Запах лука. Полная потная женщина в коричневом халате резала капусту. Миловидная девушка в зеленом свитере и джинсах курила у окна.
— Вот она — наша фотомодель. Саня, как дела?
— Еще не родила, — высокий рыжеватый Сашка Ледогоров отвлекся от сморщенной всклокоченной тетки в грязной ночной рубашке, восседающей на стуле посередине. — Совсем, тварь, пьяная. Вообще ни во что не врубается.
Максаков отметил, что после продолжительного запоя у Сашки остались лишь щетина и темные круги вокруг пронзительных зеленых глаз.
— Она же вроде блеяла что-то? — Полянский пощелкал пальцами перед глазами Ковяткиной.
— Пока я с соседями разговаривал, где-то надыбала стакан и догналась.
Максаков обратил внимание, что ни женщина в коричневом халате, ни девушка не обернулись, когда они вошли. Милиция и смерть в этой квартире были вещами привычными и обыденными.
— Надо ее в отдел.
— Машину ждем. Ты не на колесах?
— Я на своей. Увольте — весь салон провоняет.
— Это точно.
За их спинами, на месте происшествия, кто-то громко захохотал. Девушка затушила сигарету, насыпала в две яркие цветные кружки кофе и, подхватив закипевший чайник, двинулась к выходу. Максаков посторонился.
— Кофе-то как хочется.
Она окатила его леденящим взглядом серых презрительных глаз.
— Кафе за углом, на Пестеля.
Полянский подхватил Максакова под руку и кивнул ей вслед.
— Я неделю назад ее мужа закрыл, так что насчет кофе ты как-то…
— А я-то откуда… За что взяли?
— Герычем банковал.
Было душно. У Максакова кружилась голова. Он обошел безучастную ко всему Ковяткину и, подойдя к окну, приоткрыл его. Женщина в коричневом халате безостановочно, как автомат, резала капусту. От нее исходил резкий тошнотворный запах пота. Ветер освежил. Расщелина двора тонула в белесой мгле. Снова бесконечно-тоскливо заныло под сердцем. Он сгреб ладонью с железного козырька немного снега и вытер лицо. Не отпускало. Из глубины квартиры снова донеслись взрывы хохота. Возвращаться в плотный, стоячий воздух кухни не хотелось. Ледогоров курил, щурясь куда-то в сторону. Полянский задумчиво смотрел на потолок. Женщина с каким-то ожесточением продолжала кромсать хрустящие под лезвием кочешки.
— Пойду посмеюсь за компанию.
Вязкий, пористый сумрак давил на плечи. По ногам неприятно хлестало колючим сквозняком.
— Открываю я, значит, шкаф, а эти уроды…
Шароградский держал в одной руке откупоренную поллитровку, а в другой — бутылочку «Спрайта». Выражение лица Андронова тоже выражало начальную степень эйфории. Жора Ефремов дымил сигаретой, что-то подсказывая своей практикантке, примостившейся на складной табуретке с протоколом осмотра в руках и таким невозмутимым лицом, словно она сидела на лекции в институте, а не в кишащей тараканами квартире с блевотиной, размазанной по полу.
— Кать, водку будешь? Только стакана нет.
— Буду, — ответила она неожиданно низким грудным голосом и, взяв у Шароградского бутылку, не глядя сделала из нее несколько больших глотков.
Все на секунду умолкли.
— Запьешь? — Саня протянул «Спрайт».
— Нет, спасибо. — Катя так же, не глядя, вернула пузырь и снова углубилась в протокол.
Максаков хмыкнул. Все обернулись.
— Ой, — сказал Андронов.
— Вот именно. — Максаков улыбнулся ласково и приветливо. — Стас, Шура, можно вас в коридор? На минуточку.
— Только в целях установления контактов с прокуратурой, — притворив за собой дверь комнаты, Андронов выставил перед собой ладони. — Скажи, Саня?
— Конечно! Алексеич, не сердись, мы чуть-чуть, для контакта.
Максаков безуспешно поискал выключатель — глаза устали от полумрака.
— Во-первых, я знаю ваше «чуть-чуть», во-вторых, на кухне подозреваемая, с которой еще работать и работать, а вы сейчас доконтактируетесь до бесчувствия.
Входная дверь в квартиру отворилась, и молодой парень с «дипломатом», отряхнув с бобровой шапки жесткий рассыпчатый снег, исчез за одной из приличных дверей. Из другой выплыла высокая статная женщина в недорогом, но элегантном пальто цвета индиго, ведя за руки двух одинаковых малышей в красно-белых комбинезонах. На выходе она вежливо посторонилась, пропуская судмедэксперта Андрея Чанова в зимнем камуфляже с неизменным «дежурным» чемоданом. Квартира продолжала жить своей обычной жизнью. Закаленных жителей питерских коммуналок сложно чем-то удивить. Особенно смертью.
— Так мы пошли?
— Куда? — Максаков в который раз за сегодня с трудом оторвался от собственных мыслей и вернулся к действительности.
— Колоть злодея, — Андронов кивнул в сторону кухни.
— Злодейку, — машинально поправил Максаков. — Сейчас бесполезно, надо ждать, когда протрезвеет.
— Не волнуйся, Алексеич, — Шароградский тронул его за рукав, — сейчас все сделаем в лучшем виде.
Он был невысоким, чернявым, похожим на цыгана, даже манера уговаривать у него была цыганской — торопливой и импульсивной.
— Да, в лучшем виде, — поддакнул Стас Андронов. Он был практически трезвым и чуть насмешливо смотрел на Сашку, которому явно хорошо легло на старые дрожжи.
Из глубины квартиры снова появился Полянский.
— Блин, поссать невозможно, какие-то козлы сортир забили. Тряпку, что ли, туда бросили? Наглухо.
Максаков снова поморщился от сумрака:
— Ты не знаешь, где здесь свет включается?
— Нигде, — усмехнулся Полянский. — Здесь в одной комнате живет Рублик. Местный алкаш. Рублев его фамилия. Он у метро лампочками торгует. Поэтому в прихожей уже давно не вкручивают. Туалет и кухню он не трогает, а прихожую завсегда.
На кухне почти ничего не изменилось. Женщина расправилась с капустой и теперь с такой же неумолимостью робота строгала морковь. В свете тусклой лампочки лицо ее жирно блестело от пота. У приоткрытого еще Максаковым окна курил теперь рабочего вида мужик лет сорока в тренировочных штанах и тельнике. Он тоже не обернулся, когда вошел Максаков, продолжая дымить «Беломором». Ковяткина по-прежнему тупо сидела на табуретке с полуприкрытыми глазами. Ледогоров отвернул водопроводный кран и ловил губами струю воды, гулко ударяющую в испещренную язвами ржавчины жестяную раковину.
— Не пей, Ледогорушка, козленочком станешь. — Максаков снял шляпу и провел рукой по влажным от пота волосам.
Сашка выпрямился и вытер стекающую по подбородку воду.
— Ну и слава Богу. Наконец-то стану как все.
Максаков тоже набрал пригоршню воды. Она была ледяной и пахла железом.
Андронов и Шароградский скептически уставились на Ковяткину.
— Вы, кажется, собирались ее немедленно расколоть? — съехидничал он. — Боюсь, что даже если вы до вечера квасить будете, то вряд ли ее догоните.
Андронов ухмыльнулся и подтолкнул Шароградского.
— Ты хлестался.
— Предатель!
Шароградский прошелся вокруг коматозной Ковяткиной, сцепив пальцы рук.
— Ща, Алексеич, ща.
Полянский прислонился к косяку и достал жвачку. Женщина в коричневом халате продолжала работать ножом. Ледогоров закрутил кран. Шароградский хрустнул пальцами и остановился перед Ковяткиной, шумно вдыхая воздух.
— Кто убил тетю Дусю!!! — истош но заорал он, наклонившись к самому ее лицу.
— Ай! — взвизгнула Ковяткина и кулем повалилась со стула.
В животе у нее булькнуло и заурчало. Резкий, до боли знакомый запах ударил в нос.
— Обосралась, — удивленно констатировал Шароградский.
— Б…! — Работяга сорвался с места и рванул к дверям.
Бросив недобитую морковь, за ним устремилась женщина, неудержимая, как динозавр. Максаков еле успел посторониться, но тут же последовал ее примеру. Вонь от испражнений стремительно заполняла кухню. Они выскочили в прихожую и, затворив за собой дверь, снова оказались в пыльном холодном сумраке.
— Ох…ли совсем менты! — Пролетарий шваркнул дверью своей комнаты так, что стены задрожали.
Несколько секунд все молчали. За неплотно прикрытыми дверьми комнаты Паниной было слышно, как Чанов диктует протокол осмотра трупа. Затем все одновременно захохотали.
— Ну ты, Саня, и колыцик!
— Тонкая психология!
— Интересно, она заикаться не начнет?
Максаков отдышался первый и, пододвинув к себе невесть каким чудом оказавшийся здесь колченогий стул, достал сигарету.
— Все это здорово, но чего с ней теперь делать?
— «Трезвак» вызови, — предложил Андронов, — пусть заберут до вытрезвления. У них и душ есть.
— Выпендриваться будут, — пока чал головой враз протрезвевший Шароградский, — они с квартиры не берут.
— Так Алексеич же «от руки».
— Точно! Тогда никуда не денутся.
Максаков задумчиво смотрел на огонек сигареты.
— Это-то решим, а вот чем привязывать к мокрухе будем, если она не заговорит? Орудия нет. Никто ничего не видел.
— Если это вообще она, — вставил Андронов.
— Вот именно. Хотя не удивлюсь, что даже если она, то ничего не помнит.
— Орудие может быть под окнами, — высказал мысль Полянский.
— Может, — кивнул Максаков. — Серж, посмотрите, а? Пока не поздно. Вместе со Стасом.
Он подумал еще минуту.
— Саня, ты с Ковяткиной долго беседовал? У нее на одежде кровь есть?
Ледогоров пожал плечами.
— У нее на одежде есть все.
— Взгляни повнимательнее.
— А противогаз дашь? Вон, пусть он идет.
Ледогоров кивнул на Шароградского.
— Справедливо.
— Иду, иду. — Саня повернулся к своему тезке. — А ты страхуй, вдруг сознание потеряю.
Они исчезли за дверьми кухни. Максаков курил посреди темной прихожей этой огромной унылой квартиры и размышлял о том, так ли уж необходимо заканчивать юрфак университета, чтобы всем этим заниматься.
— Это просто часть работы, — сказал в темноте Полянский.
— Что? — Максаков дернулся. Неужели он начал думать вслух?
— Ты думаешь, на хрена оно все сдалось. Это просто часть работы. Завтра, может, придется искать убийц президента. Не дай Бог, конечно.
— Сплюнь. Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
— Я просто сам об этом думал пять минут назад, а мы часто мыслили одинаково.
— Верно. — Максаков поднялся и затушил сигарету в пустой пачке. — Нашли орудие?
— Стас ищет. Я за шапкой вернулся.
Ледогоров и Шароградский шумно выдохнули, вывалившись из дверей кухни.
— Вонища еще та.
— Она хоть жива?
— Живее всех живых. Бормочет чего-то, елозит в дерьме своем. — Шароградский покачал головой. — А на одежде у нее ничего бросающегося в глаза нет, хотя, судя по обоям в комнате, запачкаться она должна была основательно.
— Она вообще в ночной рубашке, — задумчиво подал голос Ледогоров. — Не пришла же она в ней.
— В принципе могла. Надо все тряпье в комнате ворошить.
— О Господи! — Шароградского передернуло от этой перспективы.
В сумраке прихожей потянуло сквозняком. Максаков удивленно заметил, что глаза уже привыкли и недостаток света перестал его раздражать.
«Вот так и привыкают жить в темноте», — подумал он.
— Она была в ситцевом малиновом платье. Очень старом и рваном.
Все обернулись. Девушка в джинсах и свитере стояла в дверях своей комнаты. За ее спиной ярко горел торшер, виднелся голубой палас и разбросанные по нему игрушки.
— Я в полшестого вставала ребенку компресс делать — она в туалет ползла в нем.
Дверь захлопнулась. Снова стало уже привычно темно.
— Ничего не понимаю, — пробор мотал Ледогоров.
— И не пытайся, — хмыкнул Максаков, — одно слово — женщина. Кто-то говорил, что унитаз забит. Значит, туда она платье и затолкала. Среди нас есть сантехники?
Малиновый уголок призывно торчал из фановой трубы.
— Даже и не думай, — Шароградский покачал головой, — я лучше уволюсь.
Максаков улыбнулся.
— Найди бомжа какого-нибудь.
— А как это платье будем упаковывать?
— Об этом пусть головы у Ефремова и эксперта болят.
— Вот они обрадуются. — Шароградский направился к выходу, напевая: — Идет охота на бомжей, идет охота…
Максаков вышел из туалета и полез в карман, забыв, что сигареты кончились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Вот она — наша фотомодель. Саня, как дела?
— Еще не родила, — высокий рыжеватый Сашка Ледогоров отвлекся от сморщенной всклокоченной тетки в грязной ночной рубашке, восседающей на стуле посередине. — Совсем, тварь, пьяная. Вообще ни во что не врубается.
Максаков отметил, что после продолжительного запоя у Сашки остались лишь щетина и темные круги вокруг пронзительных зеленых глаз.
— Она же вроде блеяла что-то? — Полянский пощелкал пальцами перед глазами Ковяткиной.
— Пока я с соседями разговаривал, где-то надыбала стакан и догналась.
Максаков обратил внимание, что ни женщина в коричневом халате, ни девушка не обернулись, когда они вошли. Милиция и смерть в этой квартире были вещами привычными и обыденными.
— Надо ее в отдел.
— Машину ждем. Ты не на колесах?
— Я на своей. Увольте — весь салон провоняет.
— Это точно.
За их спинами, на месте происшествия, кто-то громко захохотал. Девушка затушила сигарету, насыпала в две яркие цветные кружки кофе и, подхватив закипевший чайник, двинулась к выходу. Максаков посторонился.
— Кофе-то как хочется.
Она окатила его леденящим взглядом серых презрительных глаз.
— Кафе за углом, на Пестеля.
Полянский подхватил Максакова под руку и кивнул ей вслед.
— Я неделю назад ее мужа закрыл, так что насчет кофе ты как-то…
— А я-то откуда… За что взяли?
— Герычем банковал.
Было душно. У Максакова кружилась голова. Он обошел безучастную ко всему Ковяткину и, подойдя к окну, приоткрыл его. Женщина в коричневом халате безостановочно, как автомат, резала капусту. От нее исходил резкий тошнотворный запах пота. Ветер освежил. Расщелина двора тонула в белесой мгле. Снова бесконечно-тоскливо заныло под сердцем. Он сгреб ладонью с железного козырька немного снега и вытер лицо. Не отпускало. Из глубины квартиры снова донеслись взрывы хохота. Возвращаться в плотный, стоячий воздух кухни не хотелось. Ледогоров курил, щурясь куда-то в сторону. Полянский задумчиво смотрел на потолок. Женщина с каким-то ожесточением продолжала кромсать хрустящие под лезвием кочешки.
— Пойду посмеюсь за компанию.
Вязкий, пористый сумрак давил на плечи. По ногам неприятно хлестало колючим сквозняком.
— Открываю я, значит, шкаф, а эти уроды…
Шароградский держал в одной руке откупоренную поллитровку, а в другой — бутылочку «Спрайта». Выражение лица Андронова тоже выражало начальную степень эйфории. Жора Ефремов дымил сигаретой, что-то подсказывая своей практикантке, примостившейся на складной табуретке с протоколом осмотра в руках и таким невозмутимым лицом, словно она сидела на лекции в институте, а не в кишащей тараканами квартире с блевотиной, размазанной по полу.
— Кать, водку будешь? Только стакана нет.
— Буду, — ответила она неожиданно низким грудным голосом и, взяв у Шароградского бутылку, не глядя сделала из нее несколько больших глотков.
Все на секунду умолкли.
— Запьешь? — Саня протянул «Спрайт».
— Нет, спасибо. — Катя так же, не глядя, вернула пузырь и снова углубилась в протокол.
Максаков хмыкнул. Все обернулись.
— Ой, — сказал Андронов.
— Вот именно. — Максаков улыбнулся ласково и приветливо. — Стас, Шура, можно вас в коридор? На минуточку.
— Только в целях установления контактов с прокуратурой, — притворив за собой дверь комнаты, Андронов выставил перед собой ладони. — Скажи, Саня?
— Конечно! Алексеич, не сердись, мы чуть-чуть, для контакта.
Максаков безуспешно поискал выключатель — глаза устали от полумрака.
— Во-первых, я знаю ваше «чуть-чуть», во-вторых, на кухне подозреваемая, с которой еще работать и работать, а вы сейчас доконтактируетесь до бесчувствия.
Входная дверь в квартиру отворилась, и молодой парень с «дипломатом», отряхнув с бобровой шапки жесткий рассыпчатый снег, исчез за одной из приличных дверей. Из другой выплыла высокая статная женщина в недорогом, но элегантном пальто цвета индиго, ведя за руки двух одинаковых малышей в красно-белых комбинезонах. На выходе она вежливо посторонилась, пропуская судмедэксперта Андрея Чанова в зимнем камуфляже с неизменным «дежурным» чемоданом. Квартира продолжала жить своей обычной жизнью. Закаленных жителей питерских коммуналок сложно чем-то удивить. Особенно смертью.
— Так мы пошли?
— Куда? — Максаков в который раз за сегодня с трудом оторвался от собственных мыслей и вернулся к действительности.
— Колоть злодея, — Андронов кивнул в сторону кухни.
— Злодейку, — машинально поправил Максаков. — Сейчас бесполезно, надо ждать, когда протрезвеет.
— Не волнуйся, Алексеич, — Шароградский тронул его за рукав, — сейчас все сделаем в лучшем виде.
Он был невысоким, чернявым, похожим на цыгана, даже манера уговаривать у него была цыганской — торопливой и импульсивной.
— Да, в лучшем виде, — поддакнул Стас Андронов. Он был практически трезвым и чуть насмешливо смотрел на Сашку, которому явно хорошо легло на старые дрожжи.
Из глубины квартиры снова появился Полянский.
— Блин, поссать невозможно, какие-то козлы сортир забили. Тряпку, что ли, туда бросили? Наглухо.
Максаков снова поморщился от сумрака:
— Ты не знаешь, где здесь свет включается?
— Нигде, — усмехнулся Полянский. — Здесь в одной комнате живет Рублик. Местный алкаш. Рублев его фамилия. Он у метро лампочками торгует. Поэтому в прихожей уже давно не вкручивают. Туалет и кухню он не трогает, а прихожую завсегда.
На кухне почти ничего не изменилось. Женщина расправилась с капустой и теперь с такой же неумолимостью робота строгала морковь. В свете тусклой лампочки лицо ее жирно блестело от пота. У приоткрытого еще Максаковым окна курил теперь рабочего вида мужик лет сорока в тренировочных штанах и тельнике. Он тоже не обернулся, когда вошел Максаков, продолжая дымить «Беломором». Ковяткина по-прежнему тупо сидела на табуретке с полуприкрытыми глазами. Ледогоров отвернул водопроводный кран и ловил губами струю воды, гулко ударяющую в испещренную язвами ржавчины жестяную раковину.
— Не пей, Ледогорушка, козленочком станешь. — Максаков снял шляпу и провел рукой по влажным от пота волосам.
Сашка выпрямился и вытер стекающую по подбородку воду.
— Ну и слава Богу. Наконец-то стану как все.
Максаков тоже набрал пригоршню воды. Она была ледяной и пахла железом.
Андронов и Шароградский скептически уставились на Ковяткину.
— Вы, кажется, собирались ее немедленно расколоть? — съехидничал он. — Боюсь, что даже если вы до вечера квасить будете, то вряд ли ее догоните.
Андронов ухмыльнулся и подтолкнул Шароградского.
— Ты хлестался.
— Предатель!
Шароградский прошелся вокруг коматозной Ковяткиной, сцепив пальцы рук.
— Ща, Алексеич, ща.
Полянский прислонился к косяку и достал жвачку. Женщина в коричневом халате продолжала работать ножом. Ледогоров закрутил кран. Шароградский хрустнул пальцами и остановился перед Ковяткиной, шумно вдыхая воздух.
— Кто убил тетю Дусю!!! — истош но заорал он, наклонившись к самому ее лицу.
— Ай! — взвизгнула Ковяткина и кулем повалилась со стула.
В животе у нее булькнуло и заурчало. Резкий, до боли знакомый запах ударил в нос.
— Обосралась, — удивленно констатировал Шароградский.
— Б…! — Работяга сорвался с места и рванул к дверям.
Бросив недобитую морковь, за ним устремилась женщина, неудержимая, как динозавр. Максаков еле успел посторониться, но тут же последовал ее примеру. Вонь от испражнений стремительно заполняла кухню. Они выскочили в прихожую и, затворив за собой дверь, снова оказались в пыльном холодном сумраке.
— Ох…ли совсем менты! — Пролетарий шваркнул дверью своей комнаты так, что стены задрожали.
Несколько секунд все молчали. За неплотно прикрытыми дверьми комнаты Паниной было слышно, как Чанов диктует протокол осмотра трупа. Затем все одновременно захохотали.
— Ну ты, Саня, и колыцик!
— Тонкая психология!
— Интересно, она заикаться не начнет?
Максаков отдышался первый и, пододвинув к себе невесть каким чудом оказавшийся здесь колченогий стул, достал сигарету.
— Все это здорово, но чего с ней теперь делать?
— «Трезвак» вызови, — предложил Андронов, — пусть заберут до вытрезвления. У них и душ есть.
— Выпендриваться будут, — пока чал головой враз протрезвевший Шароградский, — они с квартиры не берут.
— Так Алексеич же «от руки».
— Точно! Тогда никуда не денутся.
Максаков задумчиво смотрел на огонек сигареты.
— Это-то решим, а вот чем привязывать к мокрухе будем, если она не заговорит? Орудия нет. Никто ничего не видел.
— Если это вообще она, — вставил Андронов.
— Вот именно. Хотя не удивлюсь, что даже если она, то ничего не помнит.
— Орудие может быть под окнами, — высказал мысль Полянский.
— Может, — кивнул Максаков. — Серж, посмотрите, а? Пока не поздно. Вместе со Стасом.
Он подумал еще минуту.
— Саня, ты с Ковяткиной долго беседовал? У нее на одежде кровь есть?
Ледогоров пожал плечами.
— У нее на одежде есть все.
— Взгляни повнимательнее.
— А противогаз дашь? Вон, пусть он идет.
Ледогоров кивнул на Шароградского.
— Справедливо.
— Иду, иду. — Саня повернулся к своему тезке. — А ты страхуй, вдруг сознание потеряю.
Они исчезли за дверьми кухни. Максаков курил посреди темной прихожей этой огромной унылой квартиры и размышлял о том, так ли уж необходимо заканчивать юрфак университета, чтобы всем этим заниматься.
— Это просто часть работы, — сказал в темноте Полянский.
— Что? — Максаков дернулся. Неужели он начал думать вслух?
— Ты думаешь, на хрена оно все сдалось. Это просто часть работы. Завтра, может, придется искать убийц президента. Не дай Бог, конечно.
— Сплюнь. Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
— Я просто сам об этом думал пять минут назад, а мы часто мыслили одинаково.
— Верно. — Максаков поднялся и затушил сигарету в пустой пачке. — Нашли орудие?
— Стас ищет. Я за шапкой вернулся.
Ледогоров и Шароградский шумно выдохнули, вывалившись из дверей кухни.
— Вонища еще та.
— Она хоть жива?
— Живее всех живых. Бормочет чего-то, елозит в дерьме своем. — Шароградский покачал головой. — А на одежде у нее ничего бросающегося в глаза нет, хотя, судя по обоям в комнате, запачкаться она должна была основательно.
— Она вообще в ночной рубашке, — задумчиво подал голос Ледогоров. — Не пришла же она в ней.
— В принципе могла. Надо все тряпье в комнате ворошить.
— О Господи! — Шароградского передернуло от этой перспективы.
В сумраке прихожей потянуло сквозняком. Максаков удивленно заметил, что глаза уже привыкли и недостаток света перестал его раздражать.
«Вот так и привыкают жить в темноте», — подумал он.
— Она была в ситцевом малиновом платье. Очень старом и рваном.
Все обернулись. Девушка в джинсах и свитере стояла в дверях своей комнаты. За ее спиной ярко горел торшер, виднелся голубой палас и разбросанные по нему игрушки.
— Я в полшестого вставала ребенку компресс делать — она в туалет ползла в нем.
Дверь захлопнулась. Снова стало уже привычно темно.
— Ничего не понимаю, — пробор мотал Ледогоров.
— И не пытайся, — хмыкнул Максаков, — одно слово — женщина. Кто-то говорил, что унитаз забит. Значит, туда она платье и затолкала. Среди нас есть сантехники?
Малиновый уголок призывно торчал из фановой трубы.
— Даже и не думай, — Шароградский покачал головой, — я лучше уволюсь.
Максаков улыбнулся.
— Найди бомжа какого-нибудь.
— А как это платье будем упаковывать?
— Об этом пусть головы у Ефремова и эксперта болят.
— Вот они обрадуются. — Шароградский направился к выходу, напевая: — Идет охота на бомжей, идет охота…
Максаков вышел из туалета и полез в карман, забыв, что сигареты кончились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22