» — подумала про себя Светлова, но не стала вступать в дискуссию с просвещенным профессором.
— А не случится ли так, — все-таки решила поинтересоваться она, — что однажды…
— Уверяю вас: ничего подобного больше не произойдет!
— Точно ли?
— То, что случилось с вами, — просто трагическое совпадение, случайность! Вы внешне напомнили ему его жену. Понимаете, вы с ней оказались удивительно похожи. Кроме того, когда он вас в первый раз увидел, вы находились неподалеку от…
— Пляжа нудистов?
— Да, и это оживило его подозрения, связанные с Кларой… Он считает ее, видите ли, дурной женщиной — развратной, скверной. Женщиной, которая хочет опорочить его доброе имя. Подозревает в изменах и разврате. Он потому и убил ее, что хотел «избавить от скверны».
— Радикальный способ, ничего не скажешь… — вздохнула Светлова. — А сейчас — он. Что же — уже не помнит, что скинул ее со скалы?
— В общем, да. Не помнит. Это стерлось в его памяти. Сейчас вы для него Клара. Он воспринимает вас как дурную женщину, которую…
— Поняла, поняла… надо «избавить от скверны»
— Верно. Отсюда и эти нападения.
— А насчет этой Клары… Это все было правдой?
— Нет. Она была совершенно приличной, порядочной женщиной.
— Но…
— Это и есть шизофрения. Маниакальные, ни на чем не основанные подозрения…
— Просто ужас! Значит, я теперь Клара, которую надо «избавить от скверны»?! Чудненько!
— Да-да, конечно, я понимаю ваш страх и возмущение, дорогая Анна, — вздохнул профессор Хензен. — Даже мы, врачи, не отрицаем, что прежняя изолирующая психиатрия была более эффективной… В том смысле, что лучше охраняла обывателя. Но…
— Чудненько, чудненько, — опять пробормотала Светлова, почти с содроганием вспоминая волну, закрывающую выход из грота, и человека «без лица», несущегося в лодке на бешеной скорости. Лично ее, — подумала про себя Светлова", прежняя «изолирующая психиатрия» вполне бы устроила!
— Но, повторяю, — настойчиво заметил профессор Хензен, — общество здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые связаны с близким соседством больного.
— Значит, я просто-напросто «несу нагрузку»? — довольно кисло заметила Светлова. — Во имя торжества идей новой «открытой психиатрии»! Ну что ж…
Можно сказать, вы меня успокоили. Одно дело: погибнуть ни за что, просто так, ни за понюшку табаку… И совсем другое: отправиться на тот свет ради победы прогрессивных научных взглядов профессора Хензена на лечение шизофрении! Мерси, профессор!
— Анна! — перебил ее Ганс Хензен. — Что вы все-таки решили?
— Решила?
— Да… насчет полиции? — осторожно поинтересовался профессор Хензен.
— Я должна подумать.
— Ну что ж… Более убедительных аргументов у меня нет. Думайте. И прощайте. Я должен возвращаться.
— Я провожу вас, — предложила Светлова.
— Не откажусь.
Анна проводила профессора до пристани, где покачивалась его лодка, до боли, кстати сказать, напоминавшая ту, что проплывала тогда мимо грота, чуть не утопив там ее.
Вы к себе? — осведомилась она.
— Да. На остров…
— Святого Андрея?
— Верно.
— А он?
— Он ждет меня там.
Некоторое время Светлова еще смотрела вслед лодке профессора Хензена, удаляющейся в направлении одинокого, затерянного в море островка, на котором находился его безумный пациент. Довольно необычно населенного островка.
Перечень его обитателей напоминал список действующих лиц в театре абсурда:
Смотритель маяка, Сумасшедший и Профессор.
Жизнь вообще странно устроена — с чем только не приходится мириться: например, с тем, что тебя чуть не отправили на тот свет!
"Ладно… Пусть как хотят. Как знают! Все равно скоро улетать в Москву.
Обойдусь без полиции", — решила Анна.
* * *
Опустив плечи, Светлова шла к отелю по дорожке, усаженной цветущими олеандрами. И эту цветущую дорожку ей неожиданно заступила женская фигура в длинном платье. Погребижская! Собственной персоной…
— Добрый вечер.
— А он добрый? — Светлова пожала плечами.
— Да ладно вам тоску нагонять! Молодая еще предаваться таким настроениям. Не знаю, что у вас там случилось, но взбодритесь, голубушка. Хочу вам кое-что сообщить.
— Вот как?
— В общем, мне не хочется больше темнить, неожиданно призналась Погребижская, — вы угадали. То интервью с Максимом Селиверстовым действительно состоялось.
— Почему вы решили сейчас мне это сказать?
— Наверное… пожалела вас. У вас такой вид.
— Какой?
— Как будто вы ищете гвоздик.
— Гвоздик?
— Ну да, чтобы накинуть на него веревку и повеситься.
«Ну и юмор! Чисто писательский, наверное», — мельком подумала Светлова, передернув плечами.
— Пожалуйста, Мария Иннокентьевна, — попросила она. — Припомните, не упоминал ли Селиверстов при вас каких-то фамилий?
— Фамилий? — задумалась Погребижская. — Что-то было… Знаете, как у Гончарова… Кажется, Адуев!
— Может, Федуев?
— Пожалуй, вы опять правы, именно Федуев. Молодой человек признался мне, что ему не хватает профессионального роста, продвижения, и это задание, полученное в редакции и связанное с Федуевым, — шанс попробовать новое. Шанс продвинуться.
— И что же, именно в такой связи он упоминал имя Федуева?
— Ну, да, именно так… В этой связи. Насколько я помню, Селиверстов в конце беседы стал посматривать на часы и сказал: я тороплюсь.
— Спасибо, Мария Иннокентьевна…
— Только у меня к вам тоже просьба, — придержала Анну на прощанье за руку Погребижская.
— Слушаю?
— Вы Лидочке не проговоритесь, что я вам все это рассказала.
— А что, Лидия Евгеньевна против того, чтобы вы помогали расследованию? Возражает?
— Еще бы! Категорически! Она не хочет, чтобы я лезла в это дело.
* * *
Погребижскую Светлова видела в Дубровнике еще лишь однажды — правда, при весьма неожиданных, если не сказать, пикантных обстоятельствах.
Прогуливаясь накануне дня отъезда по вечернему городу, Аня вдруг издалека углядела Марию Иннокентьевну и приветственно помахала ей рукой.
Но ей не ответили: очевидно, Погребижская ее не заметила.
А далее Светлова с некоторым изумлением наблюдала, как к Марии Иннокентьевне подошел красивый молодой мужчина и принялся о чем-то оживленно с ней толковать. И это, вне всякого сомнения, было самое настоящее ухаживание.
Более того… Светлова, как говорят в таких случаях завзятые сплетники, «своими собственными глазами» видела, как они потом, после недолгой беседы, удалялись по узкой улице Дубровника куда-то в сгущающиеся сумерки. И бархатная романтическая адриатическая ночь укутывала их все больше и больше, скрывая от глаз всяких дотошных сыщиков и просто любопытных.
«Ну, в общем, что ж… — подумала Светлова. — Пенсионерка-то она пенсионерка… Ну а если взглянуть на нее глазами мужчины? Синие очи, идеально правильный профиль, темные без седины волосы, еще очень стройная, легкая в движениях… А Малякин-то, похоже, прав, и этого уличного ловеласа можно понять!»
* * *
Марио Безич, мелкий предприниматель, крутился, как мог. «Летний бизнес»
— летом в Дубровнике, «зимний бизнес» — зимой в Загребе. Маленькая пиццерия в Дубровнике за один сезон приносила хороший доход, как, впрочем, и все в этом благословенном городе. Но курортные сезоны здесь не слишком длинные, и надо было крутиться вовсю. Следить за кухней, за официантами, за кассой. Не отлучишься ни на часок. При этом Марио был истинным сыном своей земли, чувственным и галантным, для которого мир хорош прежде всего потому, что в нем есть женщины, а потом уж, в порядке убывания, все остальное.
Такая напряженная жизнь в городе, наполненном фланирующими туристками со всего мира, в курортных, соблазнительных нарядах, выныривающих из ласковых вод Адриатики и покрытых свеженьким дорогим загаром, просто вынудила разрывающегося на части Марио выработать особую тактику блицроманов. Надолго он отлучиться из своей пиццерии никак не мог, а вот часок — уже было возможно!
Обычно Марио выуживал своим орлиным безошибочным глазом ловеласа из прогуливающейся толпы туристов какую-нибудь достаточно соблазнительную даму — тут уж он себе не отказывал: женщина должна была ему действительно понравиться… Соблазнительную, но уже глубоко бальзаковского возраста. Что бы еще все было «о'кей!», но уже «женщина в ожидании последнего шанса». И тогда Марио пикировал на нее со своим неизменным «до ю спик инглиш а литл?» — и просто сокрушал жертву потоком банальностей типа:
«Когда вас увидел, у меня просто земля ушла из-под ног. — Почему вы одна? — Не верю своим глазам: такая красивая женщина и в одиночестве! — Вы свободны и я свободен. — Не выпить ли нам по чашечке капуччино?..»
Уровень банальности вполне компенсировался напором. А главное — тем, что сам Марио был замечательно хорош собой и молод.
Для стареющей дамы в фазе грустного прощания с надеждами на любовь, казалось, что наяву происходит чудо из «любовных романов». Когда уже и не ждешь, и вдруг вот он, принц! Да какой!.. Просто кинематографический голливудский уровень мужской красоты. И оказывается, это не просто лживая ремесленная уловка, которую используют для утешения своих стареющих читательниц авторы любовных романов, — а вот он! Явился-таки..
В общем, дамы такого рода — в фазе грустного прощания с надеждами на любовь — более всего подходили для изобретенных Марио блицроманов. Сдавались они легко и быстро, что и было крайне важно, как именно фактор времени был для Марио решающим. Времени, как известно, у него было очень и очень мало.
После чашки капуччино Марио предлагал даме посидеть в уютном уголке, куда не добирается свет старинных фонарей, в густой тени старинных крепостных стен. Ну, а дальше… В общем, все без исключения мимолетные избранницы любвеобильного хозяина пиццерии хранили воспоминания о встрече с Марио долго-долго и нежно-нежно.
Но на этот раз… Марио был просто ошеломлен оказанным отпором!
Ошеломлен, обескуражен и даже обижен.
У него так мало времени, черт побери! — летний бизнес, зимний бизнес…
И потом, в чем, собственно, дело?! Что случилось?! Все женщины, не задумываясь, падают в его объятия, так было всегда! И это очень удобно, потому что ему всегда некогда! И если бы эти женщины задумывались и уж тем более долго думали, его личной жизни просто пришел бы конец!
А эта туристка! Да она просто пробила брешь в его непоколебимых представлениях о себе и своем месте в этом мире. Отказать ему, Марио! Нет, это просто не укладывалось у красивого хозяина пиццерии Марио в голове…
Глава 7
— "Под большим-большим деревом, баобабом, в далекой африканской земле жила-была большая и дружная семья львов — правд. Да, так называется, мой дорогой маленький читатель, львиная семья…
Добрая мама Лев, храбрый папа Лев и маленькие непослушные львята. А самого младшего из них, самого умного и храброго, звали Рик".
Аня Светлова читала сыну произведение Марии Погребижской.
— "Все было прекрасно у Рика: и огромное тенистое дерево, под которым жила львиная семья, и ласковое солнце круглый год, и добрая мама… Одно только было ужасно: маленького Рика никто не считал за льва!
Папа-лев никогда не брал Рика с собой на охоту. А попугай какаду, тараторивший без умолку:
«Рик-Рик, маленький Рик…» — готов был болтать о чем угодно. Но сколько ни просил его Рик: «Скажи, что Рик — лев!» — вредный какаду никогда этого не делал.
А глупые гиены, те и вовсе хохотали Рику вслед. А ведь если бы они считали его львом, разве бы посмели смеяться над ним?"
— Мам, — прервал вдруг Анну сын, — ему, наверное, обидно было ужасно?
Ведь на самом же деле он лев, да?
— Ну, это же сказка…
— А я, знаешь, мам, что думаю…
— Что, дорогой?
— Я думаю, он им, в конце концов, покажет!
— Да? — Светлова рассеянно закрыла книжку с красивой глянцевой обложкой.
«Все-таки молодец эта Мария Иннокентьевна, — думала Аня, пропуская мимо ушей лепет Кита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— А не случится ли так, — все-таки решила поинтересоваться она, — что однажды…
— Уверяю вас: ничего подобного больше не произойдет!
— Точно ли?
— То, что случилось с вами, — просто трагическое совпадение, случайность! Вы внешне напомнили ему его жену. Понимаете, вы с ней оказались удивительно похожи. Кроме того, когда он вас в первый раз увидел, вы находились неподалеку от…
— Пляжа нудистов?
— Да, и это оживило его подозрения, связанные с Кларой… Он считает ее, видите ли, дурной женщиной — развратной, скверной. Женщиной, которая хочет опорочить его доброе имя. Подозревает в изменах и разврате. Он потому и убил ее, что хотел «избавить от скверны».
— Радикальный способ, ничего не скажешь… — вздохнула Светлова. — А сейчас — он. Что же — уже не помнит, что скинул ее со скалы?
— В общем, да. Не помнит. Это стерлось в его памяти. Сейчас вы для него Клара. Он воспринимает вас как дурную женщину, которую…
— Поняла, поняла… надо «избавить от скверны»
— Верно. Отсюда и эти нападения.
— А насчет этой Клары… Это все было правдой?
— Нет. Она была совершенно приличной, порядочной женщиной.
— Но…
— Это и есть шизофрения. Маниакальные, ни на чем не основанные подозрения…
— Просто ужас! Значит, я теперь Клара, которую надо «избавить от скверны»?! Чудненько!
— Да-да, конечно, я понимаю ваш страх и возмущение, дорогая Анна, — вздохнул профессор Хензен. — Даже мы, врачи, не отрицаем, что прежняя изолирующая психиатрия была более эффективной… В том смысле, что лучше охраняла обывателя. Но…
— Чудненько, чудненько, — опять пробормотала Светлова, почти с содроганием вспоминая волну, закрывающую выход из грота, и человека «без лица», несущегося в лодке на бешеной скорости. Лично ее, — подумала про себя Светлова", прежняя «изолирующая психиатрия» вполне бы устроила!
— Но, повторяю, — настойчиво заметил профессор Хензен, — общество здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые связаны с близким соседством больного.
— Значит, я просто-напросто «несу нагрузку»? — довольно кисло заметила Светлова. — Во имя торжества идей новой «открытой психиатрии»! Ну что ж…
Можно сказать, вы меня успокоили. Одно дело: погибнуть ни за что, просто так, ни за понюшку табаку… И совсем другое: отправиться на тот свет ради победы прогрессивных научных взглядов профессора Хензена на лечение шизофрении! Мерси, профессор!
— Анна! — перебил ее Ганс Хензен. — Что вы все-таки решили?
— Решила?
— Да… насчет полиции? — осторожно поинтересовался профессор Хензен.
— Я должна подумать.
— Ну что ж… Более убедительных аргументов у меня нет. Думайте. И прощайте. Я должен возвращаться.
— Я провожу вас, — предложила Светлова.
— Не откажусь.
Анна проводила профессора до пристани, где покачивалась его лодка, до боли, кстати сказать, напоминавшая ту, что проплывала тогда мимо грота, чуть не утопив там ее.
Вы к себе? — осведомилась она.
— Да. На остров…
— Святого Андрея?
— Верно.
— А он?
— Он ждет меня там.
Некоторое время Светлова еще смотрела вслед лодке профессора Хензена, удаляющейся в направлении одинокого, затерянного в море островка, на котором находился его безумный пациент. Довольно необычно населенного островка.
Перечень его обитателей напоминал список действующих лиц в театре абсурда:
Смотритель маяка, Сумасшедший и Профессор.
Жизнь вообще странно устроена — с чем только не приходится мириться: например, с тем, что тебя чуть не отправили на тот свет!
"Ладно… Пусть как хотят. Как знают! Все равно скоро улетать в Москву.
Обойдусь без полиции", — решила Анна.
* * *
Опустив плечи, Светлова шла к отелю по дорожке, усаженной цветущими олеандрами. И эту цветущую дорожку ей неожиданно заступила женская фигура в длинном платье. Погребижская! Собственной персоной…
— Добрый вечер.
— А он добрый? — Светлова пожала плечами.
— Да ладно вам тоску нагонять! Молодая еще предаваться таким настроениям. Не знаю, что у вас там случилось, но взбодритесь, голубушка. Хочу вам кое-что сообщить.
— Вот как?
— В общем, мне не хочется больше темнить, неожиданно призналась Погребижская, — вы угадали. То интервью с Максимом Селиверстовым действительно состоялось.
— Почему вы решили сейчас мне это сказать?
— Наверное… пожалела вас. У вас такой вид.
— Какой?
— Как будто вы ищете гвоздик.
— Гвоздик?
— Ну да, чтобы накинуть на него веревку и повеситься.
«Ну и юмор! Чисто писательский, наверное», — мельком подумала Светлова, передернув плечами.
— Пожалуйста, Мария Иннокентьевна, — попросила она. — Припомните, не упоминал ли Селиверстов при вас каких-то фамилий?
— Фамилий? — задумалась Погребижская. — Что-то было… Знаете, как у Гончарова… Кажется, Адуев!
— Может, Федуев?
— Пожалуй, вы опять правы, именно Федуев. Молодой человек признался мне, что ему не хватает профессионального роста, продвижения, и это задание, полученное в редакции и связанное с Федуевым, — шанс попробовать новое. Шанс продвинуться.
— И что же, именно в такой связи он упоминал имя Федуева?
— Ну, да, именно так… В этой связи. Насколько я помню, Селиверстов в конце беседы стал посматривать на часы и сказал: я тороплюсь.
— Спасибо, Мария Иннокентьевна…
— Только у меня к вам тоже просьба, — придержала Анну на прощанье за руку Погребижская.
— Слушаю?
— Вы Лидочке не проговоритесь, что я вам все это рассказала.
— А что, Лидия Евгеньевна против того, чтобы вы помогали расследованию? Возражает?
— Еще бы! Категорически! Она не хочет, чтобы я лезла в это дело.
* * *
Погребижскую Светлова видела в Дубровнике еще лишь однажды — правда, при весьма неожиданных, если не сказать, пикантных обстоятельствах.
Прогуливаясь накануне дня отъезда по вечернему городу, Аня вдруг издалека углядела Марию Иннокентьевну и приветственно помахала ей рукой.
Но ей не ответили: очевидно, Погребижская ее не заметила.
А далее Светлова с некоторым изумлением наблюдала, как к Марии Иннокентьевне подошел красивый молодой мужчина и принялся о чем-то оживленно с ней толковать. И это, вне всякого сомнения, было самое настоящее ухаживание.
Более того… Светлова, как говорят в таких случаях завзятые сплетники, «своими собственными глазами» видела, как они потом, после недолгой беседы, удалялись по узкой улице Дубровника куда-то в сгущающиеся сумерки. И бархатная романтическая адриатическая ночь укутывала их все больше и больше, скрывая от глаз всяких дотошных сыщиков и просто любопытных.
«Ну, в общем, что ж… — подумала Светлова. — Пенсионерка-то она пенсионерка… Ну а если взглянуть на нее глазами мужчины? Синие очи, идеально правильный профиль, темные без седины волосы, еще очень стройная, легкая в движениях… А Малякин-то, похоже, прав, и этого уличного ловеласа можно понять!»
* * *
Марио Безич, мелкий предприниматель, крутился, как мог. «Летний бизнес»
— летом в Дубровнике, «зимний бизнес» — зимой в Загребе. Маленькая пиццерия в Дубровнике за один сезон приносила хороший доход, как, впрочем, и все в этом благословенном городе. Но курортные сезоны здесь не слишком длинные, и надо было крутиться вовсю. Следить за кухней, за официантами, за кассой. Не отлучишься ни на часок. При этом Марио был истинным сыном своей земли, чувственным и галантным, для которого мир хорош прежде всего потому, что в нем есть женщины, а потом уж, в порядке убывания, все остальное.
Такая напряженная жизнь в городе, наполненном фланирующими туристками со всего мира, в курортных, соблазнительных нарядах, выныривающих из ласковых вод Адриатики и покрытых свеженьким дорогим загаром, просто вынудила разрывающегося на части Марио выработать особую тактику блицроманов. Надолго он отлучиться из своей пиццерии никак не мог, а вот часок — уже было возможно!
Обычно Марио выуживал своим орлиным безошибочным глазом ловеласа из прогуливающейся толпы туристов какую-нибудь достаточно соблазнительную даму — тут уж он себе не отказывал: женщина должна была ему действительно понравиться… Соблазнительную, но уже глубоко бальзаковского возраста. Что бы еще все было «о'кей!», но уже «женщина в ожидании последнего шанса». И тогда Марио пикировал на нее со своим неизменным «до ю спик инглиш а литл?» — и просто сокрушал жертву потоком банальностей типа:
«Когда вас увидел, у меня просто земля ушла из-под ног. — Почему вы одна? — Не верю своим глазам: такая красивая женщина и в одиночестве! — Вы свободны и я свободен. — Не выпить ли нам по чашечке капуччино?..»
Уровень банальности вполне компенсировался напором. А главное — тем, что сам Марио был замечательно хорош собой и молод.
Для стареющей дамы в фазе грустного прощания с надеждами на любовь, казалось, что наяву происходит чудо из «любовных романов». Когда уже и не ждешь, и вдруг вот он, принц! Да какой!.. Просто кинематографический голливудский уровень мужской красоты. И оказывается, это не просто лживая ремесленная уловка, которую используют для утешения своих стареющих читательниц авторы любовных романов, — а вот он! Явился-таки..
В общем, дамы такого рода — в фазе грустного прощания с надеждами на любовь — более всего подходили для изобретенных Марио блицроманов. Сдавались они легко и быстро, что и было крайне важно, как именно фактор времени был для Марио решающим. Времени, как известно, у него было очень и очень мало.
После чашки капуччино Марио предлагал даме посидеть в уютном уголке, куда не добирается свет старинных фонарей, в густой тени старинных крепостных стен. Ну, а дальше… В общем, все без исключения мимолетные избранницы любвеобильного хозяина пиццерии хранили воспоминания о встрече с Марио долго-долго и нежно-нежно.
Но на этот раз… Марио был просто ошеломлен оказанным отпором!
Ошеломлен, обескуражен и даже обижен.
У него так мало времени, черт побери! — летний бизнес, зимний бизнес…
И потом, в чем, собственно, дело?! Что случилось?! Все женщины, не задумываясь, падают в его объятия, так было всегда! И это очень удобно, потому что ему всегда некогда! И если бы эти женщины задумывались и уж тем более долго думали, его личной жизни просто пришел бы конец!
А эта туристка! Да она просто пробила брешь в его непоколебимых представлениях о себе и своем месте в этом мире. Отказать ему, Марио! Нет, это просто не укладывалось у красивого хозяина пиццерии Марио в голове…
Глава 7
— "Под большим-большим деревом, баобабом, в далекой африканской земле жила-была большая и дружная семья львов — правд. Да, так называется, мой дорогой маленький читатель, львиная семья…
Добрая мама Лев, храбрый папа Лев и маленькие непослушные львята. А самого младшего из них, самого умного и храброго, звали Рик".
Аня Светлова читала сыну произведение Марии Погребижской.
— "Все было прекрасно у Рика: и огромное тенистое дерево, под которым жила львиная семья, и ласковое солнце круглый год, и добрая мама… Одно только было ужасно: маленького Рика никто не считал за льва!
Папа-лев никогда не брал Рика с собой на охоту. А попугай какаду, тараторивший без умолку:
«Рик-Рик, маленький Рик…» — готов был болтать о чем угодно. Но сколько ни просил его Рик: «Скажи, что Рик — лев!» — вредный какаду никогда этого не делал.
А глупые гиены, те и вовсе хохотали Рику вслед. А ведь если бы они считали его львом, разве бы посмели смеяться над ним?"
— Мам, — прервал вдруг Анну сын, — ему, наверное, обидно было ужасно?
Ведь на самом же деле он лев, да?
— Ну, это же сказка…
— А я, знаешь, мам, что думаю…
— Что, дорогой?
— Я думаю, он им, в конце концов, покажет!
— Да? — Светлова рассеянно закрыла книжку с красивой глянцевой обложкой.
«Все-таки молодец эта Мария Иннокентьевна, — думала Аня, пропуская мимо ушей лепет Кита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41