К тому же я не ведьма.
— Никакого уединения, — согласился Дайнуолд и махнул Эдмунду, чтобы тот ушел. — Иди понаблюдай за разгрузкой шерсти, только не балуйся. И кстати, следи за речью!
— Почему бы тебе, малыш, заодно не пообщаться с водой и мылом? — ехидно добавила Филиппа.
— Не стану я мыться, а ты страшная дылда с шерстяной головой!
— Противный тупой мальчишка!
— Хватит! Эдмунд, уходи отсюда, а вы, леди, держите язык за зубами, иначе пожалеете. — Дайнуолд демонстративно коснулся кинжала, и Филиппа, которой не нравились ни вид оружия, ни тон его владельца, опустила голову и поджала губы. Она с самого начала повела себя как наивная дурочка, так стоит ли продолжать?
— Мне очень нужна шерсть, — внезапно сказал Дайнуолд, взглянув на свои потрепанные брюки. — Я потерял сорок четыре овцы, и мы все ходим в лохмотьях. Поэтому я и взял две повозки. — Он посмотрел на Филиппу, не меньше ее удивленный своей неожиданной попыткой оправдаться.
— Потребность в новой одежде видна и невооруженным глазом, но воровство навлечет на тебя месть моего отца.
— Ты уверена? Тогда позволь мне кое-что объяснить тебе, леди Безмозглость. Эти бесстыжие крестьяне продолжат свой путь на ярмарку, продадут там шерсть, а выручку хорошенько припрячут. Затем, обливаясь слезами, вернутся к лорду Генри и расскажут, как отобрали у них все три повозки. И учти: они даже не подозревают, кто вор. А если я захочу получить за тебя выкуп, то всегда могу сказать, что нашел тебя на дороге. Неужели ты думаешь, что крестьяне подтвердят твои слова, когда ты расскажешь отцу правду? Да ни за что на свете — ведь тем самым они признаются в своей трусости и обмане! Я хотел отнестись к тебе как к гостье, но для женщины ты слишком дерзка и бесстыдна. Необходимо привить тебе хорошие манеры, и, возможно, я сам возьмусь за эту нелегкую работу. Ты останешься в Сент-Эрте до тех пор, пока я не решу, что мне с тобой делать. А сейчас убирайся с глаз моих долой.
— Я и сама мечтала убраться с твоих глаз и не останавливаться до самого Сент-Ивеса! Мой отец узнает правду и уничтожит тебя, как уничтожают любую заразу!
— Похоже на сказочку странствующих менестрелей, — ухмыльнулся Дайнуолд, — в которую не поверит даже самый глупый ребенок.
— Ха! Да ты сам последний глупец! Еще раз повторяю: мой отец не хочет больше меня видеть, и ты не получишь никакого выкупа!
— Тогда, возможно, стоит узнать имя мужчины, которого он прочит себе в зятья. Я могу послать этому болвану весточку, и тогда он выкупит тебя.
— Нет!
Она прямо-таки побелела от страха, отметил про себя Дайнуолд. Пусть хорошенько помучается. Интересно, кто же этот мужчина?
— Упрямый дурак! — выругалась Филиппа, оглядывая из узкого окна своей комнатушки внутренний двор. Всего несколько минут назад кончился дождь, и крепость обволокло белесым туманом.
Дайнуолд де Фортенберри шел через раскисший от дождя дворик к конюшне. У него в ногах путались три собаки, за которыми следовали два маленьких мальчика и взъерошенный цыпленок.
Дайнуолд приказал своему человеку с плоским носом, Нортберту, отвести ее в одну из комнат башни и запереть там. Комната! Это «роскошное» помещение скорее напоминало тюремную камеру. Хорошо хоть, что он не запер ее в амбаре!
Филиппа следила за Дайнуолдом, пока он не исчез в конюшне. Туда за ним прошмыгнул только цыпленок, детей и собак задержал конюх. Он громко кричал, называя малышей сумасшедшими, но Филиппа едва слышала его голос из-за шума, производимого другими обитателями замка. Господи, сколько их, и как все они вопят, визжат, пищат, кудахчут! Филиппа отвернулась от окна и оглядела комнату. Она была длинной и узкой, в углу притулилась грубо сколоченная кровать, на которую бросили отвратительный, набитый соломой матрас и одно одеяло. Ни подушки, ни воды для питья; под кроватью стоял ночной горшок. И больше ничего.
Разумеется, по сравнению с повозкой это казалось королевскими покоями, но все же Филиппа привыкла к другому: она всегда воспринимала Бошам и его роскошества как нечто само собой разумеющееся. Сейчас она пленница в чужом замке. Все, что принес ее «замечательный» побег, так это унылую темную комнатушку в башне у человека непредсказуемого, как корнуоллская погода, даже — по словам ее отца — намного худшего, чем эта самая погода…
— Отличный товар, хозяин, — говорила в этот момент старая Агнес, ласково поглаживая шерсть. — Замечательный!
— Да, — согласился Дайнуолд. — Собери всех девушек, чтобы они очистили и спряли шерсть, а я попрошу Алайна немедленно нанять ткачей. Первую тунику и штаны сделаешь для Эдмунда.
Старая Агнес скривилась, но воздержалась от комментариев.
— г Что будет с тем существом, хозяин?
— С каким? А, с ней. Она покинет нас задолго до того, как ты сошьешь ей новое платье. Пусть возвращается домой в том, что мы ей подарили.
— Это леди, хозяин, а не судомойка.
— Старая Агнес иногда забывается, — сухо заметил Дайнуолд. Та улыбнулась ему беззубым ртом, фыркнула и вновь занялась прочесыванием шерсти. Дайнуолд повернулся, собираясь уходить, и чуть было не споткнулся о цыпленка. Заверещав, бедняга метнулся в сторону, и Дайнуолд поспешно отступил, чтобы не задеть его…
Выйдя наружу, Фортенберри глубоко вдохнул сырой, тяжелый воздух. Над головой плыли клочья тумана. Скоро снова пойдет дождь. У меня есть время, чтобы, как обычно по вторникам, позаниматься метанием копья, подумал Дайнуолд, но все же решил сегодня пропустить тренировку. Он поднялся на второй этаж, где располагались три маленькие комнаты, одну из которых занимал священник Сент-Эрта и учитель Эдмунда, отец Крамдл. Открывая дверь, Дайнуолд услышал визгливый голос сына:
— Эта глупая чепуха для вилланов!
Глава 4
— Эдмунд, крестьяне не умеют читать, а тем более считать, — с явным раздражением ответил отец Крамдл — обычно образец терпения и выдержки. — Ты должен учиться, это приказ твоего отца! Итак… Если я прибавлю одиннадцать яблок из этой корзины к семи гроздьям винограда, что получится?
— Компот!
Заметив недовольство на некрасивом лице отца Крамдла, Дайнуолд подавил желание рассмеяться остроумной шутке сына. Эдмунд не только выглядит как виллан, но и столь же невежествен, мелькнуло у него в голове.
— Ответь отцу Крамдлу так, как надо, Эдмунд. Немедленно!
— Но, папа, эта дурацкая задача, и…
— Не эта, а это, и чтобы я больше не слышал подобных отговорок. Решай задачку и следи за своей речью. — Дайнуолд вспомнил, как Филиппа машинально поправила его сына. Неужели Эдмунд вырастет неучем? Он хотел, чтобы его сын умел писать и считать и в будущем его не смогли бы обмануть торговцы или собственный управляющий. Сам Дайнуолд всего лишь мог подписаться под документом или накорябать несколько слов, медленно проговаривая их вслух, но сожалел об этом довольно редко, разве что когда видел черты своего невежества в сыне.
Потребовались все пальцы рук и ног плюс долгий мучительный счет, но в конце концов Эдмунд выговорил правильный ответ.
— Отлично, — похвалил его Дайнуолд. — Святой отец, если мальчику требуется березовая каша, только скажите. Он будет учиться!
— Пап!
— Нет, мой маленький петушок. Ты будешь заниматься с отцом Крамдлом, пока он сам не сочтет нужным тебя отпустить. Я так решил, и не вздумай меня ослушаться.
Дайнуолд вышел из комнаты, с грустью размышляя о том, что добрый и очень слабовольный отец Крамдл едва ли в состоянии справиться с девятилетним сорванцом. Надо самому больше вмешиваться в учебу Эдмунда. Мог бы помочь и управляющий Сент-Эрта Алайн, но Эдмунд по какой-то причине ненавидел его, всячески избегал и прятался каждый раз, когда Алайн появлялся в поле зрения.
Выходя, Дайнуолд бросил взгляд на восточную башню. Филиппа де Бошам стояла у окна своей комнатки и смотрела на двор. Будем надеяться, что она напугана до смерти и терзается догадками, что с ней теперь сделают. Этой девице не помешает посидеть в неведении до завтрашнего утра — станет более покладистой. Она чересчур горда. И… слишком высока, слишком кудрява. Правда, у него нет никаких претензий к ее ногам, которые, казалось, растут от шеи, как заметил Круки. Ее груди выглядят приятно округлыми. Но она не… Дайнуолд заставил себя думать о другом. Кассия де Моретон была маленькой, деликатно сложенной и очень мягкой по характеру женщиной, но она никогда не будет принадлежать ему — так распорядилась судьба. Жаль, что он любит ее неуклюжего мужа так же сильно, как и саму Кассию, иначе мог бы поддаться искушению как-нибудь темной ночкой перерезать Грейламу глотку и увести у него жену.
Дайнуолд вздохнул. В Кассии его восхищало все — нежность, изящество, добрый юмор и безыскусность, преданность мужу, даже хрупкое телосложение… Ну что ж, по крайней мере она его друг, и он может наслаждаться общением с ней, хотя в последнее время Кассия решила во что бы то ни стало найти ему в жены богатую наследницу — чтобы спасти Сент-Эрт от сырости и запустения, как она обычно говорила, подливая ему драгоценного аквитанского вина. Она хотела, чтобы Дайнуолд стал почтенным человеком — намерение, которое его сильно раздражало и пугало. Впрочем, какая семья захочет связать себя с таким негодяем? Что ни делается, все к лучшему — Отродье из Корнуолла любил свою жизнь такой, какая она есть. Теперь, когда в замке есть шерсть, его дни снова потекут беззаботно и весело, как это было до гибели тех безмозглых овец.
Немного погодя он наконец сообразил, откуда взялось терзавшее его беспокойство. Ему нужна женщина.
Дайнуолд не стал медлить и велел, чтобы ему в комнату прислали Элис. Девушка вошла, пухлая и улыбающаяся, слегка выпятив грудь. Полуобняв Элис за талию, Дайнуолд решил посадить ее к себе на колени, но остановился, почувствовав неприятный запах.
— Когда ты последний раз мылась?
— Не помню, хозяин. — Элис вспыхнула, быстро опустив глаза, чтобы Дайнуолд не заметил ее искреннего удивления. Что за глупости — тереть тело водой и мылом! Еще чего!
Дайнуолд хотел Элис, но у нее даже изо рта пахло тушеной капустой, которую она ела прошлым вечером.
— Я не пущу тебя к себе в постель, пока ты не вымоешься. Все тело, ты поняла, Элис? С мылом! И почисть зубы. — Затем он отослал ее, крикнув вдогонку:
— Не забудь: с мылом!
Дайнуолд взял эту женщину к себе в постель всего две недели назад и надеялся, что она хорошо запомнила его требования: дыхание и тело любовницы должны быть если не благоуханными, то достаточно свежими, чтобы не оскорблять его обоняния.
Дайнуолд ждал, нетерпеливо постукивая пальцами по ручке единственного в спальне кресла. Когда через полчаса появилась сияющая чистотой Элис, он улыбнулся и призывно похлопал себя по бедру.
Она с готовностью подошла к хозяину, и когда он поставил ее между своими разведенными в стороны коленями, снова выпятила вперед грудь. Интересно, кто научил ее подобному трюку, пронеслось в голове у Дайнуолда. Обычно это развлекало его; сейчас, однако, он хотел только освобождения и как можно быстрее. Он сорвал с нее платье и обнаружил, что под ним нет белья. Элис не успела обсохнуть, и его пальцы скользнули по влажной коже.
Он прижал ее руки к бокам. Элис была беленькой, пышной и гладкой, как яйцо. Лет через пять она, конечно, растолстеет, но его это нисколько не волновало: сейчас она выглядела аппетитно пухлой, плоть между ног казалась мягкой и влажной, и ей было столько же лет, сколько его пленнице в восточной башне.
Дайнуолд поцеловал Элис в губы, сначала осторожно, а затем, удостоверившись, что она почистила зубы, более пылко. Затем он опустил ее на себя и, откинув голову и закрыв глаза, погрузился в глубины ее плоти. Он играл с ее горячим телом, пока она не выгнулась дугой и не вскрикнула. Только тогда он позволил себе высвобождение, и оно было долгим и сладостным…
Дайнуолд оставил Элис спать у себя в кровати и, одевшись, вышел из комнаты, на время позабыв обо всем, что его тревожило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49