Вон сейчас из главка сообщили, что в связи с какими-то там задолженностями сегодня ночью не будет работать уличное освещение. Каково?
Максаков пожал плечами.
— «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла проклятый прокуратором город».
— Что?
— Так, к слову пришлось.
На лестнице он столкнулся с опером 87-го Антоном Челышевым.
— Здорово. Какими судьбами?
— В кадрах был. — Антон смотрел в сторону.
Месяц назад они вместе неудачно пытались задержать убийцу. Для Челышева это был личный вопрос. Даже по словам его лучшего друга Сереги Полянского, Антон все больше и больше замыкался в себе.
— Говорят, ты в Чечню собрался? — Максаков все же пытался поймать его взгляд.
— Правду говорят.
— На хрена тебе это надо? У тебя же семья.
— Семье не будет лучше, если я пущу себе пулю в лоб.
— Шоковая терапия?
— Вроде того.
— Главное — не переборщить. Когда едете?
— Постараюсь одиннадцатого.
— Я приду проводить.
— Спасибо.
У Арбузова дверь была приоткрыта. Сам он, уже в верхней одежде, собирался на выход.
— Разрешите? — просочился Максаков. — Убийцу надо до завтра подержать. — Он протянул рапорт.
Арбузов бегло прочитал и положил на стол.
— Не могу, — заявил он. — Откуда я знаю, вдруг завтра выяснится, что она ни при чем? Какие основания у меня ее держать? Это незаконно.
— Федор Аркадьевич. — Максаков безумно устал. Словно марафонец, который первое дыхание исчерпал и чувствует, ч что второго не будет. — Федор Аркадьевич, напишите тогда на рапорте «отказываю».
В конце концов, пусть Ковяткина идет на все четыре стороны.
— Зачем? — Арбузов крутил рапорт в руках.
— Как зачем? — Максаков откровенно забавлялся. — Она сбежит. Прокурор спросит меня, почему не проконтролировали? А я покажу ему рапорт. Мне тоже надо прикрыться.
— Прокурор? — На лице Арбузова отражалась вся гамма чувств, которые возникают при нелегком выборе.
— Конечно. Убийство же.
Арбузов вздохнул и с видом прыгающего в ледяную воду подписал рапорт. Спускаясь по лестнице, Максаков глянул на мятый лист и усмехнулся, «Разрешаю до 9.30. 18-го декабря».
На улице снова неприятно заломило шею. Последние фонари погасли. Колючий ветер атаковал с прежней силой. Темный сквер непроглядно громоздился напротив входа. По улице шли, борясь с ветром, несколько прохожих. Несмотря на седьмой час вечера в пятницу, город поражал пустынностью. Пронзительный холод и темнота разогнали всех по домам. Максаков быстро шел вдоль стены, пытаясь что-то разглядеть в окружающем черном пейзаже. В арке его догнал слепящий фарами «жигуленок» ОУР.
— Во дела! На Невском темно, как на лесной просеке. Хорошо еще рекламы светят, — весело поделился молодой вихрастый водитель. С заднего сиденья вылезли Колесов и Парадов.
— Иваныч! Ты только приехал?! — Максаков присвистнул.
— С тебя причитается. Пять часов говорильни без обеда и перекуров. — Иваныч потянулся. — Как всегда — бред.
Они подошли к лестнице.
— О чем хоть совещались?
— Обо всем и ни о чем! — поддержал Иваныча Парадов.
На подоконнике второго этажа сидел Шохин и загадочно улыбался. Максаков сразу все понял.
— Получилось?
— Тс-с… — Саня приложил палец к губам. — Явку пишет. Не спугните.
Лицо у него было слегка очумелое, но очень довольное. У Максакова улучшилось настроение. Главным образом из-за этого шохинского лица. «Я успеваю улыбнуться — я видел, кто придет за мной».
Опера толпились в коридоре. К потолку клубами поднимался сизый дым.
— Заходите! — Максаков отпер дверь. — Андронов, возьми рапорт и вези в восемьдесят седьмое. Прямо сейчас!
Подошел Гималаев.
— Паша! Тебя жена искала. У Юрки температура.
Колесов вздохнул и посмотрел на Максакова.
— Можно я сразу поеду? Срочного ничего?
Тот махнул рукой.
— А если бы и было? Езжай, конечно.
В кабинете, как всегда, трезвонил телефон.
— Да?
— Как дежурство? Можешь говорить? — У Татьяны, похоже, было хорошее настроение.
— Конечно. — Он жестом показал, чтобы опера рассаживались. — Все как всегда.
— Меня на ученом совете похвалили, — сообщила она.
— Молодец! — Он искренне обрадовался. — Хотя меня это не удивляет.
— Приезжай ужинать, — предложила она, — я рыбу под майонезом сделала.
Отдел полностью расселся.
— С удовольствием, только мне сестру надо из театра забрать около десяти.
— Успеешь.
— Договорились. Буду выезжать — позвоню.
Он положил трубку.
— Все собрались?
— Все.
— А где Жгутов с Венгеровским?
— В бане, в засаде.
— Уже, наверное, засадили!
— Нет, чистоплотные очень, моются.
Он жестом остановил поток острот.
— Не буду мучить на тему, кто чем занимался. Дежурные на выходные в курсе? Вопросы? Тогда — все.
Зазвонил прямой телефон точно на этих словах. Все моментально умолкли.
— Приехали, — констатировал Шаров. — Однажды в пятницу вечером…
— Двойник-огнестрел, — предположил Толя Исаков.
— Заткнись, дурак!
Максаков снял трубку.
— Ну что, сглазил? — Голос Вениаминыча был просто усталым, других ноток в нем не прослушивалось. — Собирайся. Днепропетровская семь, квартира восемьдесят три. Труп с колото-резаными после пожара. Медик поехал. Прокуратура сейчас будет.
— Шефам сообщил?
— Грач в курсе.
— Понял. Еду.
Отдел молча ждал, пока он повесит трубку.
— Есть добровольцы поработать?
Секундная пауза. Он знал, что вечер пятницы — святое время. Завтра семьи, дети, проблемы, магазины, ремонты, дачи, а сегодня несколько часов отдыха со сладкой перспективой двух выходных впереди. Если, конечно, ничего не случится. Случилось.
— Ну я съезжу.
Он не сомневался, что Игорь скажет это первым.
— Мы, мы останемся! — Казалось, Дронов и Велиготская только и ждали сигнала.
— Я могу, — кивнул Дударев.
— Достаточно! — Максаков остановил очередных желающих. — Еще Андронов дежурит, и Шароградский с ним в восемьдесят седьмом. Остающимся пять минут на сборы. Остальным — спасибо, и дуйте по домам. Кстати, не советую злоупотреблять. Город сегодня ночью фактически без света. Заблудитесь, замерзнете.
В кабинете остался только Игорь. Максаков снова взялся за телефон.
— Зайчик, я не смогу приехать на ужин.
— Как хочешь.
Его приводило в бешенство это деланно-холодное безразличие.
— У нас убийство.
— Конечно.
— Ты же понимаешь…
— Конечно. Работа превыше всего.
— Я позвоню позже.
— Как хочешь.
Аппарат едва не треснул от брошенной с размаха трубки. Он достал сигарету, но зажигалка щелкала вхолостую. Игорь протянул свою.
— Съезди. Я тебя подстрахую.
Первая же затяжка успокоила разгулявшиеся нервы.
— Тебе и так придется меня подменять — мне за сестрой в театр.
— Без проблем.
Максаков в несколько затяжек докурил сигарету и полез за своим пальто.
— Игорь! Почему она, как глухая? Ведь работу мою не по книжкам знает. Сама сколько лет…
— Именно поэтому. Ее и так все это достало, а еще и ты идешь по такому же пути. Она считает, что слепой и глухой — ты, раз не хочешь понять, к чему все катится.
Они подошли к дверям. Максаков достал ключи и выключил свет.
— Кто прав?
— Оба. Я пошел одеваться.
В темноте кабинета зазвонил телефон. Тоненько, жалобно и призывно. Он подумал и, не зажигая света, вернулся к столу. Хотелось, чтобы это была Татьяна. От окна нещадно сквозило. У пожарников зашипел мегафон:
— Дежурному наряду пройти на ужин.
— Алло?
— Мишка, это я! — Голос Радимовой частично заглушала орущая музыка. — Слушай! Такие отличные ребята! Мы все решили! Сейчас с ними в боулинг играем, а на одиннадцать баня заказана. Может, приедешь?!
Он усмехнулся.
— Не могу. Я же дежурю.
— Вот дура! Забыла! Как виски?
— Не пробовал еще.
— Попробуй.
— Обязательно. Пока.
В освещенном из коридора проеме двери возник Гималаев в куртке.
— Ты здесь?
— Да.
— Чего в темноте?
— Судьба такая. Готов? Поехали.
На улице упругий морозный ветер перемещал по воздуху огромные кубы осязаемого черного пространства. Максакову на секунду показалось, что темнота вот-вот рухнет на город и раздавит усталые промерзшие здания, пустые улицы и прячущихся по квартирам людей. Он тряхнул головой, отгоняя психоделические картинки, и снова почувствовал навязчивую, как комариный писк, тревогу. По пути к машине радовало, что за спиной идут его ребята. Мороз нарастал. Приближающаяся ночь пока безуспешно билась о желтые квадраты окон.
14
— Худо, что снега нет, — сказал Дударев, — от него светлее.
Максаков согласно кивнул.
— А днем-то как валило.
— Одно слово — Питер.
— Михаил Алексеич, налево сворачивайте!
«Малую землю» — территорию, зажатую между Лиговкой, путями Московского вокзала и Обводным каналом, даже днем трудно было назвать освещенной и оживленной. Сейчас же у него создавалось впечатление, что он находится в Петрограде времен гражданской войны. Казалось, что на дворе не полвосьмого вечера, а часа три ночи. Фары выхватывали из мрака серые, крошащиеся стены зданий и тонущие во тьме пасти подворотен. Женщина с двумя огромными догами на поводках прикрыла глаза рукой. Стая малолеток, собравшись в кружок проводила недобрыми взглядами. Максаков свернул с Черняховки на Роменскую и дал газу. Днепропетровская шла практически вдоль железной дороги и выходила к Обводному. Нормального человека занести туда с наступлением темноты мог лишь приступ безумия. Седьмой дом легко нашли по горящим фарам многочисленных автомашин возле него. Патрулька, кримлаборатория, «форд» Грача. Максаков аккуратно притер «копейку» радом. Дом вплотную примыкал к стене, ограждающей железку, и двора у него не было. Он удивился, откуда в этом однокорпусном четырехэтажном строении может взяться восемьдесят третья квартира, но, посветив фонарем, обнаружил, что отсчет начинается с семьдесят третьей. Из «УАЗика» вылез милиционер, с подозрением оглядел его «жигуленок».
— Вы кто?
На всякий случай он держался на расстоянии.
— Максаков, ответственный по РУВД, с «убойщиками».
— А-а, — произнес постовой с облегчением и сделал несколько шагов навстречу. — Третий этаж.
Лестница неожиданно оказалась вполне приличной, даже не очень грязной и со светом. Квартиры, судя по дверям, — отдельными и не гопническими.
— Ведомственный дом, — правильно истолковал озадаченное выражение максаковского лица Денис Дронов, — от железки. Работники «Московской-Товарной». Я эту землю обслуживал.
На третьем этаже явственно ощущался запах пожара: несло горелым пластиком, остро пощипывало ноздри гарью. На площадке перед квартирой уже топтался Шохин. От его блаженного полчаса назад выражения лица не осталось и следа.
— Не везет тебе сегодня.
— Да уж.
— Кто внутри?
— Прокуратура, Грач, криминалисты.
Максаков посмотрел на грубо взломанную дверь.
— Кто обнаружил?
— Пожарники. Задымление началось, и соседи их вызвали.
— Дверь — их работа?
— Да, захлопнута была.
— Пошли посмотрим. — Максаков кивнул Игорю. — Вадик, организуй обход.
— Конечно, как обход — Вадик, а как…
Квартира была аккуратной, чистой, среднего достатка. Не новая, но хорошая мебель, ровно побеленные потолки, ковры на полу. Прихожая, коридорчик, три комнаты. В гостиной сразу бросались в глаза пустая тумба из-под телевизора с чистым от налета пыли квадратом, открытые дверцы стенки, разбросанные по полу вещи. На диване сидел Грач с каким-то слегка потерянным лицом. Максаков вопросительно посмотрел на него. Тот молча махнул рукой дальше по коридору. Впереди моргали фотовспышки криминалистов. Мрачный начальник ЭКО Резцов молча протянул руку.
— Долго еще?
— Минут десять.
— Следак здесь?
— На кухне.
У зажженной газовой плиты невозмутимо курил Володька Французов.
— Ты откуда?
Француз скривился.
— От верблюда. Ефремов уехал в ИВС, когда освободится — неизвестно. Константиныч попросил меня съездить. Ну не подставлять же его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Максаков пожал плечами.
— «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла проклятый прокуратором город».
— Что?
— Так, к слову пришлось.
На лестнице он столкнулся с опером 87-го Антоном Челышевым.
— Здорово. Какими судьбами?
— В кадрах был. — Антон смотрел в сторону.
Месяц назад они вместе неудачно пытались задержать убийцу. Для Челышева это был личный вопрос. Даже по словам его лучшего друга Сереги Полянского, Антон все больше и больше замыкался в себе.
— Говорят, ты в Чечню собрался? — Максаков все же пытался поймать его взгляд.
— Правду говорят.
— На хрена тебе это надо? У тебя же семья.
— Семье не будет лучше, если я пущу себе пулю в лоб.
— Шоковая терапия?
— Вроде того.
— Главное — не переборщить. Когда едете?
— Постараюсь одиннадцатого.
— Я приду проводить.
— Спасибо.
У Арбузова дверь была приоткрыта. Сам он, уже в верхней одежде, собирался на выход.
— Разрешите? — просочился Максаков. — Убийцу надо до завтра подержать. — Он протянул рапорт.
Арбузов бегло прочитал и положил на стол.
— Не могу, — заявил он. — Откуда я знаю, вдруг завтра выяснится, что она ни при чем? Какие основания у меня ее держать? Это незаконно.
— Федор Аркадьевич. — Максаков безумно устал. Словно марафонец, который первое дыхание исчерпал и чувствует, ч что второго не будет. — Федор Аркадьевич, напишите тогда на рапорте «отказываю».
В конце концов, пусть Ковяткина идет на все четыре стороны.
— Зачем? — Арбузов крутил рапорт в руках.
— Как зачем? — Максаков откровенно забавлялся. — Она сбежит. Прокурор спросит меня, почему не проконтролировали? А я покажу ему рапорт. Мне тоже надо прикрыться.
— Прокурор? — На лице Арбузова отражалась вся гамма чувств, которые возникают при нелегком выборе.
— Конечно. Убийство же.
Арбузов вздохнул и с видом прыгающего в ледяную воду подписал рапорт. Спускаясь по лестнице, Максаков глянул на мятый лист и усмехнулся, «Разрешаю до 9.30. 18-го декабря».
На улице снова неприятно заломило шею. Последние фонари погасли. Колючий ветер атаковал с прежней силой. Темный сквер непроглядно громоздился напротив входа. По улице шли, борясь с ветром, несколько прохожих. Несмотря на седьмой час вечера в пятницу, город поражал пустынностью. Пронзительный холод и темнота разогнали всех по домам. Максаков быстро шел вдоль стены, пытаясь что-то разглядеть в окружающем черном пейзаже. В арке его догнал слепящий фарами «жигуленок» ОУР.
— Во дела! На Невском темно, как на лесной просеке. Хорошо еще рекламы светят, — весело поделился молодой вихрастый водитель. С заднего сиденья вылезли Колесов и Парадов.
— Иваныч! Ты только приехал?! — Максаков присвистнул.
— С тебя причитается. Пять часов говорильни без обеда и перекуров. — Иваныч потянулся. — Как всегда — бред.
Они подошли к лестнице.
— О чем хоть совещались?
— Обо всем и ни о чем! — поддержал Иваныча Парадов.
На подоконнике второго этажа сидел Шохин и загадочно улыбался. Максаков сразу все понял.
— Получилось?
— Тс-с… — Саня приложил палец к губам. — Явку пишет. Не спугните.
Лицо у него было слегка очумелое, но очень довольное. У Максакова улучшилось настроение. Главным образом из-за этого шохинского лица. «Я успеваю улыбнуться — я видел, кто придет за мной».
Опера толпились в коридоре. К потолку клубами поднимался сизый дым.
— Заходите! — Максаков отпер дверь. — Андронов, возьми рапорт и вези в восемьдесят седьмое. Прямо сейчас!
Подошел Гималаев.
— Паша! Тебя жена искала. У Юрки температура.
Колесов вздохнул и посмотрел на Максакова.
— Можно я сразу поеду? Срочного ничего?
Тот махнул рукой.
— А если бы и было? Езжай, конечно.
В кабинете, как всегда, трезвонил телефон.
— Да?
— Как дежурство? Можешь говорить? — У Татьяны, похоже, было хорошее настроение.
— Конечно. — Он жестом показал, чтобы опера рассаживались. — Все как всегда.
— Меня на ученом совете похвалили, — сообщила она.
— Молодец! — Он искренне обрадовался. — Хотя меня это не удивляет.
— Приезжай ужинать, — предложила она, — я рыбу под майонезом сделала.
Отдел полностью расселся.
— С удовольствием, только мне сестру надо из театра забрать около десяти.
— Успеешь.
— Договорились. Буду выезжать — позвоню.
Он положил трубку.
— Все собрались?
— Все.
— А где Жгутов с Венгеровским?
— В бане, в засаде.
— Уже, наверное, засадили!
— Нет, чистоплотные очень, моются.
Он жестом остановил поток острот.
— Не буду мучить на тему, кто чем занимался. Дежурные на выходные в курсе? Вопросы? Тогда — все.
Зазвонил прямой телефон точно на этих словах. Все моментально умолкли.
— Приехали, — констатировал Шаров. — Однажды в пятницу вечером…
— Двойник-огнестрел, — предположил Толя Исаков.
— Заткнись, дурак!
Максаков снял трубку.
— Ну что, сглазил? — Голос Вениаминыча был просто усталым, других ноток в нем не прослушивалось. — Собирайся. Днепропетровская семь, квартира восемьдесят три. Труп с колото-резаными после пожара. Медик поехал. Прокуратура сейчас будет.
— Шефам сообщил?
— Грач в курсе.
— Понял. Еду.
Отдел молча ждал, пока он повесит трубку.
— Есть добровольцы поработать?
Секундная пауза. Он знал, что вечер пятницы — святое время. Завтра семьи, дети, проблемы, магазины, ремонты, дачи, а сегодня несколько часов отдыха со сладкой перспективой двух выходных впереди. Если, конечно, ничего не случится. Случилось.
— Ну я съезжу.
Он не сомневался, что Игорь скажет это первым.
— Мы, мы останемся! — Казалось, Дронов и Велиготская только и ждали сигнала.
— Я могу, — кивнул Дударев.
— Достаточно! — Максаков остановил очередных желающих. — Еще Андронов дежурит, и Шароградский с ним в восемьдесят седьмом. Остающимся пять минут на сборы. Остальным — спасибо, и дуйте по домам. Кстати, не советую злоупотреблять. Город сегодня ночью фактически без света. Заблудитесь, замерзнете.
В кабинете остался только Игорь. Максаков снова взялся за телефон.
— Зайчик, я не смогу приехать на ужин.
— Как хочешь.
Его приводило в бешенство это деланно-холодное безразличие.
— У нас убийство.
— Конечно.
— Ты же понимаешь…
— Конечно. Работа превыше всего.
— Я позвоню позже.
— Как хочешь.
Аппарат едва не треснул от брошенной с размаха трубки. Он достал сигарету, но зажигалка щелкала вхолостую. Игорь протянул свою.
— Съезди. Я тебя подстрахую.
Первая же затяжка успокоила разгулявшиеся нервы.
— Тебе и так придется меня подменять — мне за сестрой в театр.
— Без проблем.
Максаков в несколько затяжек докурил сигарету и полез за своим пальто.
— Игорь! Почему она, как глухая? Ведь работу мою не по книжкам знает. Сама сколько лет…
— Именно поэтому. Ее и так все это достало, а еще и ты идешь по такому же пути. Она считает, что слепой и глухой — ты, раз не хочешь понять, к чему все катится.
Они подошли к дверям. Максаков достал ключи и выключил свет.
— Кто прав?
— Оба. Я пошел одеваться.
В темноте кабинета зазвонил телефон. Тоненько, жалобно и призывно. Он подумал и, не зажигая света, вернулся к столу. Хотелось, чтобы это была Татьяна. От окна нещадно сквозило. У пожарников зашипел мегафон:
— Дежурному наряду пройти на ужин.
— Алло?
— Мишка, это я! — Голос Радимовой частично заглушала орущая музыка. — Слушай! Такие отличные ребята! Мы все решили! Сейчас с ними в боулинг играем, а на одиннадцать баня заказана. Может, приедешь?!
Он усмехнулся.
— Не могу. Я же дежурю.
— Вот дура! Забыла! Как виски?
— Не пробовал еще.
— Попробуй.
— Обязательно. Пока.
В освещенном из коридора проеме двери возник Гималаев в куртке.
— Ты здесь?
— Да.
— Чего в темноте?
— Судьба такая. Готов? Поехали.
На улице упругий морозный ветер перемещал по воздуху огромные кубы осязаемого черного пространства. Максакову на секунду показалось, что темнота вот-вот рухнет на город и раздавит усталые промерзшие здания, пустые улицы и прячущихся по квартирам людей. Он тряхнул головой, отгоняя психоделические картинки, и снова почувствовал навязчивую, как комариный писк, тревогу. По пути к машине радовало, что за спиной идут его ребята. Мороз нарастал. Приближающаяся ночь пока безуспешно билась о желтые квадраты окон.
14
— Худо, что снега нет, — сказал Дударев, — от него светлее.
Максаков согласно кивнул.
— А днем-то как валило.
— Одно слово — Питер.
— Михаил Алексеич, налево сворачивайте!
«Малую землю» — территорию, зажатую между Лиговкой, путями Московского вокзала и Обводным каналом, даже днем трудно было назвать освещенной и оживленной. Сейчас же у него создавалось впечатление, что он находится в Петрограде времен гражданской войны. Казалось, что на дворе не полвосьмого вечера, а часа три ночи. Фары выхватывали из мрака серые, крошащиеся стены зданий и тонущие во тьме пасти подворотен. Женщина с двумя огромными догами на поводках прикрыла глаза рукой. Стая малолеток, собравшись в кружок проводила недобрыми взглядами. Максаков свернул с Черняховки на Роменскую и дал газу. Днепропетровская шла практически вдоль железной дороги и выходила к Обводному. Нормального человека занести туда с наступлением темноты мог лишь приступ безумия. Седьмой дом легко нашли по горящим фарам многочисленных автомашин возле него. Патрулька, кримлаборатория, «форд» Грача. Максаков аккуратно притер «копейку» радом. Дом вплотную примыкал к стене, ограждающей железку, и двора у него не было. Он удивился, откуда в этом однокорпусном четырехэтажном строении может взяться восемьдесят третья квартира, но, посветив фонарем, обнаружил, что отсчет начинается с семьдесят третьей. Из «УАЗика» вылез милиционер, с подозрением оглядел его «жигуленок».
— Вы кто?
На всякий случай он держался на расстоянии.
— Максаков, ответственный по РУВД, с «убойщиками».
— А-а, — произнес постовой с облегчением и сделал несколько шагов навстречу. — Третий этаж.
Лестница неожиданно оказалась вполне приличной, даже не очень грязной и со светом. Квартиры, судя по дверям, — отдельными и не гопническими.
— Ведомственный дом, — правильно истолковал озадаченное выражение максаковского лица Денис Дронов, — от железки. Работники «Московской-Товарной». Я эту землю обслуживал.
На третьем этаже явственно ощущался запах пожара: несло горелым пластиком, остро пощипывало ноздри гарью. На площадке перед квартирой уже топтался Шохин. От его блаженного полчаса назад выражения лица не осталось и следа.
— Не везет тебе сегодня.
— Да уж.
— Кто внутри?
— Прокуратура, Грач, криминалисты.
Максаков посмотрел на грубо взломанную дверь.
— Кто обнаружил?
— Пожарники. Задымление началось, и соседи их вызвали.
— Дверь — их работа?
— Да, захлопнута была.
— Пошли посмотрим. — Максаков кивнул Игорю. — Вадик, организуй обход.
— Конечно, как обход — Вадик, а как…
Квартира была аккуратной, чистой, среднего достатка. Не новая, но хорошая мебель, ровно побеленные потолки, ковры на полу. Прихожая, коридорчик, три комнаты. В гостиной сразу бросались в глаза пустая тумба из-под телевизора с чистым от налета пыли квадратом, открытые дверцы стенки, разбросанные по полу вещи. На диване сидел Грач с каким-то слегка потерянным лицом. Максаков вопросительно посмотрел на него. Тот молча махнул рукой дальше по коридору. Впереди моргали фотовспышки криминалистов. Мрачный начальник ЭКО Резцов молча протянул руку.
— Долго еще?
— Минут десять.
— Следак здесь?
— На кухне.
У зажженной газовой плиты невозмутимо курил Володька Французов.
— Ты откуда?
Француз скривился.
— От верблюда. Ефремов уехал в ИВС, когда освободится — неизвестно. Константиныч попросил меня съездить. Ну не подставлять же его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22