разработал детальный план, сам отвечал за свою безопасность. Правда, идею с движущимся поездом подсказал Раш, но это было еще на первом этапе обсуждения плана. Интересно, подумал Конуэй, откуда Раш черпает столь плодотворные идеи.
Когда поезд еще только приближался, Конуэй вдруг обратил внимание на то, что железнодорожная линия изгибается и последних вагонов ему не видно. Репортер забеспокоился – вдруг Ульятт сидит в хвосте поезда и его не видит? Но в это время из окна одного из вагонов высунулось бледное лицо. Ирландец опустил шляпу на глаза, да еще и прикрыл лицо пальцами, чтобы фабрикант не мог его опознать. Момент, когда из окна вылетела посылка и покатилась вниз по насыпи, доставил Конуэю истинное наслаждение. Он подобрал сверток, немного постоял на месте, а потом поспешно перелез через невысокую кирпичную ограду, пересек чье-то частное владение и вскочил в движущийся трамвай, который возвращался обратно в город.
Перед тем как сесть на манчестерский поезд, Конуэй честно отправил Кейту Ульятту кусочек страницы с его именем, вырезанный из списка герра Боле. Листочек был помещен в конверт, конверт отправлен заказным письмом с пометой «строго конфиденциально, вручить адресату в собственные руки».
Разворачивая сверток с деньгами (это происходило в уборной манчестерского поезда), развязывая все многочисленные узелки, Конуэй думал, что Ульятт по крайней мере получит некоторое моральное удовлетворение – увидит, что заплатил деньги не зря. Ленточки и бечевки наконец были распутаны, и ирландец впервые в жизни увидел такое количество белых пятифунтовых банкнот. Это были настоящие деньги, крупная сумма, завидный куш! Конуэй почувствовал себя уверенным и всесильным. Первый поединок он выиграл, причем блестяще.
Ирландцу не терпелось снова кинуться в бой. И все же где-то в глубине души копошился червь сомнения.
Зря Конуэй к нему не прислушался.
Глава 7
Путешествие было долгим, неудобным и утомительным. Бесконечные пересадки, перегруженные поезда и пароходы, повсюду неухоженность, запущенность – сказывались годы войны. Во время войны не до ремонта. Кормили и на поездах и на море отвратительно, и Конуэй почувствовал это с особенной остротой, когда плыл по бурному Ирландскому морю. Его все время рвало, и лишь мысль о деньгах, лежавших в чемоданчике, помогла репортеру вынести эту муку. Он вновь легко пересек ирландскую границу, на сей раз на поезде Белфаст – Дублин.
В общем, как уже было сказано, дорога получилась долгой, утомительной, но без каких-либо инцидентов.
И все же Конуэй испытывал все большее раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
К Рождеству 1940 года Ульятт сам удивлялся, как он мог так ошибиться в национал-социализме; весной сорок первого года он вспоминал о былых заблуждениях с истинным отвращением. Так родился новый, патриотический Кейт Ульятт. К тому же выяснилось, что патриотизм приносит неплохие дивиденды. Наступили отличные времена, но воспоминания о переписке с герром Боле временами портили фабриканту настроение. Он ужасно боялся, что в один прекрасный день тайное станет явным. Конечно, Кейт Ульятт не единственный человек на Британских островах, восхищавшийся Гитлером, но как знать – не окажется ли он единственным, кого британские власти сочтут нужным примерно наказать.
И вот этот страшный день настал. Голос по телефону сказал, что в Германии существует какой-то ужасный список, в который включен Кейт Ульятт. Если список попадет к союзникам, Ульятту конец.
Фабрикант представил себе, как выглядит этот список: его имя, адрес, название компании и какое-нибудь примечание типа «сочувствующий» или «обещал оказывать всестороннее содействие». Что же такое задумал этот майор Миллз? Неужели речь идет об обыкновенном шантаже? Если список находится в Берлине, то как можно быть уверенным, что его действительно уничтожат? А если список не будет уничтожен, Кейту Ульятту грозит обвинение в государственной измене...
Весь остаток дня предприниматель провел в душевных терзаниях. Всякий раз, когда в кабинете звонил телефон – а телефон звонил часто, – у него чуть не выпрыгивало сердце из груди. В промежутках между звонками Ульятт сидел и ждал, когда телефон зазвонит вновь. Был момент, когда он уже собрался позвонить в полицию и во всем покаяться. Чистосердечное признание должно облегчить наказание. К тому же прошло уже столько лет... А вдруг не облегчит? Вдруг полиция решит отнестись к делу с суровостью? Ведь идет война, а он, Ульятт, поддерживал врага. Перед мысленным взором фабриканта уже качалась намыленная петля.
В половине шестого секретарша попрощалась со своим начальником, и он спросил ее:
– Вы подключили телефон напрямую?
– Да, – удивилась она. Уходя домой, она всегда переключала линию шефа с коммутатора на режим прямого доступа.
– Вы уверены?
– Совершенно уверена, мистер Ульятт.
– Перед уходом проверьте еще раз.
Секретарша недоуменно посмотрела на директора, но он уже не обращал на нее внимания. Из-за чего он так волнуется? Может быть, обзавелся подружкой? Секретарша хихикнула, проверила рычажок переключателя и ушла.
Телефонный звонок раздался через пять минут.
– Алло?
– Нас кто-нибудь слышит?
Сердце Ульятта бешено заколотилось.
– Майор Миллз, это вы?
– Слушайте меня. Цена – десять тысяч фунтов.
– За что?
– За ваше спокойствие, – ответил майор.
Ульятт, все еще сомневавшийся и надеявшийся, сказал:
– Вы говорите про какой-то список. Я не понимаю, о чем речь.
– О сотрудничестве с фашистами. Никуда не уходите, я перезвоню.
Майор Миллз повесил трубку.
Ульятт сидел, обливаясь потом. Его опасения подтвердились. Оказывается, Боле все-таки составил список! Но за что платить десять тысяч, если список находится в Берлине?
Майор Миллз обещал, что позвонит еще раз, и велел Ульятту оставаться на месте. И Ульятт сидел, боясь подняться со стула.
В следующий раз звонок раздался в начале восьмого. К этому времени операторши, работавшие на коммутаторе, уже ушли, и Ульятту пришлось договориться, чтобы ему подключили городскую линию.
– Вы один? – спросил Миллз.
– Да.
– Завтра, как только откроется банк, снимете со счета десять тысяч. Если вас спросят, зачем вам такая сумма, скажете, что намечается важная сделка. Банкноты должны быть не новыми и небольшого номинала. После этого... Вы знаете телефон-автомат возле книжного киоска напротив вокзала?
– Знаю.
– Там два автомата. Вы войдете в тот, который расположен ближе к платформе. Ровно в одиннадцать я позвоню вам и передам дальнейшие инструкции.
– А если я откажусь?
– Тогда документ будет отправлен в британское министерство обороны.
– Но откуда мне знать... – в отчаянии вскричал Ульятт, а голос неумолимо отрезал:
– Просто делайте, как вам говорят.
Ульятт зажег сигарету. У него тряслись руки, и спичка загорелась не сразу. Фабрикант совершенно сошел с катушек – его трясло, руки были холодными, как лед, а по лбу, наоборот, стекали капли пота. Ульятт сам чувствовал, что весь пропах потом. Десять тысяч фунтов стерлингов – огромная сумма, почти весь его стратегический запас. К тому же раздобыть ее наличными не так-то просто. Придется снять деньги со счета фирмы, а потом провести какой-нибудь хитрый маневр, чтобы не придралась налоговая полиция.
Жене Ульятт ничего не сказал и весь вечер беспокойно метался по дому, делая вид, что слушает радио. Миссис Ульятт наверняка сказала бы, что он сам во всем виноват, а фабрикант и без ее упреков чувствовал себя отвратительно. Между прочим, подумал он, Ширли относилась к Германии еще с большим энтузиазмом, чем он сам.
На следующее утро управляющий «Мидланд-банк», что на Маркет-стрит, встретил фабриканта с некоторым удивлением. Он пригласил Ульятта к себе в кабинет и с фальшиво-гробовщицкой заботой, свойственной банкирам, когда они подозревают, что у клиента дела не в порядке, спросил, нет ли каких-либо проблем у компании «Братья Ульятт». Дело в том, пояснил он, что «Мидланд-банк» инвестировал в фирму определенные средства. К тому же выдавать столь большую сумму наличными небезопасно. Ведь это очень значительные деньги, мистер Ульятт, и носить их без охраны в высшей степени неразумно. Может быть, мистер Ульятт согласится взять с собой сопровождающих? В банке работают несколько весьма крепких молодых людей, которые почтут за честь...
Но Ульятт стоял на своем и в конце концов требуемую сумму получил. Ровно в одиннадцать он уже стоял в телефонной будке, сильно взволнованный и смущенный, – за дверцей выстроилась маленькая очередь, и фабрикант делал вид, что никак не может куда-то дозвониться.
Телефон зазвонил ровно в одиннадцать.
– Ульятт?
– Да.
– На платформе стоит поезд, отправление которого через две минуты. Купите билет, садитесь в поезд, с правой стороны, возле окна. В некоем месте вы увидите возле железнодорожной насыпи мужчину с маленьким чемоданчиком в руке, на голове у него будет зеленая шляпа. Бросьте ему сверток с деньгами.
Едва мужчина договорил, как все вокруг потонуло в реве паровозного гудка – на станцию на всех парах влетел локомотив. Когда состав остановился, Ульятт попросил:
– Повторите еще раз, пожалуйста.
Но телефон молчал.
Автомат, продававший билеты, находился всего в нескольких метрах от телефонной будки. Поспешно выудив из кармана монеты, Ульятт купил билет, со всех ног бросился на платформу. Контролер взглянул на него с подозрением. Дежурный уже поднял руку с флажком, готовый подать сигнал к отправлению. Ульятт взбежал по ступенькам вагона и вошел в тамбур. Поезд тронулся. Найдя свободное место возле окна с правой стороны, фабрикант опустил стекло.
– Маленький чемоданчик, зеленая шляпа, – бормотал он себе под нос.
Поезд шел на подъем, неспешно набирая скорость. Ульятт высунулся из окна и прищурился, стараясь что-нибудь разглядеть сквозь клубы дыма. Господи, хоть бы не прозевать! Но мужчина действительно стоял возле насыпи: чемоданчик, шляпа – все как положено.
Лица Ульятт не разглядел – мужчина стоял, опустив голову и натянув на лицо край шляпы. Предприниматель швырнул сверток с деньгами, аккуратно перевязанный ленточкой. Поскольку там находились почти все сбережения, скопленные за долгие годы, Ульятт заворачивал деньги очень заботливо. И вот они достались какому-то чужаку... Только бы бумага не порвалась, подумал фабрикант и сам себе удивился. А поезд мчался вперед, по направлению к Уэйкфилду.
* * *
Конуэй смотрел вслед удаляющемуся составу. Если Ульятт предыдущую ночь провел без сна, мучаясь от тревоги, то и Конуэю пришлось несладко. У него и сейчас сердце колотилось как бешеное. Ирландец думал, что шантажист в подобных историях нервничает не меньше, чем жертва шантажа.
Во-первых, существует опасность, что телефонный звонок будет отслежен; повсюду может подстерегать полиция; все ухищрения жертвы предугадать невозможно. Конуэй не мог рассчитывать на чью-либо помощь – он сам разработал детальный план, сам отвечал за свою безопасность. Правда, идею с движущимся поездом подсказал Раш, но это было еще на первом этапе обсуждения плана. Интересно, подумал Конуэй, откуда Раш черпает столь плодотворные идеи.
Когда поезд еще только приближался, Конуэй вдруг обратил внимание на то, что железнодорожная линия изгибается и последних вагонов ему не видно. Репортер забеспокоился – вдруг Ульятт сидит в хвосте поезда и его не видит? Но в это время из окна одного из вагонов высунулось бледное лицо. Ирландец опустил шляпу на глаза, да еще и прикрыл лицо пальцами, чтобы фабрикант не мог его опознать. Момент, когда из окна вылетела посылка и покатилась вниз по насыпи, доставил Конуэю истинное наслаждение. Он подобрал сверток, немного постоял на месте, а потом поспешно перелез через невысокую кирпичную ограду, пересек чье-то частное владение и вскочил в движущийся трамвай, который возвращался обратно в город.
Перед тем как сесть на манчестерский поезд, Конуэй честно отправил Кейту Ульятту кусочек страницы с его именем, вырезанный из списка герра Боле. Листочек был помещен в конверт, конверт отправлен заказным письмом с пометой «строго конфиденциально, вручить адресату в собственные руки».
Разворачивая сверток с деньгами (это происходило в уборной манчестерского поезда), развязывая все многочисленные узелки, Конуэй думал, что Ульятт по крайней мере получит некоторое моральное удовлетворение – увидит, что заплатил деньги не зря. Ленточки и бечевки наконец были распутаны, и ирландец впервые в жизни увидел такое количество белых пятифунтовых банкнот. Это были настоящие деньги, крупная сумма, завидный куш! Конуэй почувствовал себя уверенным и всесильным. Первый поединок он выиграл, причем блестяще.
Ирландцу не терпелось снова кинуться в бой. И все же где-то в глубине души копошился червь сомнения.
Зря Конуэй к нему не прислушался.
Глава 7
Путешествие было долгим, неудобным и утомительным. Бесконечные пересадки, перегруженные поезда и пароходы, повсюду неухоженность, запущенность – сказывались годы войны. Во время войны не до ремонта. Кормили и на поездах и на море отвратительно, и Конуэй почувствовал это с особенной остротой, когда плыл по бурному Ирландскому морю. Его все время рвало, и лишь мысль о деньгах, лежавших в чемоданчике, помогла репортеру вынести эту муку. Он вновь легко пересек ирландскую границу, на сей раз на поезде Белфаст – Дублин.
В общем, как уже было сказано, дорога получилась долгой, утомительной, но без каких-либо инцидентов.
И все же Конуэй испытывал все большее раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45