спросил врач, не поднимая глаз от какого-то формуляра.
Кирилл сказал, что думал.
— Богатая у вас фантазия, — усмехнулся доктор и впервые внимательно посмотрел на Маркова. — У наших пациентов все намного проще, намного проще… А вообще, у вас вид несколько утомленный. Страдаете бессонницей?
— Нет, у меня ночная работа. Этой ночью удалось поспать только пару часов.
— Вот и отлично. Полежите у нас пару дней, по крайней мере, отдохнете, отоспитесь. Замечательное импортное снотворное у нас имеется. Витаминчики разные — в вашем возрасте это просто необходимо. Тоже вам, пожалуй, пропишу…
— Так значит, вы меня хотите положить в ду… к себе?
— Кирилл Алексеевич, чтобы получить освобождение от службы в армии, вы должны провести здесь некоторое время. А как вы себе это представляли? Всего дня три-четыре, не больше.
Может, вы опасаетесь соседства? Совершенно напрасно. Лежать будете в отдельной палате. Хорошее питание, здоровый сон, витамины…
Я бы сам отдохнул подобным образом с превеликим удовольствием. А через пару деньков будете как огурчик, с белым билетом. Живите, учитесь, работайте, радуйтесь…
Пожилая седоволосая сестра с блестящими, будто нетрезвыми, глазами и улыбкой постаревшей Лукреции Борджиа протянула Кириллу красные таблетки.
— Витамины или снотворное? — спросил Марков.
— И то и другое сразу, — буркнула она.
Красный цвет — цвет тревоги. Но — назвался груздем, полезай в кузов, напомнил себе Кирилл. Он проглотил таблетки залпом с глотком из стаканчика и лег на спину, ожидая, когда придет сон. Хотел вспомнить последнее свидание с Джейн в аспирантской общаге на Плеханова. Он представил, как Джейн склоняется над ним, дразнит губами и языком. Вдруг лицо ее стало расползаться, глаза сузились и соединились в одну линию. Это была уже линия горизонта, а розовый язык потемнел и лег на небо серой полосой далекого пожарища. Перед Кириллом раскинулась равнина, покрытая слежавшимся снегом, с нищим лесом, прореженным пожаром и ветрами, и кое-как замерзшей рекой.
Кирилл сделал шаг, услышал прежде голодное чавканье дороги, а потом почувствовал, как нога провалилась в холодную, скользкую жижу.
С удивлением он обнаружил на собственной ноге, под толстым слоем налипшей грязи, лапти или что-то очень на них похожее, а еще тряпицы, грязные, рваные, но искусно обмотанные по ноге какой-то бечевой.
Впереди и сзади него усталые лошади тянули телеги, рядом шли такие же темные и хмурые люди, как и он. Были тут и верховые. Одежда на них была причудлива соседством путевой нищеты и домашней роскоши. Залатанные тулупы, засаленные шапки этих нищих бродяг были украшены золотыми монетами, серебряными женскими украшениями, ярким шитьем и дорогим мехом. Не сразу Кирилл понял, что неудобно торчащее позади и свисающее с седел это оружие, и его следует опасаться.
Теперь Кирилл уже знал, что шли они долго, и люди, и лошади сильно устали. Но странные всадники молча двигались вперед, и все двигались вместе с ними. Нехитрая обувка Кирилла совсем размякла, а ноги, уставшие от хляби, сводила судорога. Вдруг нога наступила на твердое, и тело, почувствовав опору, запросило отдыха и покоя. Следующий шаг опять попал в холодную жижу, и Кирилл чуть оглянулся на покидаемый им островок устойчивости в этом незнакомом, зловеще молчаливом мире. Он увидел торчащую из грязного снега палку с несколькими сучками, напоминавшую руку со скрюченными пальцами.
По правую сторону от дороги боковым зрением он заметил движение. Точно ногу из дорожной хляби, Кирилл с усилием оторвал взгляд от конских и людских ног, месивших холодную грязь впереди него. Городошными фигурами рассыпались у речной излучины обгорелые, обвалившиеся избы. Страшная огненная бита пролетела над ними и скрылась где-то за рекой.
Кирилл опять уловил движение — серая волчья тень перебежала от одного пепелища к другому, следя за бредущими куда-то людьми. Тяжело поднялась в воздух и зависла на ветру воронья пара. Кирилл вдохнул воздух и вздрогнул.
С опозданием в несколько шагов он догадался, что наступил на мертвую человеческую руку.
Что же это за страна такая, где страшные, похожие на топи дороги, мостят человеческими телами? Что за земля, где волки и вороны сыты, а люди, голодные и разутые, бредут в неизвестном направлении и испуганно косятся на оружие за спинами раскосых дикарей? Что же это такое?..
Он, видимо, задал этот вопрос вслух, потому что вздрогнули плечи человека в капюшоне, единственного из всех сидевшего на телеге. Рука его выпросталась из складок темной накидки и застыла в воздухе предостерегающе для Кирилла.
На бледных пальцах висели потемневшие от многих тысяч прикосновений четки.
— Что это за земля? — спросил Кирилл тихо, не надеясь, что человек в капюшоне поймет его.
— Гиперборея, — ответил тот надтреснутым, простуженным голосом и закашлялся.
— Страна блаженных? — спросил Кирилл.
— Именно. Та самая страна блаженных, где люди устают от счастья, — человек в капюшоне говорил на странном наречии, отдаленно напоминавшем французский, но Кирилл почему-то его прекрасно понимал. — Солнце здесь заходит только один раз в год, земля ежегодно дает по два урожая, жители отличаются необычайным долголетием… Все так и есть, только солнца не видно в дыму пожарищ, два урожая в год снимает здесь смерть, а жители этой страны еще долго сохраняются под снегом и льдом…
Плечи собеседника заходили то ли от кашля, то ли от смеха.
— Куда мы идем? — попробовал Кирилл задать еще один вопрос.
— В Каракорум… В логово Левиафана восточного… "Кто может отворить двери лица его?
Круг зубов его — ужас. Крепкие щиты его великолепие; они скреплены как бы твердою печатью… От его чиханья показывается свет; глаза у него, как ресницы зари. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла.
Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя… Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов…" Туда наша с тобой невольничья дорога. Только твой хозяин вон, дремлет в седле, завывает какую-то языческую молитву, а мой… Не Людовик и не Иннокентий, не король и не папа. Он будет повыше рангом. Где только Он? Везде. И в твоем хозяине тоже. Дремлет в седле, воет языческую молитву. Везде Он. И в татарском хане он, в Левиафане восточном… «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить язык его?.. Будет ли он умолять тебя и говорить с тобою кротко? Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?..» Все так и есть… Посмотри на этих всадников. Их лохмотья украшены серьгами из Дамаска, хеттскими кольцами, ростовским золотым шитьем.
Никто «удою не вытащит» Левиафана: ни Русь, ни Швеция, ни Венгрия… «Это — верх путей Божиих: только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой…» С этим мечом я и иду к татарскому владыке. Меч этот — слово Божие…
— Так ты надеешься обратить монголов в христианскую веру? — догадался Кирилл.
Человек в капюшоне усмехнулся.
— Моя дорога очень долгая. Очень долгая, не сразу отозвался миссионер. — Сколько раз я говорил с ними в дороге! Сколько раз пытался заглядывать в их узкие глаза! Они только хищные рты кривят в усмешке и шипят мне, как змеи, свою степную правду. «Боги гонят под наши стрелы добычу, засевают степи сочной травой, дают обильный приплод нашим кобылицам. Они сковывают страхом сердца наших врагов, отдают нам его женщин, раздувают пламя пожаров над вражеским городом, — так отвечают они мне. — Ваш же Бог — бездельник и лоботряс. Он много говорит, но мало делает. Он развратил вас, посеял между единоверцами вражду. Вы душите и режете друг друга, а мы едины, как лук, стрела и тетива. Потому мы скоро дойдем до последнего моря… Зачем же ты так спешишь в Каракорум, если он скоро сам придет к тебе?» Так говорили они или еще обязательно мне скажут.
— Ты не веришь в свою миссию? Как же ты можешь совершать такое опасное путешествие без веры в успех? Зачем же ты туда едешь?
— Ты спрашиваешь меня: зачем я еду к Левиафану? — монах отодвинул тяжелый капюшон и краем глаза покосился на Кирилла. — Я не надеюсь вдеть в нос Левиафану кольцо и повести его, как быка, за собой в Рим или к королю Людовику. Я не так глуп, чтобы ехать за этим через страны и народы. Я надеюсь найти там кольцо…
Кириллу показалось, что странный монах назвал его по имени или это просто скрипнула деревянная ось телеги, нагруженной Святым Писанием.
— Кольцо?
— Оно затерялось где-то… Всцлывает то тут, то там… — монах забормотал что-то невнятное, но по-русски. — В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуни оно явилось на свет последний раз. Княгиня Евпраксиния владела им. Когда муж ее князь Федор Юрьевич Рязанский собирал дары Батыю, она сняла его с пальца и положила среди прочих сокровищ, как свой выкуп за Рязань… Не помогли ни дары, ни кольцо. Зарезали Федора Юрьевича Рязанского, княгиня Евпраксиния кинулась с высокого терема с младенцем на руках, а Рязань спалили дотла… Кольцо же не помогает никому, а наоборот… Никто не знает…
Я знаю… Все из-за кольца, все из-за него проклятого… Где его теперь искать?.. В Орде? У какой-нибудь из этих диких язычниц в юрте? Где оно?..
Устал я, Кирилл… Очень я устал…
Кирилл вздрогнул, потому что узнал этот голос. Он сделал два быстрых шага, насколько позволяла налипшая на ноги грязь. Ухватившись рукой за край телеги, другой сорвал капюшон с головы монаха…
— Женька! Это ты? Не может быть…
— Почему?! — удивился тот в ответ. — Все может быть, Кирилл, запомни — все может быть…
— Но как же так?! Разве ты не умер?!
— Умер?! — переспросил Невский. — Нет, не у всех это получается, Кирилл!
— Так где же ты?!
Женя, не ответив, обернулся. К ним уже приближались всадники. Маленькие их лошадки быстро вырастали в размерах. Вот уже грязь из-под огромных копыт полетела Кириллу в лицо.
Люди с темными лицами и оскаленными зубами склонились над ним, изогнувшись в седлах.
Правые руки их были заломлены назад. Кирилл сжался в ожидании удара в голову. Но удара не последовало, всадники исчезли вместе с конями, растворились в ставшем густым и темным воздухе. И Женя Невский с обозом стал теряться в этом вязком сумраке.
— Подожди! — задыхаясь, крикнул ему Марков. — Мы должны поговорить…
— Будет время для бесед еще, будет! — рассудительно заметил Невский. — Свидимся непременно…
— Когда?! — прокричал Марков стремительно исчезающей тени.
Не Невский удалялся от него со скоростью степного вихря, это самого Кирилла уносило прочь, словно иссохший и невесомый осенний лист. И бороться с увлекающей в никуда силой он был не в состоянии. Что-то Невский сам успел крикнуть ему за мгновение до того, как окончательно исчез из поля зрения. Но что?
Это была какая-то просьба. Просьба о помощи… Кому только надо было помочь? Кто кричал? Откуда вдруг взялась Евпраксинья? В руках у нее младенец. На ней такие знакомые красные сапожки. Где он их мог видеть? Красные сапожки почему-то взлетали и падали, словно кто-то танцевал, высоко вскидывая ноги, а потом летел куда-то вниз. Надо только внимательно всмотреться и что-то вспомнить. Только вот что надо вспомнить?.. Скажи, какая жизнь настоящая?
Залежалая иль пропащая? А никакая не лучше…
Опять все понеслось, закрутилось… Ни тебя нет, ни меня…. Что это плавает, поляризуется? Диполи, толстые диполи! Вот он, мир ионов! Лучший из возможных миров…
Он пробормотал что-то невнятное и задергался. В этот момент сердце его билось в учащенном ритме. Постаревшая Лукреция с блестящими глазами посмотрела на него равнодушно и отправилась по своим делам. Красные таблетки, с истинно змеиным хладнокровием предложенные ею доверчивому Маркову, были ЛСД — производным лизергиновой кислоты, популярным как у западных хиппи, так и у спецслужб по обе стороны океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Кирилл сказал, что думал.
— Богатая у вас фантазия, — усмехнулся доктор и впервые внимательно посмотрел на Маркова. — У наших пациентов все намного проще, намного проще… А вообще, у вас вид несколько утомленный. Страдаете бессонницей?
— Нет, у меня ночная работа. Этой ночью удалось поспать только пару часов.
— Вот и отлично. Полежите у нас пару дней, по крайней мере, отдохнете, отоспитесь. Замечательное импортное снотворное у нас имеется. Витаминчики разные — в вашем возрасте это просто необходимо. Тоже вам, пожалуй, пропишу…
— Так значит, вы меня хотите положить в ду… к себе?
— Кирилл Алексеевич, чтобы получить освобождение от службы в армии, вы должны провести здесь некоторое время. А как вы себе это представляли? Всего дня три-четыре, не больше.
Может, вы опасаетесь соседства? Совершенно напрасно. Лежать будете в отдельной палате. Хорошее питание, здоровый сон, витамины…
Я бы сам отдохнул подобным образом с превеликим удовольствием. А через пару деньков будете как огурчик, с белым билетом. Живите, учитесь, работайте, радуйтесь…
Пожилая седоволосая сестра с блестящими, будто нетрезвыми, глазами и улыбкой постаревшей Лукреции Борджиа протянула Кириллу красные таблетки.
— Витамины или снотворное? — спросил Марков.
— И то и другое сразу, — буркнула она.
Красный цвет — цвет тревоги. Но — назвался груздем, полезай в кузов, напомнил себе Кирилл. Он проглотил таблетки залпом с глотком из стаканчика и лег на спину, ожидая, когда придет сон. Хотел вспомнить последнее свидание с Джейн в аспирантской общаге на Плеханова. Он представил, как Джейн склоняется над ним, дразнит губами и языком. Вдруг лицо ее стало расползаться, глаза сузились и соединились в одну линию. Это была уже линия горизонта, а розовый язык потемнел и лег на небо серой полосой далекого пожарища. Перед Кириллом раскинулась равнина, покрытая слежавшимся снегом, с нищим лесом, прореженным пожаром и ветрами, и кое-как замерзшей рекой.
Кирилл сделал шаг, услышал прежде голодное чавканье дороги, а потом почувствовал, как нога провалилась в холодную, скользкую жижу.
С удивлением он обнаружил на собственной ноге, под толстым слоем налипшей грязи, лапти или что-то очень на них похожее, а еще тряпицы, грязные, рваные, но искусно обмотанные по ноге какой-то бечевой.
Впереди и сзади него усталые лошади тянули телеги, рядом шли такие же темные и хмурые люди, как и он. Были тут и верховые. Одежда на них была причудлива соседством путевой нищеты и домашней роскоши. Залатанные тулупы, засаленные шапки этих нищих бродяг были украшены золотыми монетами, серебряными женскими украшениями, ярким шитьем и дорогим мехом. Не сразу Кирилл понял, что неудобно торчащее позади и свисающее с седел это оружие, и его следует опасаться.
Теперь Кирилл уже знал, что шли они долго, и люди, и лошади сильно устали. Но странные всадники молча двигались вперед, и все двигались вместе с ними. Нехитрая обувка Кирилла совсем размякла, а ноги, уставшие от хляби, сводила судорога. Вдруг нога наступила на твердое, и тело, почувствовав опору, запросило отдыха и покоя. Следующий шаг опять попал в холодную жижу, и Кирилл чуть оглянулся на покидаемый им островок устойчивости в этом незнакомом, зловеще молчаливом мире. Он увидел торчащую из грязного снега палку с несколькими сучками, напоминавшую руку со скрюченными пальцами.
По правую сторону от дороги боковым зрением он заметил движение. Точно ногу из дорожной хляби, Кирилл с усилием оторвал взгляд от конских и людских ног, месивших холодную грязь впереди него. Городошными фигурами рассыпались у речной излучины обгорелые, обвалившиеся избы. Страшная огненная бита пролетела над ними и скрылась где-то за рекой.
Кирилл опять уловил движение — серая волчья тень перебежала от одного пепелища к другому, следя за бредущими куда-то людьми. Тяжело поднялась в воздух и зависла на ветру воронья пара. Кирилл вдохнул воздух и вздрогнул.
С опозданием в несколько шагов он догадался, что наступил на мертвую человеческую руку.
Что же это за страна такая, где страшные, похожие на топи дороги, мостят человеческими телами? Что за земля, где волки и вороны сыты, а люди, голодные и разутые, бредут в неизвестном направлении и испуганно косятся на оружие за спинами раскосых дикарей? Что же это такое?..
Он, видимо, задал этот вопрос вслух, потому что вздрогнули плечи человека в капюшоне, единственного из всех сидевшего на телеге. Рука его выпросталась из складок темной накидки и застыла в воздухе предостерегающе для Кирилла.
На бледных пальцах висели потемневшие от многих тысяч прикосновений четки.
— Что это за земля? — спросил Кирилл тихо, не надеясь, что человек в капюшоне поймет его.
— Гиперборея, — ответил тот надтреснутым, простуженным голосом и закашлялся.
— Страна блаженных? — спросил Кирилл.
— Именно. Та самая страна блаженных, где люди устают от счастья, — человек в капюшоне говорил на странном наречии, отдаленно напоминавшем французский, но Кирилл почему-то его прекрасно понимал. — Солнце здесь заходит только один раз в год, земля ежегодно дает по два урожая, жители отличаются необычайным долголетием… Все так и есть, только солнца не видно в дыму пожарищ, два урожая в год снимает здесь смерть, а жители этой страны еще долго сохраняются под снегом и льдом…
Плечи собеседника заходили то ли от кашля, то ли от смеха.
— Куда мы идем? — попробовал Кирилл задать еще один вопрос.
— В Каракорум… В логово Левиафана восточного… "Кто может отворить двери лица его?
Круг зубов его — ужас. Крепкие щиты его великолепие; они скреплены как бы твердою печатью… От его чиханья показывается свет; глаза у него, как ресницы зари. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла.
Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя… Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов…" Туда наша с тобой невольничья дорога. Только твой хозяин вон, дремлет в седле, завывает какую-то языческую молитву, а мой… Не Людовик и не Иннокентий, не король и не папа. Он будет повыше рангом. Где только Он? Везде. И в твоем хозяине тоже. Дремлет в седле, воет языческую молитву. Везде Он. И в татарском хане он, в Левиафане восточном… «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить язык его?.. Будет ли он умолять тебя и говорить с тобою кротко? Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?..» Все так и есть… Посмотри на этих всадников. Их лохмотья украшены серьгами из Дамаска, хеттскими кольцами, ростовским золотым шитьем.
Никто «удою не вытащит» Левиафана: ни Русь, ни Швеция, ни Венгрия… «Это — верх путей Божиих: только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой…» С этим мечом я и иду к татарскому владыке. Меч этот — слово Божие…
— Так ты надеешься обратить монголов в христианскую веру? — догадался Кирилл.
Человек в капюшоне усмехнулся.
— Моя дорога очень долгая. Очень долгая, не сразу отозвался миссионер. — Сколько раз я говорил с ними в дороге! Сколько раз пытался заглядывать в их узкие глаза! Они только хищные рты кривят в усмешке и шипят мне, как змеи, свою степную правду. «Боги гонят под наши стрелы добычу, засевают степи сочной травой, дают обильный приплод нашим кобылицам. Они сковывают страхом сердца наших врагов, отдают нам его женщин, раздувают пламя пожаров над вражеским городом, — так отвечают они мне. — Ваш же Бог — бездельник и лоботряс. Он много говорит, но мало делает. Он развратил вас, посеял между единоверцами вражду. Вы душите и режете друг друга, а мы едины, как лук, стрела и тетива. Потому мы скоро дойдем до последнего моря… Зачем же ты так спешишь в Каракорум, если он скоро сам придет к тебе?» Так говорили они или еще обязательно мне скажут.
— Ты не веришь в свою миссию? Как же ты можешь совершать такое опасное путешествие без веры в успех? Зачем же ты туда едешь?
— Ты спрашиваешь меня: зачем я еду к Левиафану? — монах отодвинул тяжелый капюшон и краем глаза покосился на Кирилла. — Я не надеюсь вдеть в нос Левиафану кольцо и повести его, как быка, за собой в Рим или к королю Людовику. Я не так глуп, чтобы ехать за этим через страны и народы. Я надеюсь найти там кольцо…
Кириллу показалось, что странный монах назвал его по имени или это просто скрипнула деревянная ось телеги, нагруженной Святым Писанием.
— Кольцо?
— Оно затерялось где-то… Всцлывает то тут, то там… — монах забормотал что-то невнятное, но по-русски. — В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуни оно явилось на свет последний раз. Княгиня Евпраксиния владела им. Когда муж ее князь Федор Юрьевич Рязанский собирал дары Батыю, она сняла его с пальца и положила среди прочих сокровищ, как свой выкуп за Рязань… Не помогли ни дары, ни кольцо. Зарезали Федора Юрьевича Рязанского, княгиня Евпраксиния кинулась с высокого терема с младенцем на руках, а Рязань спалили дотла… Кольцо же не помогает никому, а наоборот… Никто не знает…
Я знаю… Все из-за кольца, все из-за него проклятого… Где его теперь искать?.. В Орде? У какой-нибудь из этих диких язычниц в юрте? Где оно?..
Устал я, Кирилл… Очень я устал…
Кирилл вздрогнул, потому что узнал этот голос. Он сделал два быстрых шага, насколько позволяла налипшая на ноги грязь. Ухватившись рукой за край телеги, другой сорвал капюшон с головы монаха…
— Женька! Это ты? Не может быть…
— Почему?! — удивился тот в ответ. — Все может быть, Кирилл, запомни — все может быть…
— Но как же так?! Разве ты не умер?!
— Умер?! — переспросил Невский. — Нет, не у всех это получается, Кирилл!
— Так где же ты?!
Женя, не ответив, обернулся. К ним уже приближались всадники. Маленькие их лошадки быстро вырастали в размерах. Вот уже грязь из-под огромных копыт полетела Кириллу в лицо.
Люди с темными лицами и оскаленными зубами склонились над ним, изогнувшись в седлах.
Правые руки их были заломлены назад. Кирилл сжался в ожидании удара в голову. Но удара не последовало, всадники исчезли вместе с конями, растворились в ставшем густым и темным воздухе. И Женя Невский с обозом стал теряться в этом вязком сумраке.
— Подожди! — задыхаясь, крикнул ему Марков. — Мы должны поговорить…
— Будет время для бесед еще, будет! — рассудительно заметил Невский. — Свидимся непременно…
— Когда?! — прокричал Марков стремительно исчезающей тени.
Не Невский удалялся от него со скоростью степного вихря, это самого Кирилла уносило прочь, словно иссохший и невесомый осенний лист. И бороться с увлекающей в никуда силой он был не в состоянии. Что-то Невский сам успел крикнуть ему за мгновение до того, как окончательно исчез из поля зрения. Но что?
Это была какая-то просьба. Просьба о помощи… Кому только надо было помочь? Кто кричал? Откуда вдруг взялась Евпраксинья? В руках у нее младенец. На ней такие знакомые красные сапожки. Где он их мог видеть? Красные сапожки почему-то взлетали и падали, словно кто-то танцевал, высоко вскидывая ноги, а потом летел куда-то вниз. Надо только внимательно всмотреться и что-то вспомнить. Только вот что надо вспомнить?.. Скажи, какая жизнь настоящая?
Залежалая иль пропащая? А никакая не лучше…
Опять все понеслось, закрутилось… Ни тебя нет, ни меня…. Что это плавает, поляризуется? Диполи, толстые диполи! Вот он, мир ионов! Лучший из возможных миров…
Он пробормотал что-то невнятное и задергался. В этот момент сердце его билось в учащенном ритме. Постаревшая Лукреция с блестящими глазами посмотрела на него равнодушно и отправилась по своим делам. Красные таблетки, с истинно змеиным хладнокровием предложенные ею доверчивому Маркову, были ЛСД — производным лизергиновой кислоты, популярным как у западных хиппи, так и у спецслужб по обе стороны океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47