обычный воскресный фланер, явившийся на любовное свидание, а то и на поиски приключений.
Юный Рене вылез из кузова — его было просто не узнать! Туфли на высоких каблуках, шелковая блузка взамен майки, брюки вполне могли сойти за женские. На бледном, несколько женственном лице — косметика: губы подкрашены, глаза подрисованы, бритую голову украшает белокурый парик.
Он подошел к мужчине, тот взял его под руку, и они начали прогуливаться под деревьями. Это выглядело как обычное свидание и вряд ли могло заинтересовать какого-нибудь прохожего.
На сей раз в отличие от прошлого воскресенья поблизости не было ни машин ДСТ, ни его сотрудников, которые в поисках агентов КГБ вели игру в воров и полицейских. Разговор между Феликсом и Рене продолжался пятнадцать минут, и немногие свидетели этой встречи реагировали в точности как Люк — молодой полицейский из Нанта: с понимающей улыбкой провожали взглядом почтенного бизнесмена, назначившего в воскресный день свидание своей юной секретарше. Или официантке, которая по будням подает ему кофе со сливками в каком-нибудь кафе…
Потом Рене снова забрался в кузов грузовичка и вскоре уселся за руль, уже в мужском обличье. А тот, кого называли Феликсом, поспешил к шоссе, остановил такси и приказал ехать в Порт Дофен.
Рене еще некоторое время колесил по лесу, убедился, что за ним никто не следит, и, повернув к Порт Отей, въехал в город. Спустя десять минут грузовичок был припаркован на узкой улочке недалеко от моста Мирабо, а его хозяин пешком дошел до «Марии Луизы» и поднялся на борт.
— Планы меняются, — сообщил он человеку, который вел прошлое заседание. — Главную операцию, назначенную на следующую неделю, надо провести раньше. Во вторник.
— О Господи, через сорок восемь часов! Не получится.
— Мне поручено передать, что это должно быть сделано, невзирая ни на какие трудности. Так сказал Феликс.
Глаза Рене сияли, он говорил с жаром, будто выполняя священную миссию.
— А он не объяснил, чем вызвана такая спешка?
— В среду произойдет одно политическое событие, на которое мы должны повлиять. Наша акция будет несравненно значительнее во вторник, нежели неделю спустя. Не позволяйте самой акции опьянить себя, — так он сказал. — Помните о ее политическом эффекте. Смерть во вторник будет означать куда больше, чем та же смерть в среду. Вот что он еще сказал!
— Но акция должна остаться той же самой?
— Абсолютно той же.
Собеседник покачал головой.
— А насчет протокола Комитета обороны что он сказал?
— Его надо доставить Сейнаку в «Юманите», и полиция сразу туда кинется. Он согласился, что первоначальный план был чересчур сложен. Мы должны тайком предупредить префектуру, но он и сам что-то предпримет.
— А когда отнести конверт?
— Ровно в шесть вечера в среду…
В воскресенье у Альфреда Баума был один из его редких выходных, и он об руку с Эстеллой прогуливался в широких брюках, белой рубашке с открытым воротом и широкополой шляпе. Здесь, на ежегодной версальской выставке кошек, он больше не был полицейским со специальными функциями, его друзья среди любителей кошек полагали, что он просто где-то служит. Здесь он считался экспертом по длинношерстным породам, с прочной репутацией в масштабах всего парижского региона. В такие дни со своими закадычными друзьями, в основном чопорными дамами, разделявшими его пристрастие, он проводил долгие счастливые часы, обсуждая качества экспонатов, оценивая густоту их меха, расстояние между ушами и чистоту окраски радужной оболочки.
Его собственная пара в свое время выиграла немало призов, в том числе первый приз на выставке в Жантийи, и если уж придется уходить в отставку, то немалым утешением ему послужит возможность завести еще нескольких кошек, ходить на такие выставки, наслаждаясь скромным сознанием того, что ты признанный эксперт, и время от времени приносить домой кое-какие награды.
Эстелла, которая не так уж боготворила кошек, радовалась, однако, всему, что могло отвлечь ее Альфреда от работы, и любила выставки — единственное место, где они бывали вдвоем.
Но на этот раз, хотя среди экспонатов было несколько действительно замечательных, Баум никак не мог полностью переключиться на кошек. Печень все еще ныла. А из головы не шли события прошлой недели. Чувствуя, что он просто не имеет права тратить на это время, он все же не мог изгнать своего беса: сцены свидания в Булонском лесу…
— Тебя сегодня и выставка не радует, — заметила Эстелла.
— Ты права, к сожалению. Это из-за печени.
— Не о кошках думаешь, а о работе.
Баум улыбнулся.
— Смотри-ка, — сказал он. — Вот этот наверняка получит приз: хвост до чего пушист! И глаза оранжевые, обрати внимание. Очень перспективный кот!
Эстелла покачала головой:
— Альфред, ты просто невозможен!
— Знаю, детка. Но ведь я тебя предупреждал, когда мы поженились.
Он усмехнулся и запечатлел на ее щеке поцелуй.
Тем же воскресным днем в одном загородном доме в Иври проходило заседание центрального комитета французской компартии. Генеральным секретарем был избран Жак Фруассар, бывший рабочий-металлист из Валансьена. Он произнес трехчасовую речь. Отдавая дань своему предшественнику, он полностью, однако, отверг его политику альянса с социалистами в правительстве. «Франция нуждается в кардинальных социальных переменах, — провозгласил он. — А социалисты никаких перемен не желают: это капитулянты и реформисты. Объективно говоря, они агенты реакции. Мы, со своей стороны, должны предложить стране радикальную альтернативу — коммунистическую программу, направленную против большого капитала и защищающую интересы трудящихся».
Когда на следующий день открылась биржа, никто уже не обращал внимания на заголовки в газетах, все еще предсказывавшие победу левых на выборах. К концу дня на шестнадцать пунктов упали в цене акции. Кроме того, при международном обмене франки шли плохо. К закрытию биржи после всех перипетий этого дня курс франка по отношению к западногерманской марке оказался ниже, чем когда-либо. И начался в крупных масштабах нелегальный провоз франков через границу в чемоданах и портфелях, в автомобильных багажниках — процесс, который вскоре стал неуправляемым.
«Буржуазия демонстрирует отсутствие патриотизма, — подстрекала „Юманите“. — Только рабочий класс под руководством коммунистической партии способен защитить интересы нации».
В правлении Французского банка состоялось заседание, на котором были выработаны меры по защите курса франка. Однако ни одна из них не возымела эффекта. Страх перед левыми все больше овладевал умами биржевых маклеров, банкиров, промышленников, консультантов тех старых дам, которые изо всех сил старались прожить на годовой доход с капитала: инфляция захлестывала всех их с головой…
Глава 8
На следующий день после посещения кошачьей выставки Альфред Баум сделал простую вещь: он позвонил на работу Арману Сейнаку, главному редактору «Юманите» и члену политбюро компартии.
— Говорит Баум — заместитель начальника департамента безопасности, — начал он дружелюбно. — Я хотел бы повидаться с вами, господин Сейнак.
— Странно. Какое отношение я имею к контрразведке? Вы же занимаетесь шпионами, не так ли?
— Как правило. Я и не предполагаю, будто вы подходите под эту категорию. Тем не менее я бы хотел побеседовать с вами и могу поручиться, что для вас эта беседа окажется столь же интересной, сколь и для меня.
Наступило молчание. Потом Сейнак сказал:
— Перезвоню через десять минут. Какой у вас номер?
Баум назвал номер своего прямого телефона, и через десять минут действительно раздался звонок.
— Это Сейнак. Мой телефон в «Юма» прослушивается, — может, вашей же службой. Я перешел к другому аппарату…
«…И посоветовался с коллегами», — мысленно добавил Баум, а вслух произнес:
— Отлично. Повторяю: я бы хотел с вами встретиться. Сегодня же.
— Хорошо. Где?
— На нейтральной территории. И пусть об этом никто не знает. Жду вас на речном трамвайчике, который отходит от моста Альма в два семнадцать. Поднимитесь на верхнюю палубу и займите место в кормовой части. Приятно прогуляться по реке в такую жарищу.
— Договорились, я приду.
Баум выпил пива, съел сандвич и на служебной машине отправился к мосту Гренель, на остановку речного трамвая. Солнце с безоблачного неба палило нещадно, и он пожалел, что не оделся более подходяще для прогулки по реке. Усевшись на палубе, он надвинул шляпу на глаза, защищаясь от солнца, и тщательно перебрал в уме то, что надлежало сообщить коммунистическому лидеру. Промаха быть не должно. Игра стоит свеч.
На остановке возле Альма на палубу поднялись трое, один из них — высокий мужчина профессорской внешности, с гривой седых волос и орлиным профилем. Озираясь, будто ожидая ловушки, он прошел на корму. Когда он поравнялся с Баумом, тот приподнял шляпу.
— Господин Сейнак! Я узнал вас.
— Не могу ответить вам той же любезностью. Покажите, пожалуйста, свое удостоверение.
Сейнак опустился рядом и испытующе посмотрел на Баума.
— Вполне разумно, — Баум протянул ему удостоверение с фотографией и описанием примет. Сейнак внимательно изучил его.
— Бывают и провокации, — произнес он неопределенно.
— Знаю. Вот это мы и обсудим.
Сейнак не ответил, лишь достал пачку американских сигарет, предложил Бауму и закурил сам.
— Расскажу вам одну странную историю. Вас, наверно, удивит, почему я решил вам довериться. Ответ прост: у меня нет выбора. Вы поймете, как сильно я тут рискую, но в этом деле у нас общий интерес.
Сейнак молча кивнул.
— К нам по чистой случайности попали фотокопии документов государственной важности. Адресованы они, представьте, вам. Сразу скажу: если это не провокация и документы посланы с вашего ведома, то вы виновны в серьезном преступлении, и тогда мы, считайте, по разные стороны барьера. Если же это провокация, то наши интересы полностью совпадают.
Сейнак бросил на Баума взгляд из-под тяжелых век и медленно повернулся к нему всем телом, так что они оказались лицом к лицу. С минуту он молчал, потом задал вопрос:
— Магнитофон у вас с собой, господин Баум?
— Хотите, проверьте мои карманы, — ответил Баум. — Или можете говорить как угодно тихо, так, что ни одно подслушивающее устройство не возьмет. Мы должны быть честны друг с другом.
— Расскажите подробнее об этой провокации, вы, конечно, отдаете себе отчет, что это именно провокация. Иначе вы бы не разговаривали со мной, а просто задержали…
— Рассказать подробно о документах я не вправе. — Баум тщательно подбирал слова. — Но у меня есть основания думать, что вскоре будет предпринята еще одна попытка передать их вам.
— Разве они не у вас?
— Скажем так: должны быть у нас, но их нет. Во всяком случае, если я окажусь прав, то вам угрожает серьезная опасность: если секретные документы пробудут в ваших руках хотя бы полминуты, то вы ни за что не докажете, будто не стремились их заполучить, не намеревались использовать или передать третьему лицу.
— Мы политическая партия, а не шпионская организация, — сухо заметил Сейнак.
— Но вы также издаете газету, которая не всегда корректно нападает на правительство. Я должен вас предупредить, что если вы не примете мое предложение, а предпочтете получить эти документы и использовать их на страницах газеты, то попадете в глупое положение. Я ведь вам сказал, что они побывали в наших руках. И вы, естественно, понимаете, что мы бы не выпустили их в том виде, в каком они к нам попали. Скажем так: это несколько исправленные государственные секреты.
Сейнак ухмыльнулся.
— Стало быть, провокация превратилась в контрпровокацию. Кажется, вы, охотники за шпионами, называете это дезинформацией.
— Правильно. Но тут есть проблема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Юный Рене вылез из кузова — его было просто не узнать! Туфли на высоких каблуках, шелковая блузка взамен майки, брюки вполне могли сойти за женские. На бледном, несколько женственном лице — косметика: губы подкрашены, глаза подрисованы, бритую голову украшает белокурый парик.
Он подошел к мужчине, тот взял его под руку, и они начали прогуливаться под деревьями. Это выглядело как обычное свидание и вряд ли могло заинтересовать какого-нибудь прохожего.
На сей раз в отличие от прошлого воскресенья поблизости не было ни машин ДСТ, ни его сотрудников, которые в поисках агентов КГБ вели игру в воров и полицейских. Разговор между Феликсом и Рене продолжался пятнадцать минут, и немногие свидетели этой встречи реагировали в точности как Люк — молодой полицейский из Нанта: с понимающей улыбкой провожали взглядом почтенного бизнесмена, назначившего в воскресный день свидание своей юной секретарше. Или официантке, которая по будням подает ему кофе со сливками в каком-нибудь кафе…
Потом Рене снова забрался в кузов грузовичка и вскоре уселся за руль, уже в мужском обличье. А тот, кого называли Феликсом, поспешил к шоссе, остановил такси и приказал ехать в Порт Дофен.
Рене еще некоторое время колесил по лесу, убедился, что за ним никто не следит, и, повернув к Порт Отей, въехал в город. Спустя десять минут грузовичок был припаркован на узкой улочке недалеко от моста Мирабо, а его хозяин пешком дошел до «Марии Луизы» и поднялся на борт.
— Планы меняются, — сообщил он человеку, который вел прошлое заседание. — Главную операцию, назначенную на следующую неделю, надо провести раньше. Во вторник.
— О Господи, через сорок восемь часов! Не получится.
— Мне поручено передать, что это должно быть сделано, невзирая ни на какие трудности. Так сказал Феликс.
Глаза Рене сияли, он говорил с жаром, будто выполняя священную миссию.
— А он не объяснил, чем вызвана такая спешка?
— В среду произойдет одно политическое событие, на которое мы должны повлиять. Наша акция будет несравненно значительнее во вторник, нежели неделю спустя. Не позволяйте самой акции опьянить себя, — так он сказал. — Помните о ее политическом эффекте. Смерть во вторник будет означать куда больше, чем та же смерть в среду. Вот что он еще сказал!
— Но акция должна остаться той же самой?
— Абсолютно той же.
Собеседник покачал головой.
— А насчет протокола Комитета обороны что он сказал?
— Его надо доставить Сейнаку в «Юманите», и полиция сразу туда кинется. Он согласился, что первоначальный план был чересчур сложен. Мы должны тайком предупредить префектуру, но он и сам что-то предпримет.
— А когда отнести конверт?
— Ровно в шесть вечера в среду…
В воскресенье у Альфреда Баума был один из его редких выходных, и он об руку с Эстеллой прогуливался в широких брюках, белой рубашке с открытым воротом и широкополой шляпе. Здесь, на ежегодной версальской выставке кошек, он больше не был полицейским со специальными функциями, его друзья среди любителей кошек полагали, что он просто где-то служит. Здесь он считался экспертом по длинношерстным породам, с прочной репутацией в масштабах всего парижского региона. В такие дни со своими закадычными друзьями, в основном чопорными дамами, разделявшими его пристрастие, он проводил долгие счастливые часы, обсуждая качества экспонатов, оценивая густоту их меха, расстояние между ушами и чистоту окраски радужной оболочки.
Его собственная пара в свое время выиграла немало призов, в том числе первый приз на выставке в Жантийи, и если уж придется уходить в отставку, то немалым утешением ему послужит возможность завести еще нескольких кошек, ходить на такие выставки, наслаждаясь скромным сознанием того, что ты признанный эксперт, и время от времени приносить домой кое-какие награды.
Эстелла, которая не так уж боготворила кошек, радовалась, однако, всему, что могло отвлечь ее Альфреда от работы, и любила выставки — единственное место, где они бывали вдвоем.
Но на этот раз, хотя среди экспонатов было несколько действительно замечательных, Баум никак не мог полностью переключиться на кошек. Печень все еще ныла. А из головы не шли события прошлой недели. Чувствуя, что он просто не имеет права тратить на это время, он все же не мог изгнать своего беса: сцены свидания в Булонском лесу…
— Тебя сегодня и выставка не радует, — заметила Эстелла.
— Ты права, к сожалению. Это из-за печени.
— Не о кошках думаешь, а о работе.
Баум улыбнулся.
— Смотри-ка, — сказал он. — Вот этот наверняка получит приз: хвост до чего пушист! И глаза оранжевые, обрати внимание. Очень перспективный кот!
Эстелла покачала головой:
— Альфред, ты просто невозможен!
— Знаю, детка. Но ведь я тебя предупреждал, когда мы поженились.
Он усмехнулся и запечатлел на ее щеке поцелуй.
Тем же воскресным днем в одном загородном доме в Иври проходило заседание центрального комитета французской компартии. Генеральным секретарем был избран Жак Фруассар, бывший рабочий-металлист из Валансьена. Он произнес трехчасовую речь. Отдавая дань своему предшественнику, он полностью, однако, отверг его политику альянса с социалистами в правительстве. «Франция нуждается в кардинальных социальных переменах, — провозгласил он. — А социалисты никаких перемен не желают: это капитулянты и реформисты. Объективно говоря, они агенты реакции. Мы, со своей стороны, должны предложить стране радикальную альтернативу — коммунистическую программу, направленную против большого капитала и защищающую интересы трудящихся».
Когда на следующий день открылась биржа, никто уже не обращал внимания на заголовки в газетах, все еще предсказывавшие победу левых на выборах. К концу дня на шестнадцать пунктов упали в цене акции. Кроме того, при международном обмене франки шли плохо. К закрытию биржи после всех перипетий этого дня курс франка по отношению к западногерманской марке оказался ниже, чем когда-либо. И начался в крупных масштабах нелегальный провоз франков через границу в чемоданах и портфелях, в автомобильных багажниках — процесс, который вскоре стал неуправляемым.
«Буржуазия демонстрирует отсутствие патриотизма, — подстрекала „Юманите“. — Только рабочий класс под руководством коммунистической партии способен защитить интересы нации».
В правлении Французского банка состоялось заседание, на котором были выработаны меры по защите курса франка. Однако ни одна из них не возымела эффекта. Страх перед левыми все больше овладевал умами биржевых маклеров, банкиров, промышленников, консультантов тех старых дам, которые изо всех сил старались прожить на годовой доход с капитала: инфляция захлестывала всех их с головой…
Глава 8
На следующий день после посещения кошачьей выставки Альфред Баум сделал простую вещь: он позвонил на работу Арману Сейнаку, главному редактору «Юманите» и члену политбюро компартии.
— Говорит Баум — заместитель начальника департамента безопасности, — начал он дружелюбно. — Я хотел бы повидаться с вами, господин Сейнак.
— Странно. Какое отношение я имею к контрразведке? Вы же занимаетесь шпионами, не так ли?
— Как правило. Я и не предполагаю, будто вы подходите под эту категорию. Тем не менее я бы хотел побеседовать с вами и могу поручиться, что для вас эта беседа окажется столь же интересной, сколь и для меня.
Наступило молчание. Потом Сейнак сказал:
— Перезвоню через десять минут. Какой у вас номер?
Баум назвал номер своего прямого телефона, и через десять минут действительно раздался звонок.
— Это Сейнак. Мой телефон в «Юма» прослушивается, — может, вашей же службой. Я перешел к другому аппарату…
«…И посоветовался с коллегами», — мысленно добавил Баум, а вслух произнес:
— Отлично. Повторяю: я бы хотел с вами встретиться. Сегодня же.
— Хорошо. Где?
— На нейтральной территории. И пусть об этом никто не знает. Жду вас на речном трамвайчике, который отходит от моста Альма в два семнадцать. Поднимитесь на верхнюю палубу и займите место в кормовой части. Приятно прогуляться по реке в такую жарищу.
— Договорились, я приду.
Баум выпил пива, съел сандвич и на служебной машине отправился к мосту Гренель, на остановку речного трамвая. Солнце с безоблачного неба палило нещадно, и он пожалел, что не оделся более подходяще для прогулки по реке. Усевшись на палубе, он надвинул шляпу на глаза, защищаясь от солнца, и тщательно перебрал в уме то, что надлежало сообщить коммунистическому лидеру. Промаха быть не должно. Игра стоит свеч.
На остановке возле Альма на палубу поднялись трое, один из них — высокий мужчина профессорской внешности, с гривой седых волос и орлиным профилем. Озираясь, будто ожидая ловушки, он прошел на корму. Когда он поравнялся с Баумом, тот приподнял шляпу.
— Господин Сейнак! Я узнал вас.
— Не могу ответить вам той же любезностью. Покажите, пожалуйста, свое удостоверение.
Сейнак опустился рядом и испытующе посмотрел на Баума.
— Вполне разумно, — Баум протянул ему удостоверение с фотографией и описанием примет. Сейнак внимательно изучил его.
— Бывают и провокации, — произнес он неопределенно.
— Знаю. Вот это мы и обсудим.
Сейнак не ответил, лишь достал пачку американских сигарет, предложил Бауму и закурил сам.
— Расскажу вам одну странную историю. Вас, наверно, удивит, почему я решил вам довериться. Ответ прост: у меня нет выбора. Вы поймете, как сильно я тут рискую, но в этом деле у нас общий интерес.
Сейнак молча кивнул.
— К нам по чистой случайности попали фотокопии документов государственной важности. Адресованы они, представьте, вам. Сразу скажу: если это не провокация и документы посланы с вашего ведома, то вы виновны в серьезном преступлении, и тогда мы, считайте, по разные стороны барьера. Если же это провокация, то наши интересы полностью совпадают.
Сейнак бросил на Баума взгляд из-под тяжелых век и медленно повернулся к нему всем телом, так что они оказались лицом к лицу. С минуту он молчал, потом задал вопрос:
— Магнитофон у вас с собой, господин Баум?
— Хотите, проверьте мои карманы, — ответил Баум. — Или можете говорить как угодно тихо, так, что ни одно подслушивающее устройство не возьмет. Мы должны быть честны друг с другом.
— Расскажите подробнее об этой провокации, вы, конечно, отдаете себе отчет, что это именно провокация. Иначе вы бы не разговаривали со мной, а просто задержали…
— Рассказать подробно о документах я не вправе. — Баум тщательно подбирал слова. — Но у меня есть основания думать, что вскоре будет предпринята еще одна попытка передать их вам.
— Разве они не у вас?
— Скажем так: должны быть у нас, но их нет. Во всяком случае, если я окажусь прав, то вам угрожает серьезная опасность: если секретные документы пробудут в ваших руках хотя бы полминуты, то вы ни за что не докажете, будто не стремились их заполучить, не намеревались использовать или передать третьему лицу.
— Мы политическая партия, а не шпионская организация, — сухо заметил Сейнак.
— Но вы также издаете газету, которая не всегда корректно нападает на правительство. Я должен вас предупредить, что если вы не примете мое предложение, а предпочтете получить эти документы и использовать их на страницах газеты, то попадете в глупое положение. Я ведь вам сказал, что они побывали в наших руках. И вы, естественно, понимаете, что мы бы не выпустили их в том виде, в каком они к нам попали. Скажем так: это несколько исправленные государственные секреты.
Сейнак ухмыльнулся.
— Стало быть, провокация превратилась в контрпровокацию. Кажется, вы, охотники за шпионами, называете это дезинформацией.
— Правильно. Но тут есть проблема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37