Здесь он влез в свое сырое пальто, путаясь от спешки в пуговицах, и бесшумно закрыл за собой наружную дверь.
Документы были при нем, встречи с тещей он избежал — на первых порах и это было неплохо.
Еще в лифте его стало познабливать. Голова казалась тяжелой, будто до половины налитой жидкой ртутью, но сейчас было не до ощущений. Только что заступивший на вахту внизу неприятный молодчик с серьгой в ухе — кажется, его звали Егор, — посмотрел на него как-то уж чересчур пристально, а здороваясь, улыбнулся, что активно не понравилось Романову. Гораздо лучше, если бы на вахте сегодня оказалась Анна Петровна или ее муж, который был близорук и рассеян настолько, что никак не мог запомнить фамилии жильцов.
Впрочем, об этом нечего беспокоиться, решил Павел Николаевич. Есть вещи, в которые ему неследует вникать.
В двадцать минут девятого он посетил главный офис банка «Евроальянс».
Это была чистая проформа — только для того, чтобы убедиться, что раньше десяти принять заявление некому. Вопрос приходилось отложить, так как после встречи, назначенной «доцентом» у выхода на оптовый рынок, он, согласно договоренности, должен отправиться домой и ждать звонка… Фактически никакого выбора.
Без десяти он был у рынка. Троллейбус остановился у самой стекляшки метро, и еще издали Романов заметил невысокую фигуру в простецкой куртке с капюшоном, из-под которого поблескивала золотая оправа. «Доцент» неподвижно стоял рядом со скромным темно-синим «опелем-вектра». Зафиксировав Павла Николаевича, он сделал несколько шагов в его сторону.
Как и было условлено, Павлуша развернулся на сто восемьдесят градусов и неторопливо пошел вниз по проспекту. Миновав корпуса гостиницы «Националь», у входа в казино «Три семерки» он оглянулся — «доцент» следовал за ним, держась в сотне шагов, вид имел незаинтересованный и малоприметный.
Романов ускорил шаг и вскоре свернул в глубь микрорайона, приближаясь к своему дому, который был уже виден отсюда — розоватая шестнадцатиэтажная башня, одиноко возвышающаяся над линейной хрущевской застройкой. Асфальтированная пешеходная дорожка проходила в стороне от въезда для автомобилей; он обгонял попутных прохожих и старался не сталкиваться глазами со встречными.
Двором здесь числилось пространство между фасадом их дома, изогнутой клюшкой длинной девятиэтажки и четырьмя пятиэтажками напротив. Здесь располагались гаражи, теплопункт и развороченная, словно после испытаний термоядерного оружия, детская площадка.
Теща, гуляя, обычно держалась поближе к гаражам. Там было чище, снег долго лежал нетронутым, росли кусты и чахлые клены, стояла скамья с литыми чугунными лапами, которую до сих пор не удосужились спереть.
Выйдя из-за угла, Романов на мгновение притормозил и обшарил глазами двор, чувствуя спиной, что за ним пристально наблюдают.
Сабина Георгиевна уже была здесь — ее фигуру с лохматым псом на поводке невозможно было не опознать даже отсюда, с расстояния ста пятидесяти метров, потому что Степан, по обыкновению, вел себя безобразно, таская старуху по кучам старого снега и рытвинам.
Павел Николаевич соступил с асфальта в грязь, мысленно проводя в воздухе неотвратимо прямую и как бы дымящуюся, словно алмазом по стеклу, линию между собой и Гильотиной, и двинулся прямо по ней, когда его обогнала пожилая женщина в темно-синем плаще, из-под которого виднелись лампасы тренировочных брюк.
Женщина шла торопливо, слегка приволакивая ноги в мужских ботинках, явно направляясь к подъезду их дома.
Желудок Павла Николаевича сжался и подпрыгнул вверх. В ту же секунду он начисто забыл о Сабине Георгиевне и ее психованном скотч-терьере.
— Эй! — завопил он, выпрыгивая на асфальт и бросаясь вдогонку. — Эй, Катерина, как вас там! Уважаемая!
Женщина, туго обмотанная платком, не услышала и продолжала приближаться к углу дома. Сейчас она свернет и окажется прямо у самого подъезда, на виду у охраны и любого из выходящих жильцов.
— Да послушайте же! Остановитесь! — закричал Павлуша, хватая женщину за плечо. — Вы куда?
Торговка сигаретами вздрогнула, обернулась и, узнав, насмешливо блеснула тещиными глазами из-под платка.
— О! Вот вы где! А я прямо к вам. Дай, думаю, с утра забегу, чтоб человек не мучился даром. Документик-то, документик ваш — у меня остался.
Напугались, наверное? Где ее, старую-то дуру, искать? А я вот она, сама прискакала…
Колени Павла Николаевича подкосились. Чтобы не упасть, он вынужден был ухватиться за плечо женщины.
— Да что это вы? — испугалась торговка. — Вот он, паспорт, все в целости. Чего ж теперь переживать?
— Х-хосподи!.. — выдохнул Романов, хватая старуху в объятия. — Дорогой вы мой человек! Золотая! Спасибо вам преогромное… Если бы вы знали!..
— Да ладно вам, пустяки какие. Ну на что он мне, сами посудите? Там и адресок ваш… я и нашла. Недалеко ведь… Как теща-то? Не лучше?
— Не лучше, — помотал головой Павел Николаевич, медленно приходя в себя, но уже раскрывая паспорт. За срезом обложки мелькнул голубой уголок кредитки, и его окончательно отпустило. Но только на секунду, потому что воображение тут же подбросило картину того, что могло произойти, если бы женщина явилась десятью минутами раньше и столкнулась в дверях квартиры с Сабиной Георгиевной. Брр…
— Не знаю как и благодарить… — забормотал он, отступая на шаг. — Вам… вам просто памятник надо поставить!.. Буквально. Ну кто бы мог подумать, что Это так важно, вы не представляете!..
— Да будет вам, — засмеялась женщина смущаясь. — Памятник, тоже.
— Ну, я побежала, у меня бизнес стоит…
Вскинув на плечо холщовую сумку, знакомую Павлуше по вчерашнему, она тем же аллюром засеменила к выезду на проспект. Ботинки женщины скользили и, ловя равновесие, она неловко разбрасывала на ходу короткие полные руки без перчаток.
Павел Николаевич сунул паспорт в карман и глубоко вдохнул сырой, знобкий воздух. «Доцента» нигде не было видно — скорее всего он где-то укрылся и выжидал, пока Романов разберется с женщиной. Теперь — вперед.
Сабина Георгиевна с псом по-прежнему блуждали в районе детской площадки, и, судя по тому, что ее распорядок дня не был нарушен, о пропаже из ящика письменного стола она ничего не подозревала. Сейчас он подойдет и спросит, не приходилось ли ей бывать во Флориде, и если да, то сильно ли тамошний климат отличается от сочинского… А потом — прямиком домой. Есть хотелось нестерпимо, от голода ломило в висках и мутило…
В это утро я проснулся на удивление бодрым. Черт знает почему. Может, погода переломилась к теплу, может, в комбинации полей и энергий, держащих в состоянии постоянного обалдения нынешнего горожанина, произошел какой-то благотворный сдвиг, — не знаю.
Во всяком случае, на вахту я спустился на четверть часа раньше положенного, сменив осовевшего после бессонной ночи Кузьмича, вяло ковырявшего ложкой в литровой банке с каким-то самопальным варевом.
Он жил один, и вся его кулинария сводилась к формуле «первое и второе в одной посуде». Выходило что-то крайне неаппетитное, но Кузьмич привык довольствоваться малым.
После сдачи стоянки, где ночевали всего шесть машин, мы с ним глотнули кофейку из моего термоса, и Кузьмич заторопился, сославшись на какие-то пенсионные дела, хотя обычно мы с ним полчаса болтали и покуривали, пока утренний наплыв народа, двигающегося в обе стороны, не спадал. К этому времени и стоянка пустела, только какая-нибудь парочка "Жигулей-инвалидов, выездивших все сроки, сиротливо дожидалась ремонта, притулившись к кустам по правой стороне площадки.
Я едва успел, героически напрягаясь, разложить свои бумажки, как мимо меня промчался Павел Николаевич Романов. Вид он имел крайне озабоченный, а в ответ на мое приветствие окинул меня таким злобно-недоумевающим взглядом, будто я спозаранку попросил у него на опохмелку.
Мысленно пожелав ему того, чего добрый христианин не должен желать ближнему, я вместо осточертевшего отчета о практике стал листать оставленную на посту Кузьмичом «Вечерку».
Когда я добрался до объявлений об элитных саунах, которых в городе было, оказывается, великое множество, лифт привез Сабину Георгиевну и Степана.
Сабина была по-прежнему в темной, видавшей виды куртке, теплых брюках от спортивного костюма и высоких кроссовках «Аскот». Голову ее украшал желтый кокетливый берет. Бодро поздоровавшись, она попыталась было задержаться у моей загородки, чтобы перекинуться парой слов, но Степан категорически не был расположен к беседам.
Искоса взглянув на меня из-под бровей, пес напружинился, с маху ударил корпусом в дверь подъезда и оказался по ту сторону. Поводок натянулся, как струна. Сабина едва успела воскликнуть: «Извините, Егор, Стивен совсем спятил!.. Кругом сплошные собачьи свадьбы», — и ее словно ветром сдуло.
Отложив газету, я с отвращением взялся за «Список лиц, вызываемых в судебное заседание». Он был длиной с древнесаксонскую летопись и не содержал ничего, кроме имен и адресов, но был составлен от руки и нуждался в перепечатке. Чтобы не терять времени, я с удовольствием приволок бы на пост машинку, не оглядываясь на общественное мнение. На беду, в моей «Эрике» накануне заклинило каретку, и сам я, как ни ломал голову, не мог постичь причину поломки.
Дочитав «летопись» и исправив карандашом секретарские описки, я вышел к подъезду покурить. За это время мимо меня прошли пятеро жильцов, в том числе и Романов-младший, неохотно повернувший налево, где, ближе к парку, располагалась школа.
Сигареты отсырели и горчили. Мусорные контейнеры, полные доверху, воздуха тоже не озонировали, вдобавок на одном из них стояла здоровенная фиолетовая от старости дворняга, скептически оглядывая серое пространство двора, где в одиночестве перемещались Сабина со Степаном.
Перемещались — мягко сказано. При взгляде на них невольно вспоминались подвиги удальцов китобоев, загарпунивших какого-нибудь тридцатиметрового исполина. Сабину мотало, как утлое суденышко.
Когда из-за угла показался Романов-старший, я уже собирался вернуться на пост, предварительно шуганув дворнягу.
Павел Николаевич быстрым шагом пересек двор по направлению к гаражам, на ходу окликая тещу, которая, вцепившись обеими руками в поводок, пыталась хоть на короткое время удержать скотч-терьера на месте.
Приблизившись вплотную, Павлуша что-то спросил — и даже отсюда, со ступеней подъезда, я видел, какое неописуемое изумление отразилось на лице Сабины Георгиевны.
Она отрывисто ответила, ее зять развел руками и затоптался на месте.
Затем он вдруг наклонился и попытался погладить Степана, отчего пес шарахнулся в сторону, едва не опрокинув хозяйку, и глухо рыкнул.
Павел Николаевич махнул рукой, описал вокруг этой пары дугу и подался к подъезду, прыгая через лужи.
Проходя мимо, он снова поздоровался со мной, рассеянно взглянул на облезлую псину в контейнере и дернул на себя дверную ручку.
Дверь открылась. За ней стоял Поль в кожухе нараспашку и в сапогах. С утра мой приятель походил на туземное изваяние, слегка одутловатое от неумеренных возлияний. Или воскурений — не знаю уж, как у них там принято. На лице его играла широчайшая улыбка, обнажая сахарной белизны зубы, которых, казалось, раза в три больше, чем отмерено простому славянину.
Романов судорожно схватился за карман, но справился с паникой и, отступив на шаг, пропустил Поля, не удостоившего его взглядом, после чего торопливо юркнул в подъезд.
— Салют! — рявкнул Поль. — Как служба?
— Как видишь. — Я мотнул головой, как бы предлагая Полю вместе со мной полюбоваться окружающей средой.
Поль хмыкнул, запахнулся и ни к селу ни к городу спросил, тыча перстом в сторону фиолетового чудовища в контейнере:
— Это Тамарина?
Тамара была его соседкой, державшей в иные времена в квартире до десятка таких же заслуженных бродяг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Документы были при нем, встречи с тещей он избежал — на первых порах и это было неплохо.
Еще в лифте его стало познабливать. Голова казалась тяжелой, будто до половины налитой жидкой ртутью, но сейчас было не до ощущений. Только что заступивший на вахту внизу неприятный молодчик с серьгой в ухе — кажется, его звали Егор, — посмотрел на него как-то уж чересчур пристально, а здороваясь, улыбнулся, что активно не понравилось Романову. Гораздо лучше, если бы на вахте сегодня оказалась Анна Петровна или ее муж, который был близорук и рассеян настолько, что никак не мог запомнить фамилии жильцов.
Впрочем, об этом нечего беспокоиться, решил Павел Николаевич. Есть вещи, в которые ему неследует вникать.
В двадцать минут девятого он посетил главный офис банка «Евроальянс».
Это была чистая проформа — только для того, чтобы убедиться, что раньше десяти принять заявление некому. Вопрос приходилось отложить, так как после встречи, назначенной «доцентом» у выхода на оптовый рынок, он, согласно договоренности, должен отправиться домой и ждать звонка… Фактически никакого выбора.
Без десяти он был у рынка. Троллейбус остановился у самой стекляшки метро, и еще издали Романов заметил невысокую фигуру в простецкой куртке с капюшоном, из-под которого поблескивала золотая оправа. «Доцент» неподвижно стоял рядом со скромным темно-синим «опелем-вектра». Зафиксировав Павла Николаевича, он сделал несколько шагов в его сторону.
Как и было условлено, Павлуша развернулся на сто восемьдесят градусов и неторопливо пошел вниз по проспекту. Миновав корпуса гостиницы «Националь», у входа в казино «Три семерки» он оглянулся — «доцент» следовал за ним, держась в сотне шагов, вид имел незаинтересованный и малоприметный.
Романов ускорил шаг и вскоре свернул в глубь микрорайона, приближаясь к своему дому, который был уже виден отсюда — розоватая шестнадцатиэтажная башня, одиноко возвышающаяся над линейной хрущевской застройкой. Асфальтированная пешеходная дорожка проходила в стороне от въезда для автомобилей; он обгонял попутных прохожих и старался не сталкиваться глазами со встречными.
Двором здесь числилось пространство между фасадом их дома, изогнутой клюшкой длинной девятиэтажки и четырьмя пятиэтажками напротив. Здесь располагались гаражи, теплопункт и развороченная, словно после испытаний термоядерного оружия, детская площадка.
Теща, гуляя, обычно держалась поближе к гаражам. Там было чище, снег долго лежал нетронутым, росли кусты и чахлые клены, стояла скамья с литыми чугунными лапами, которую до сих пор не удосужились спереть.
Выйдя из-за угла, Романов на мгновение притормозил и обшарил глазами двор, чувствуя спиной, что за ним пристально наблюдают.
Сабина Георгиевна уже была здесь — ее фигуру с лохматым псом на поводке невозможно было не опознать даже отсюда, с расстояния ста пятидесяти метров, потому что Степан, по обыкновению, вел себя безобразно, таская старуху по кучам старого снега и рытвинам.
Павел Николаевич соступил с асфальта в грязь, мысленно проводя в воздухе неотвратимо прямую и как бы дымящуюся, словно алмазом по стеклу, линию между собой и Гильотиной, и двинулся прямо по ней, когда его обогнала пожилая женщина в темно-синем плаще, из-под которого виднелись лампасы тренировочных брюк.
Женщина шла торопливо, слегка приволакивая ноги в мужских ботинках, явно направляясь к подъезду их дома.
Желудок Павла Николаевича сжался и подпрыгнул вверх. В ту же секунду он начисто забыл о Сабине Георгиевне и ее психованном скотч-терьере.
— Эй! — завопил он, выпрыгивая на асфальт и бросаясь вдогонку. — Эй, Катерина, как вас там! Уважаемая!
Женщина, туго обмотанная платком, не услышала и продолжала приближаться к углу дома. Сейчас она свернет и окажется прямо у самого подъезда, на виду у охраны и любого из выходящих жильцов.
— Да послушайте же! Остановитесь! — закричал Павлуша, хватая женщину за плечо. — Вы куда?
Торговка сигаретами вздрогнула, обернулась и, узнав, насмешливо блеснула тещиными глазами из-под платка.
— О! Вот вы где! А я прямо к вам. Дай, думаю, с утра забегу, чтоб человек не мучился даром. Документик-то, документик ваш — у меня остался.
Напугались, наверное? Где ее, старую-то дуру, искать? А я вот она, сама прискакала…
Колени Павла Николаевича подкосились. Чтобы не упасть, он вынужден был ухватиться за плечо женщины.
— Да что это вы? — испугалась торговка. — Вот он, паспорт, все в целости. Чего ж теперь переживать?
— Х-хосподи!.. — выдохнул Романов, хватая старуху в объятия. — Дорогой вы мой человек! Золотая! Спасибо вам преогромное… Если бы вы знали!..
— Да ладно вам, пустяки какие. Ну на что он мне, сами посудите? Там и адресок ваш… я и нашла. Недалеко ведь… Как теща-то? Не лучше?
— Не лучше, — помотал головой Павел Николаевич, медленно приходя в себя, но уже раскрывая паспорт. За срезом обложки мелькнул голубой уголок кредитки, и его окончательно отпустило. Но только на секунду, потому что воображение тут же подбросило картину того, что могло произойти, если бы женщина явилась десятью минутами раньше и столкнулась в дверях квартиры с Сабиной Георгиевной. Брр…
— Не знаю как и благодарить… — забормотал он, отступая на шаг. — Вам… вам просто памятник надо поставить!.. Буквально. Ну кто бы мог подумать, что Это так важно, вы не представляете!..
— Да будет вам, — засмеялась женщина смущаясь. — Памятник, тоже.
— Ну, я побежала, у меня бизнес стоит…
Вскинув на плечо холщовую сумку, знакомую Павлуше по вчерашнему, она тем же аллюром засеменила к выезду на проспект. Ботинки женщины скользили и, ловя равновесие, она неловко разбрасывала на ходу короткие полные руки без перчаток.
Павел Николаевич сунул паспорт в карман и глубоко вдохнул сырой, знобкий воздух. «Доцента» нигде не было видно — скорее всего он где-то укрылся и выжидал, пока Романов разберется с женщиной. Теперь — вперед.
Сабина Георгиевна с псом по-прежнему блуждали в районе детской площадки, и, судя по тому, что ее распорядок дня не был нарушен, о пропаже из ящика письменного стола она ничего не подозревала. Сейчас он подойдет и спросит, не приходилось ли ей бывать во Флориде, и если да, то сильно ли тамошний климат отличается от сочинского… А потом — прямиком домой. Есть хотелось нестерпимо, от голода ломило в висках и мутило…
В это утро я проснулся на удивление бодрым. Черт знает почему. Может, погода переломилась к теплу, может, в комбинации полей и энергий, держащих в состоянии постоянного обалдения нынешнего горожанина, произошел какой-то благотворный сдвиг, — не знаю.
Во всяком случае, на вахту я спустился на четверть часа раньше положенного, сменив осовевшего после бессонной ночи Кузьмича, вяло ковырявшего ложкой в литровой банке с каким-то самопальным варевом.
Он жил один, и вся его кулинария сводилась к формуле «первое и второе в одной посуде». Выходило что-то крайне неаппетитное, но Кузьмич привык довольствоваться малым.
После сдачи стоянки, где ночевали всего шесть машин, мы с ним глотнули кофейку из моего термоса, и Кузьмич заторопился, сославшись на какие-то пенсионные дела, хотя обычно мы с ним полчаса болтали и покуривали, пока утренний наплыв народа, двигающегося в обе стороны, не спадал. К этому времени и стоянка пустела, только какая-нибудь парочка "Жигулей-инвалидов, выездивших все сроки, сиротливо дожидалась ремонта, притулившись к кустам по правой стороне площадки.
Я едва успел, героически напрягаясь, разложить свои бумажки, как мимо меня промчался Павел Николаевич Романов. Вид он имел крайне озабоченный, а в ответ на мое приветствие окинул меня таким злобно-недоумевающим взглядом, будто я спозаранку попросил у него на опохмелку.
Мысленно пожелав ему того, чего добрый христианин не должен желать ближнему, я вместо осточертевшего отчета о практике стал листать оставленную на посту Кузьмичом «Вечерку».
Когда я добрался до объявлений об элитных саунах, которых в городе было, оказывается, великое множество, лифт привез Сабину Георгиевну и Степана.
Сабина была по-прежнему в темной, видавшей виды куртке, теплых брюках от спортивного костюма и высоких кроссовках «Аскот». Голову ее украшал желтый кокетливый берет. Бодро поздоровавшись, она попыталась было задержаться у моей загородки, чтобы перекинуться парой слов, но Степан категорически не был расположен к беседам.
Искоса взглянув на меня из-под бровей, пес напружинился, с маху ударил корпусом в дверь подъезда и оказался по ту сторону. Поводок натянулся, как струна. Сабина едва успела воскликнуть: «Извините, Егор, Стивен совсем спятил!.. Кругом сплошные собачьи свадьбы», — и ее словно ветром сдуло.
Отложив газету, я с отвращением взялся за «Список лиц, вызываемых в судебное заседание». Он был длиной с древнесаксонскую летопись и не содержал ничего, кроме имен и адресов, но был составлен от руки и нуждался в перепечатке. Чтобы не терять времени, я с удовольствием приволок бы на пост машинку, не оглядываясь на общественное мнение. На беду, в моей «Эрике» накануне заклинило каретку, и сам я, как ни ломал голову, не мог постичь причину поломки.
Дочитав «летопись» и исправив карандашом секретарские описки, я вышел к подъезду покурить. За это время мимо меня прошли пятеро жильцов, в том числе и Романов-младший, неохотно повернувший налево, где, ближе к парку, располагалась школа.
Сигареты отсырели и горчили. Мусорные контейнеры, полные доверху, воздуха тоже не озонировали, вдобавок на одном из них стояла здоровенная фиолетовая от старости дворняга, скептически оглядывая серое пространство двора, где в одиночестве перемещались Сабина со Степаном.
Перемещались — мягко сказано. При взгляде на них невольно вспоминались подвиги удальцов китобоев, загарпунивших какого-нибудь тридцатиметрового исполина. Сабину мотало, как утлое суденышко.
Когда из-за угла показался Романов-старший, я уже собирался вернуться на пост, предварительно шуганув дворнягу.
Павел Николаевич быстрым шагом пересек двор по направлению к гаражам, на ходу окликая тещу, которая, вцепившись обеими руками в поводок, пыталась хоть на короткое время удержать скотч-терьера на месте.
Приблизившись вплотную, Павлуша что-то спросил — и даже отсюда, со ступеней подъезда, я видел, какое неописуемое изумление отразилось на лице Сабины Георгиевны.
Она отрывисто ответила, ее зять развел руками и затоптался на месте.
Затем он вдруг наклонился и попытался погладить Степана, отчего пес шарахнулся в сторону, едва не опрокинув хозяйку, и глухо рыкнул.
Павел Николаевич махнул рукой, описал вокруг этой пары дугу и подался к подъезду, прыгая через лужи.
Проходя мимо, он снова поздоровался со мной, рассеянно взглянул на облезлую псину в контейнере и дернул на себя дверную ручку.
Дверь открылась. За ней стоял Поль в кожухе нараспашку и в сапогах. С утра мой приятель походил на туземное изваяние, слегка одутловатое от неумеренных возлияний. Или воскурений — не знаю уж, как у них там принято. На лице его играла широчайшая улыбка, обнажая сахарной белизны зубы, которых, казалось, раза в три больше, чем отмерено простому славянину.
Романов судорожно схватился за карман, но справился с паникой и, отступив на шаг, пропустил Поля, не удостоившего его взглядом, после чего торопливо юркнул в подъезд.
— Салют! — рявкнул Поль. — Как служба?
— Как видишь. — Я мотнул головой, как бы предлагая Полю вместе со мной полюбоваться окружающей средой.
Поль хмыкнул, запахнулся и ни к селу ни к городу спросил, тыча перстом в сторону фиолетового чудовища в контейнере:
— Это Тамарина?
Тамара была его соседкой, державшей в иные времена в квартире до десятка таких же заслуженных бродяг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48