Если она влюбилась, этим можно все объяснить. Мне кажется, что она забралась куда-нибудь в укромное местечко, чтобы разобраться в себе. Она уже раньше так делала. Иногда я получал добрую открытку или звонок из какого-нибудь отдаленного уголка света, а иногда среди ночи она появлялась на пороге, мечтая о горячей ванне и вкусной еде. Такая вот она, моя Бетани... – Он посмотрел на Наташу. – Очень просто быть собственником по отношению к ребенку, проявляя избыточную опеку. Но я всегда старался сделать над собой усилие и позволить ей жить так, как она хочет, чувствовать себя совершенно свободной.
Наташа снова почувствовала на себе взгляд Адама. Но она знала, что пришел момент прекратить допрос. Нельзя сказать человеку, у которого не было способа связаться с дочерью, о том, что на этот раз она, возможно, не поехала путешествовать и может больше никогда не вернуться домой.
– Вы, наверное, хотите, чтобы я сообщил вам, когда она вернется? – спросил Уилдинг у Адама. – Не могу обещать, что она согласится снова вас увидеть, имейте это в виду. Она унаследовала упрямство от матери.
Наташа поняла, что может никогда не узнать окончания этой истории. Оставалась единственная важная вещь, которую она должна была выяснить у Джейка Ромилли. Но если следовать обычному порядку, то она сделала свою работу. Оставалось только получить гонорар и никогда больше не видеть ни Адама, ни Эндрю Уилдинга. Если Бетани путешествует, как предположил Уилдинг, для нее, Наташи, по идее, не важно, вернется ли она домой, сдержит ли ее отец обещание и свяжется с Адамом и захочет ли Бетани увидеться с ним. Она могла бы попросить Адама черкнуть ей несколько строк, но с учетом того, что было между ними, вряд ли можно считать это хорошей идеей.
– Мистер Уилдинг, заверяю вас, некоторые из предков Бетани дожили до преклонных лет. Не составит никакого труда заказать копии свидетельств о смерти, чтобы вы смогли показать их дочери.
– Правда? Это было бы очень любезно с вашей стороны.
Один из тех, кого не надо убеждать в том, что знание прошлого может изменить настоящее.
– Мой вопрос может показаться вам странным. Скажите, после бабушки, которая передала Бетани дневник, не осталось никаких вещей?
– В основном старый хлам, сваленный на чердаке. Мэй умерла десять лет назад, но я никогда не пытался разобрать его.
– Не будете ли вы возражать, если я взгляну одним глазком?
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Эндрю Уилдинг провел их ко входу на чердак, взял из сушильного шкафа длинный шест, чтобы отодвинуть щеколду на потолке, и пододвинул алюминиевую стремянку.
– Выключатель находится на полу, справа. – Он подождал, чтобы убедиться, что Наташа благополучно забралась наверх и включила свет. – Я вас здесь оставлю.
– Спасибо.
Чердак представлял собой длинное, обшитое досками помещение под новыми, открытыми стропилами с торчащими изо всех щелей клочками изоляционной минеральной ваты. Небольшой стеклянный фонарь был покрыт паутиной.
Между стопками картонных ящиков, чемоданов, пластмассовых контейнеров и корзин для мусора, наполненных одеждой и старыми одеялами, Наташа протискивалась с трудом. Рождественские декорации, два деревянных сундука, маленький крашеный комод. Верхний ящик, заполненный украшениями, был наполовину открыт. В нем оказались тяжелые броши и гранатовые ожерелья. Тут же были старый магнитофон, куча долгоиграющих пластинок, коробки из-под обуви, заполненные поздравительными открытками и письмами.
Отголоски жизни. Вернее, нескольких жизней.
В одном углу сложены стопкой фотоальбомы. Наташа взяла один, положила на сгиб руки и открыла. Черно-белые фотографии, закрепленные черными уголками; под каждой – белые подписи: Брайтон, Фэлмаут. На фотографиях была изображена белокурая женщина в шерстяной вязаной двойке и брюках, с короткими завитыми волосами, стоящая на волнорезе с ребенком на руках. Потом маленькая девочка с рожком сливочного мороженого, в вышитой шляпке, верхом на ослике.
В следующем альбоме девочка была уже постарше, в следующем уже носила школьную форму, белые носочки и галстук-ленточку. Фотографии в самом нижнем альбоме изображали молодую девушку. Надпись гласила: «Элейн исполнилось 18 лет».
Встав на колени, Наташа открыла первый сундук. Он до отказа был заполнен одеждой: вечерние платья с блестками, красивый черный палантин, золотистые туфельки на завязках, усыпанная камешками диадема, какие носили модницы в 20-е годы XX века. Наташа мысленно приказала себе сконцентрироваться.
На дне сундука она нашла другие открытки. Снимки Лох Ломонда, Тинтагеля. Они были датированы 1987 и 1989 годом, причем последняя прислана из местечка в долине реки Луары. Все были адресованы бабуле и подписаны «Эндрю и Бетани».
Наташа открыла второй сундук. Здесь хранились аккуратно сложенные детские игрушки и рисунки, деревянные кубики, ковчег с крошечными парами львов, лебедей и фламинго, причем местами краска на фигурках стерлась; разноцветный вязаный шарф с дырками в тех местах, где петли были спущены; самодельные, аккуратно сшитые кукольные платья; теннисная ракетка и пара ржавых коньков; матерчатая кукла и еще одна в платье с кринолином; мозаика из картинок-загадок с изображениями водяной мельницы, короля Артура и его королевы Гиневры.
Лиззи Сиддал на картине Миллеса «Офелия ».
А под игрушками – картины. Десятки первых детских рисунков и карандашных каракулей, каждый из которых аккуратно датирован на обратной стороне 50-ми годами. Значит, это творения Элейн. За ними следовали более сложные и умелые рисунки, отличавшиеся все более зрелым и индивидуальным видением натуры. Сокровищница воспоминаний. Мэй берегла каждую мелочь, когда-либо нарисованную, сделанную или написанную дочерью.
Наташа опустила крышку и переключила свое внимание на один из распухших чемоданов, в котором, как она обнаружила, Мэй бережно хранила одежду дочери.
Неужели все матери так делают? Анна, безусловно, была исключением. Может быть, она сохраняла отдельные вещи, но каждую мелочь?
Складывалось впечатление, что в глубине души Мэй знала, что это должно было случиться, что ее дочь не проживет долго и ей придется испытать самое страшное, что может выпасть на долю матери, – пережить собственное дитя. Она знала, что каждая мелочь будет иметь ценность и поэтому должна быть сохранена.
Но здесь не было ничего, что напомнило бы о Дженет или Элеоноре.
Наташа передвинула лестницу обратно в нишу, оглянулась в поисках шеста, чтобы закрыть задвижку. Потом заметила дверь с прямоугольной керамической дощечкой, расписанной розовыми цветами. «Комната Бетани».
Она толкнула дверь, увидела узкую деревянную кровать со стеганым сиренево-белым одеялом и стену, на которой висели выцветшие плакаты с репродукциями картин прерафаэлитов – «Офелии » Миллеса и «Апрельской любви » Артура Хагса. Кроме того, здесь были коллекция ракушек, ряд перламутровых лаков для ногтей, грамоты за победу в соревнованиях по плаванию в рамочках, фотография Бетани, играющей роль в школьном спектакле, – в горностаевой мантии и короне. Эта комнатка очень походила на комнату Наташи, в доме ее родителей.
При виде нее Адам, казалось, обрадовался, словно беседа с Эндрю Уилдингом успела утомить обоих.
– Что-нибудь нашли? – спросил Эндрю Уилдинг.
– Я ничего определенного и не искала.
– Я вспомнил кое о чем, что вас действительно может заинтересовать. – Он подошел к бюро в углу комнаты и выдвинул маленький ящик. Протянул ей старинный и тяжелый серебряный викторианской эпохи медальон на цепочке, с выгравированными на нем цветами.
Наташа надавила ногтем на крошечный язычок, и крышка отскочила. Фотографии внутри не оказалось. Только локон золотисто-рыжих волос, уложенный колечком в правой створке; перевязанный тонкой полоской черной шелковой ленты.
– Элейн говорила, что, по рассказам Мэй, эта вещь принадлежала ее пра-пра-бабушке. Возможно, той, которая и написала дневник.
Наташа попыталась вспомнить, писала ли Дженет в дневнике о том, какого цвета ее волосы, и не смогла. Она очень осторожно притронулась к локону, ощутила, как ее уносит в прошлое. Девушка сидит перед зеркалом при свечах, расчесывая перед сном свои локоны до тех пор, пока они не начинают блестеть. По воскресеньям она собирала их под шляпку или укладывала в прическу перед поездкой в оперу или на свидание с мистером Брауном. Потом она заболела, и кому-то из близких приходилось ухаживать за этими роскошными волосами, которые спутались от долгого лежания на подушке. Она умерла, и этот же человек, возможно сестра девушки, маленькая Элеонора, взяла ножницы и аккуратно, со слезами на глазах, срезала несколько прядей, осторожно накрутила их на палец и спрятала в медальон.
Наташа неохотно вернула украшение Уилдингу.
– Спасибо вам за то, что разрешили мне это увидеть.
– Спасибо вам .
Эндрю Уилдинг поцеловал ее на прощание. Он стоял у окна, провожая их взглядом – одинокая фигура, обрамленная кружевными занавесками.
– Я никогда не смогу отблагодарить тебя, – произнес Адам, когда они возвращались из Стрэтфорда. Он произнес это отчужденным, официальным тоном, каким начальник благодарит молодого сотрудника за отлично написанный отчет.
Наташа внимательно следила за дорогой.
– Я хотела найти ее для тебя.
– Ты сделала гораздо больше. Если то, что ты рассказала о сердечном заболевании, правда, выходит, ты спасла Бетани жизнь.
Она с трудом сглотнула.
– Послушай, Адам, есть еще кое-что...
Он не слушал ее.
– Что ты там говорила... – он протер стекло тыльной стороной ладони. Безрезультатно, потому что окно было грязным снаружи. – О том, что происходит в определенные моменты жизни по вине предков.
Наташа удивилась, узнав, что он слышал отголоски их с Бетани разговора у входа в гостиницу в Литтл Бэррингтоне.
– Я о записке, которую оставила Бетани... Ты думаешь, что она имеет какую-то связь с тем, что произошло с ее матерью? Что Бетани могла захотеть...?
– Нет.
Они приехали на станцию. Наташа с трудом устояла перед искушением пересказать Адаму свой разговор с Кристин. Наверное, об этом лучше умолчать. Она сделала все, что от нее требовалось, и больше ничем не могла ему помочь. Не стоит вмешиваться в их бизнес и настраивать его против Джейка Ромилли.
Она остановила машину. Ей в голову пришла странная фраза.
– Желаю тебе самого большого счастья на земле, – произнесла она. Ее губы занемели, поэтому она не смогла растянуть их в улыбку. – Надеюсь, выставка будет иметь успех.
Задняя дверца была открыта, Адам нагнулся, вынимая из-под сиденья свои журналы. Потом он быстро наклонился к ней и поцеловал в губы, положив руку ей на затылок, чтобы сильнее прижать к себе. Она на мгновение почувствовала его язык. Его пальцы запутались в ее волосах, и она почувствовала резкую короткую боль, когда он высвободил их.
– И тебе удачи, – сказал он.
Она услышала, как прибыл его поезд, потом звуки стали отдаляться, унося Адама в прошлое.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Перед тем как нажать на стартер, Наташа включила мобильный телефон. От Мэри пришло сообщение: «Пока никаких новостей. Куда ты пропала?»
Она перезвонила Мэри, коротко рассказала о последних событиях.
– Бедная девочка, – голос Мэри стал совсем тихим.
Наташа сразу пожалела о том, что выложила все, не подумав о том, что подруге нельзя беспокоиться. История молодой женщины, которая умерла, оставив маленького ребенка, – не совсем то, что следует слушать будущей матери.
– Ну что ж, ничего не поделаешь, – сделала вывод Мэри.
Работа сделана, но проблема не решена.
– Не совсем так. Я пообещала прислать отцу Бетани подробную информацию о ее предках.
– Я могу раздобыть ее для тебя.
– Думаю, тебе следует побольше отдыхать.
Мэри застонала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47