Я же не мог попросить его подписать протокол после того, как восстановил его с плёнки.
— Тогда не нужно.
Владимир Иванович не был склочником, но с детства любил проникать в чужие тайны и вести расследования. В школе-интернате, где он учился со второго по десятый класс, за его страсть товарищи даже дали ему кличку Пинкертон. В течение дня Дубков посетил ещё три кафе в разных частях города, и к концу дня его бумажник был пуст. Ровно в шесть пятьдесят вечера он переступил порог гостиницы «Москва». Два любезно улыбающихся охранника, занимавших позиции рядом со швейцаром, одетым в форму, напоминающую помесь генеральского мундира с ливреей лакея, вежливо осведомились:
— Вы на презентацию?
— Да, — так же любезно заулыбался Дубков.
— Приглашение, пожалуйста.
Владимир Иванович вынул из старой потёртой журналистской папки конверт, который какой-то «Русский клуб» прислал в редакцию вместе с экземпляром «Бездны». Получив от главного редактора послание клуба и не разжившись комментариями, Дубков уже склонялся к тому, чтобы подарить книгу кому-нибудь из сотрудников, а конверт выкинуть в корзину для мусора, но магическое слово «презентация» ассоциировалось с халявной выпивкой и закуской, поэтому он сунул конверт в папку на всякий случай, не исключая, что сходит на это мероприятие, чтобы поесть. Но когда он скуки ради перелистал книгу, то немедленно сунул её туда же в папку и, придя поздно вечером домой, принялся читать.
Книга произвела на него сильное впечатление, породив целый диапазон противоречивых чувств. Будучи убеждённым демократом, Владимир Иванович не мог принять описываемую в книге диктатуру. Но в то же время он затруднялся ответить самому себе, есть ли другой путь. И ещё один момент сильно заинтересовал его: некоторые события, описанные автором, совпадали с криминальными материалами, полученными когда-то от его осведомителей в прокуратуре. В памяти всплыло, как, потратив массу времени и сил на написание статей о творившемся криминальном беспределе в высших эшелонах власти, он матерился извозчичьим матом, выбрасывая статьи в корзину, после того как Саня отказался их печатать и настоятельно посоветовал никому не показывать. Из книги следовало, что автор описывал реальные события. Реальные события прошлого. Тогда где гарантия, что события будущего, описанные в «Бездне», тоже не станут реальностью?
— На второй этаж, — сказал охранник.
Владимир Иванович поднялся по лестнице и вскоре оказался в банкетном зале. Вокруг столов с выпивкой и закуской тусовалось человек триста. Вспомнив, что завтрака не будет, так как на закупку провизии у него не было времени, а холодильник уже отдавал поразительным резонансом. Дубков протиснулся к столику и спешно накидал на тарелку кое-какой закуски.
Поедая дармовые деликатесы, он внимательно разглядывал присутствующих. Публика была самая разношёрстная. Преобладали люди с внешностью «свободных художников». Мелькнуло несколько знакомых физиономий коллег-журналистов. Установленный где-то невидимый репродуктор время от времени вещал:
«Дамы и господа! Вы присутствуете на презентации книги Алексея Иванова „Бездна“«.
Потолкавшись ещё с полчаса и выпив граммов двести коньяка, Дубков уже было собрался домой, придя к выводу, что это обычная тусовка, для которой совершенно случайно избрали в качестве повода заинтересовавшую его книгу, как вдруг громкоговоритель пригласил всех участников в зал на встречу с «соратником автора». Судорожно проглотив последний кусок осетрины, Владимир Иванович направился за толпой, прислушиваясь, о чем говорят собравшиеся.
— Ты что! — говорил длинный субъект в очках своему спутнику, — это же знаменитая книга. Я за ней полгода охочусь. Дали почитать на два дня, а когда пошёл покупать, её уже из продажи изъяли.
«Неудивительно, — подумал Дубков. — Удивительно, что её вообще напечатали».
В зале на сцене стоял стол, за которым сидели мужчина мрачной наружности и блондинка средних лет. Как только публика расселась, блондинка встала из-за стола и обратилась к залу:
— Дамы и господа! Я прошу вас почтить память Алексея Ивановича Иванова, автора книги «Бездна», трагически погибшего несколько дней назад.
Дубков машинально встал, с удивлением отметив, что он подспудно ожидал чего-нибудь такого. С мест поднялась и вся публика. На их лицах Дубков не мог прочитать ничего, кроме любопытства.
— Самая лучшая реклама для скандального произведения, — вполголоса сказал его сосед.
— Прошу садиться, — продолжила женщина. — Разрешите представить вам соратника и друга автора Евгения Владимировича Мячкова.
Слегка откашлявшись, Мячков обратился к залу:
— Уважаемые дамы и господа! Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли на презентацию нашей книги, и попросить не задавать мне никаких вопросов о трагической смерти её автора. Сконцентрируемся на тех проблемах, которые отразил в «Бездне» Алексей Иванович.
Он сел и устремил взгляд глаз-буравчиков в зал. Встретившись с ним взглядом. Дубков почувствовал некоторое раздражение. Он не любил личностей, демонстрирующих свой магнетизм на слабонервных.
С места поднялся молодой человек, в котором Дубков узнал скандального репортёра «Московского комсомольца». Держа в руке диктофон, он обратился к Мячкову:
— Евгений Владимирович, в книге «Бездна» автор в положительных тонах описывает установление диктаторского режима в нашей стране. Более того, он рисует диктатуру и диктатора-мессию как панацею от всех бед, которые на нас обрушились с наступлением демократии. Не кажется ли вам, что мы слишком много заплатили за демократию, чтобы откатываться назад к диктатуре?
— Спасибо за вопрос, — сказал Мячков, улыбаясь одними губами. — Я постараюсь дать не ответ на него, а анализ происходящего, с тем чтобы ответ на ключевой вопрос книги каждый себе дал самостоятельно. — Он помолчал, словно собираясь с мыслями, затем тряхнул головой и заговорил тихим вкрадчивым голосом. — Итак, сначала о демократии. Что вы подразумеваете под этим термином? Если возможность кричать на улицах и в СМИ, что президент свинья, или публиковать факты казнокрадства, то у нас, безусловно, демократическое государство. Потому что нынешний режим в отличие от прежнего, коммунистического, прекрасно понимает, что караван идёт, даже если собаки лают. Но имеется ли у нас главный показатель демократии, свободный рынок? То есть равные для всех условия ведения бизнеса. Имеются ли у нас средства контроля за государственными финансами? Имеется ли у нас независимый парламент, который не покупается и не продаётся? Имеется ли у нас Конституция, отражающая интересы общества, а не семейных кланов? Возможны ли у нас нефальсифицированные выборы? Может ли рядовой россиянин добиться соблюдения своих конституционных прав? Пусть каждый честно ответит самому себе на эти вопросы. Не вслух. Про себя.
Мячков сделал паузу и выжидательно посмотрел на зал. Аудитория слушала с интересом и не выказывала желания вступать в полемику. Все, о чем говорил оратор, было прекрасно известно каждому. И каждый подспудно понимал, что на пути демократии в России создана такая стена, в сравнении с которой весь прежний советский аппарат подавления — детская игрушка. И в то же время сущность каждого протестовала против ликвидации иллюзий, навеянных внешними признаками того, что называлось демократией.
— А теперь, — вновь заговорил Мячков, — пусть каждый даст себе ответ на второй вопрос. А нужно ли нам эту систему менять, или лучше оставить все, как есть? — Он помолчал несколько секунд, словно давая аудитории подумать, а затем продолжил: — И наконец, ответьте себе на третий вопрос: какими методами это можно изменить, а какие не дадут результатов.
Время Мячков рассчитал таким образом, что Дубков, как и все остальные, не имел возможности подумать и выискать аргументы, опровергающие основные идеи «Бездны», или найти хотя бы какие-нибудь доказательства пользы существующей формы правления. Он мысленно похвалил представителя «Бездны» за удачное построение схемы полемики, а точнее, воздействия на аудиторию, и встал.
— Милостивый государь, — иронично заговорил Владимир Иванович, — должен признаться, что ваши вопросы исключают альтернативу в ответах, но… — он обернулся и обвёл взглядом аудиторию, — вся положительная основа диктатуры, описанной в книге, и государственность диктатора зиждятся на его высоких моральных качествах. Где гарантия, что, получив неограниченные возможности в управлении государством, он не трансформируется в нынешнего президента? Ведь сегодняшний правитель в восьмидесятые годы представал перед нами не менее нравственной фигурой. А что было потом, мы все видели.
На лице оппонента отразилось полное понимание опасений Дубкова. Он даже кивнул головой.
— Очень хороший вопрос. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам, — саркастически бросил Владимир Иванович и сел на место.
— Итак. Из вопроса следует, что отсутствие демократии в стране безоговорочно признается уважаемым… — он вопросительно посмотрел на Дубкова.
— Владимир Иванович, — поклонился, не вставая, Дубков.
— …Владимиром Ивановичем, — закончил фразу Мячков. — Теперь относительно гарантий. Посмотрим ретроспективно на события в нашей стране. Вспомним май 1999 года. Если вы не забыли, в стране имел место государственный переворот по латиноамериканской модели, хотя внешне все выглядело как очередная смена правительства. Я говорю по латиноамериканской, потому что власть была захвачена семейным кланом. Даже пресса использовала термин «Семья», как будто речь шла о клане Самосы или Стресснера. В течение двух недель в руках Семьи оказались практически все финансы государства. Казна, источники её пополнения (я имею в виду государственные монополии). Центральный банк, Сбербанк и так далее. Со стороны населения не было ни малейших признаков протеста. В этой связи я позволю себе зачитать одну цитату из книги, на презентации которой мы присутствуем.
Он взял со стола книгу, полистал страницы и, найдя нужное место, начал читать: «Приход диктатора, а точнее, его замена была исключена в силу созданной режимом системы управления государством, поскольку захват финансов в стране, где все продаются и покупаются, где политические партии и общественные движения являются не чем иным, как коммерческими структурами, торгующими своими голосами в парламенте, означал такую непоколебимость семейного клана, которой ещё не знала мировая история. Казалось, что новая форма диктатуры установилась на долгие годы. Однако, как это иногда бывает даже в самых просчитанных и управляемых исторических процессах, вмешался фатум. Начались стихийные волнения населения. То тут, то там возникали стихийные очаги сопротивления. Их подавляли, но они возникали вновь. Начиналась социальная цепная реакция».
Мячков закрыл книгу и посмотрел на Дубкова:
— Я не заметил гарантий, — сказал Владимир Иванович, сохраняя саркастический тон.
— Очень жаль, — не менее саркастично ответил Мячков. — Очень жаль, что вы не поняли, что при любой форме правления вы не получите никаких гарантий, если не создадите их сами. Только правильная реакция масс, и нас с вами в том числе, может быть гарантией того, что нас не будут очередной раз тыкать мордой в дерьмо.
— Мы это уже слышали от большевиков, — крикнула с места какая-то эксцентричная дама. — Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой.
— Ну! И разве они в этом были не правы? А теперь разрешите мне сказать несколько слов о книге. — И не дожидаясь, когда президиум ответит согласием, Дубков встал и вышел вперёд, повернувшись лицом к залу. — Уважаемые дамы и господа, граждане и товарищи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Тогда не нужно.
Владимир Иванович не был склочником, но с детства любил проникать в чужие тайны и вести расследования. В школе-интернате, где он учился со второго по десятый класс, за его страсть товарищи даже дали ему кличку Пинкертон. В течение дня Дубков посетил ещё три кафе в разных частях города, и к концу дня его бумажник был пуст. Ровно в шесть пятьдесят вечера он переступил порог гостиницы «Москва». Два любезно улыбающихся охранника, занимавших позиции рядом со швейцаром, одетым в форму, напоминающую помесь генеральского мундира с ливреей лакея, вежливо осведомились:
— Вы на презентацию?
— Да, — так же любезно заулыбался Дубков.
— Приглашение, пожалуйста.
Владимир Иванович вынул из старой потёртой журналистской папки конверт, который какой-то «Русский клуб» прислал в редакцию вместе с экземпляром «Бездны». Получив от главного редактора послание клуба и не разжившись комментариями, Дубков уже склонялся к тому, чтобы подарить книгу кому-нибудь из сотрудников, а конверт выкинуть в корзину для мусора, но магическое слово «презентация» ассоциировалось с халявной выпивкой и закуской, поэтому он сунул конверт в папку на всякий случай, не исключая, что сходит на это мероприятие, чтобы поесть. Но когда он скуки ради перелистал книгу, то немедленно сунул её туда же в папку и, придя поздно вечером домой, принялся читать.
Книга произвела на него сильное впечатление, породив целый диапазон противоречивых чувств. Будучи убеждённым демократом, Владимир Иванович не мог принять описываемую в книге диктатуру. Но в то же время он затруднялся ответить самому себе, есть ли другой путь. И ещё один момент сильно заинтересовал его: некоторые события, описанные автором, совпадали с криминальными материалами, полученными когда-то от его осведомителей в прокуратуре. В памяти всплыло, как, потратив массу времени и сил на написание статей о творившемся криминальном беспределе в высших эшелонах власти, он матерился извозчичьим матом, выбрасывая статьи в корзину, после того как Саня отказался их печатать и настоятельно посоветовал никому не показывать. Из книги следовало, что автор описывал реальные события. Реальные события прошлого. Тогда где гарантия, что события будущего, описанные в «Бездне», тоже не станут реальностью?
— На второй этаж, — сказал охранник.
Владимир Иванович поднялся по лестнице и вскоре оказался в банкетном зале. Вокруг столов с выпивкой и закуской тусовалось человек триста. Вспомнив, что завтрака не будет, так как на закупку провизии у него не было времени, а холодильник уже отдавал поразительным резонансом. Дубков протиснулся к столику и спешно накидал на тарелку кое-какой закуски.
Поедая дармовые деликатесы, он внимательно разглядывал присутствующих. Публика была самая разношёрстная. Преобладали люди с внешностью «свободных художников». Мелькнуло несколько знакомых физиономий коллег-журналистов. Установленный где-то невидимый репродуктор время от времени вещал:
«Дамы и господа! Вы присутствуете на презентации книги Алексея Иванова „Бездна“«.
Потолкавшись ещё с полчаса и выпив граммов двести коньяка, Дубков уже было собрался домой, придя к выводу, что это обычная тусовка, для которой совершенно случайно избрали в качестве повода заинтересовавшую его книгу, как вдруг громкоговоритель пригласил всех участников в зал на встречу с «соратником автора». Судорожно проглотив последний кусок осетрины, Владимир Иванович направился за толпой, прислушиваясь, о чем говорят собравшиеся.
— Ты что! — говорил длинный субъект в очках своему спутнику, — это же знаменитая книга. Я за ней полгода охочусь. Дали почитать на два дня, а когда пошёл покупать, её уже из продажи изъяли.
«Неудивительно, — подумал Дубков. — Удивительно, что её вообще напечатали».
В зале на сцене стоял стол, за которым сидели мужчина мрачной наружности и блондинка средних лет. Как только публика расселась, блондинка встала из-за стола и обратилась к залу:
— Дамы и господа! Я прошу вас почтить память Алексея Ивановича Иванова, автора книги «Бездна», трагически погибшего несколько дней назад.
Дубков машинально встал, с удивлением отметив, что он подспудно ожидал чего-нибудь такого. С мест поднялась и вся публика. На их лицах Дубков не мог прочитать ничего, кроме любопытства.
— Самая лучшая реклама для скандального произведения, — вполголоса сказал его сосед.
— Прошу садиться, — продолжила женщина. — Разрешите представить вам соратника и друга автора Евгения Владимировича Мячкова.
Слегка откашлявшись, Мячков обратился к залу:
— Уважаемые дамы и господа! Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли на презентацию нашей книги, и попросить не задавать мне никаких вопросов о трагической смерти её автора. Сконцентрируемся на тех проблемах, которые отразил в «Бездне» Алексей Иванович.
Он сел и устремил взгляд глаз-буравчиков в зал. Встретившись с ним взглядом. Дубков почувствовал некоторое раздражение. Он не любил личностей, демонстрирующих свой магнетизм на слабонервных.
С места поднялся молодой человек, в котором Дубков узнал скандального репортёра «Московского комсомольца». Держа в руке диктофон, он обратился к Мячкову:
— Евгений Владимирович, в книге «Бездна» автор в положительных тонах описывает установление диктаторского режима в нашей стране. Более того, он рисует диктатуру и диктатора-мессию как панацею от всех бед, которые на нас обрушились с наступлением демократии. Не кажется ли вам, что мы слишком много заплатили за демократию, чтобы откатываться назад к диктатуре?
— Спасибо за вопрос, — сказал Мячков, улыбаясь одними губами. — Я постараюсь дать не ответ на него, а анализ происходящего, с тем чтобы ответ на ключевой вопрос книги каждый себе дал самостоятельно. — Он помолчал, словно собираясь с мыслями, затем тряхнул головой и заговорил тихим вкрадчивым голосом. — Итак, сначала о демократии. Что вы подразумеваете под этим термином? Если возможность кричать на улицах и в СМИ, что президент свинья, или публиковать факты казнокрадства, то у нас, безусловно, демократическое государство. Потому что нынешний режим в отличие от прежнего, коммунистического, прекрасно понимает, что караван идёт, даже если собаки лают. Но имеется ли у нас главный показатель демократии, свободный рынок? То есть равные для всех условия ведения бизнеса. Имеются ли у нас средства контроля за государственными финансами? Имеется ли у нас независимый парламент, который не покупается и не продаётся? Имеется ли у нас Конституция, отражающая интересы общества, а не семейных кланов? Возможны ли у нас нефальсифицированные выборы? Может ли рядовой россиянин добиться соблюдения своих конституционных прав? Пусть каждый честно ответит самому себе на эти вопросы. Не вслух. Про себя.
Мячков сделал паузу и выжидательно посмотрел на зал. Аудитория слушала с интересом и не выказывала желания вступать в полемику. Все, о чем говорил оратор, было прекрасно известно каждому. И каждый подспудно понимал, что на пути демократии в России создана такая стена, в сравнении с которой весь прежний советский аппарат подавления — детская игрушка. И в то же время сущность каждого протестовала против ликвидации иллюзий, навеянных внешними признаками того, что называлось демократией.
— А теперь, — вновь заговорил Мячков, — пусть каждый даст себе ответ на второй вопрос. А нужно ли нам эту систему менять, или лучше оставить все, как есть? — Он помолчал несколько секунд, словно давая аудитории подумать, а затем продолжил: — И наконец, ответьте себе на третий вопрос: какими методами это можно изменить, а какие не дадут результатов.
Время Мячков рассчитал таким образом, что Дубков, как и все остальные, не имел возможности подумать и выискать аргументы, опровергающие основные идеи «Бездны», или найти хотя бы какие-нибудь доказательства пользы существующей формы правления. Он мысленно похвалил представителя «Бездны» за удачное построение схемы полемики, а точнее, воздействия на аудиторию, и встал.
— Милостивый государь, — иронично заговорил Владимир Иванович, — должен признаться, что ваши вопросы исключают альтернативу в ответах, но… — он обернулся и обвёл взглядом аудиторию, — вся положительная основа диктатуры, описанной в книге, и государственность диктатора зиждятся на его высоких моральных качествах. Где гарантия, что, получив неограниченные возможности в управлении государством, он не трансформируется в нынешнего президента? Ведь сегодняшний правитель в восьмидесятые годы представал перед нами не менее нравственной фигурой. А что было потом, мы все видели.
На лице оппонента отразилось полное понимание опасений Дубкова. Он даже кивнул головой.
— Очень хороший вопрос. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам, — саркастически бросил Владимир Иванович и сел на место.
— Итак. Из вопроса следует, что отсутствие демократии в стране безоговорочно признается уважаемым… — он вопросительно посмотрел на Дубкова.
— Владимир Иванович, — поклонился, не вставая, Дубков.
— …Владимиром Ивановичем, — закончил фразу Мячков. — Теперь относительно гарантий. Посмотрим ретроспективно на события в нашей стране. Вспомним май 1999 года. Если вы не забыли, в стране имел место государственный переворот по латиноамериканской модели, хотя внешне все выглядело как очередная смена правительства. Я говорю по латиноамериканской, потому что власть была захвачена семейным кланом. Даже пресса использовала термин «Семья», как будто речь шла о клане Самосы или Стресснера. В течение двух недель в руках Семьи оказались практически все финансы государства. Казна, источники её пополнения (я имею в виду государственные монополии). Центральный банк, Сбербанк и так далее. Со стороны населения не было ни малейших признаков протеста. В этой связи я позволю себе зачитать одну цитату из книги, на презентации которой мы присутствуем.
Он взял со стола книгу, полистал страницы и, найдя нужное место, начал читать: «Приход диктатора, а точнее, его замена была исключена в силу созданной режимом системы управления государством, поскольку захват финансов в стране, где все продаются и покупаются, где политические партии и общественные движения являются не чем иным, как коммерческими структурами, торгующими своими голосами в парламенте, означал такую непоколебимость семейного клана, которой ещё не знала мировая история. Казалось, что новая форма диктатуры установилась на долгие годы. Однако, как это иногда бывает даже в самых просчитанных и управляемых исторических процессах, вмешался фатум. Начались стихийные волнения населения. То тут, то там возникали стихийные очаги сопротивления. Их подавляли, но они возникали вновь. Начиналась социальная цепная реакция».
Мячков закрыл книгу и посмотрел на Дубкова:
— Я не заметил гарантий, — сказал Владимир Иванович, сохраняя саркастический тон.
— Очень жаль, — не менее саркастично ответил Мячков. — Очень жаль, что вы не поняли, что при любой форме правления вы не получите никаких гарантий, если не создадите их сами. Только правильная реакция масс, и нас с вами в том числе, может быть гарантией того, что нас не будут очередной раз тыкать мордой в дерьмо.
— Мы это уже слышали от большевиков, — крикнула с места какая-то эксцентричная дама. — Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой.
— Ну! И разве они в этом были не правы? А теперь разрешите мне сказать несколько слов о книге. — И не дожидаясь, когда президиум ответит согласием, Дубков встал и вышел вперёд, повернувшись лицом к залу. — Уважаемые дамы и господа, граждане и товарищи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49