Давид пожал плечами.
– Прямо посреди каникул. Ни два ни полтора – толком не отдохнешь, ни до ни после.
– На три-четыре дня отель предоставит нам апартаменты.
– Джекки и тебе? – ехидно спросила Мари.
– Нам с тобой.
– Ты же не думаешь всерьез, что, в кои-то веки устроив себе каникулы, я попрусь с тобой на термальный курорт? Мне, слава богу, не семьдесят.
– У них там прекрасное поле для гольфа.
Мари фыркнула.
– Разве я играю в гольф? А ты? Неужто уже и с гольфистами дружбу завел?
Люди, узнавшие Давида в лицо, перестали есть и разговаривать.
– Я думал, можно попробовать, – тихо сказал он. – Не такой уж это элитарный спорт, как раньше.
– В таком случае он меня тем более не интересует, – ответила Мари в приступе черного юмора.
Давид с надеждой улыбнулся. Но она не смягчилась.
– Давид, список у нас большой, я найду куда поехать. С тобой или без тебя.
Двое официантов принесли горячее. Морского петуха по-бора-борски для Давида и овощи для Мари. Сегодня изысканные блюда мировой кухни наводили на нее тоску, да и завтракали они поздно. Когда официанты пожелали им приятного аппетита и удалились, она продолжила:
– Это против уговора. Ты сделал его своим агентом при условии, что он оставит нашу личную жизнь в покое. И теперь можешь его вышвырнуть. Вот и вышвырни!
Давид смотрел в тарелку, словно обдумывая, можно ли съесть и цветы.
– Это не личная жизнь, – сказал он в конце концов. – Чтения – мероприятие деловое.
Мари тоже пока не притронулась к своим овощам.
– Чтение посреди наших первых совместных каникул – мероприятие очень даже личное. Откровенное нарушение условий, тут любой суд будет на твоей стороне. У тебя есть письменный документ?
– Агентский договор?
– Нет, условие, что ему запрещено вторгаться в нашу частную жизнь.
Давид взял вилку, отделил кусочек рыбы.
– У нас устный уговор, – признался он.
Мари отодвинула свою тарелку. Аппетит окончательно пропал.
– Давид, я серьезно: если ты не отменишь чтения, я уеду без тебя.
Давид тоже отодвинул тарелку, протянул руку через стол, взял ее сопротивляющиеся пальцы.
– Тогда я все отменю.
– Честно?
– Честно.
Мари расслабилась, ожидая, когда развеется досада.
Давид перебирал ее пальцы.
– Рассказать тебе про мой новый роман?
Мари улыбнулась.
– Конечно, рассказывай.
– Это история сына, который из любви к толстухе матери тоже отъедается и становится таким же, как она. В один прекрасный день мать влюбляется и худеет.
– А сын?
– Отчаянно ревнует, но жиреет все больше, в конце концов даже встать не может.
– А дальше? – спросила Мари, как ребенок, слушающий вечернюю сказку.
– Он наваливается на нее и не отпускает, пока она не замирает без движения.
Мари испуганно охнула, и Давид с тревогой посмотрел на нее.
– Ну и как тебе?
Мари задумалась, потом сказала:
– По-моему, может получиться здорово. Печально, но здорово.
42
Светящийся белый прямоугольник на синем фоне экрана. Файл под названием «Второй роман». Слева вверху мигает черная вертикальная черточка. То появляется, то исчезает, то появляется, то исчезает. Давид не сводит с нее глаз. Пиши, пиши, говорит она.
В полвосьмого Мари ушла на занятия. Вечер в «Звездолете» все-таки кончился благополучно. Благодаря Давидову обещанию отменить Бад-Вальдбах. И благодаря ожиревшему сынку и его бедняжке матери.
Потому что эта история нравилась Мари все больше и больше. Трогательно, сказала она. И ново. Насколько ей помнится, ничего подобного она до сих пор не читала.
А в постели, когда он лег на нее, Мари вдруг расхохоталась. Он спросил, что тут смешного, и она ответила, что вспомнила про ожиревшего сынка.
Но все-таки что-то между ними стояло. Погасив свет, Давид долго лежал без сна. Мари тоже не спала, он заметил.
Среди ночи он проснулся – ее рядом не было. Зажег свет. Кимоно на крючке нет, дверь спальни закрыта. Он встал, пошел в гостиную. Мари сидела на диване, с книжкой на коленях.
«Не спится?»
«Завтра у меня экзамен по физике», – объяснила она.
Давид хотел сказать, что завтра же утром отменит Бад-Вальдбах, хотел сказать что-нибудь про новый замысел. Но, глядя на нее, понял: она ждет, чтобы он наконец ушел. И он наклонился к ней, поцеловал и сказал, как в кино:
«Не засиживайся слишком долго».
Утром он приготовил ей кофе, как всегда, когда бывал дома. А после ее ухода включил компьютер и создал файл под названием «Второй роман».
Пиши, пиши, подмигивала черточка.
Откуда вы берете свои идеи, господин Керн?
Не знаю. Они сами приходят. Или: идеи сами не приходят, за ними надо охотиться.
Вот и давай, Давид, охоться.
Он встал, приготовил себе эспрессо. Третий за это утро. Стал у окна, посмотрел вниз, на стройплощадку. Шум в голове только теперь соединился с экскаватором, который грузил в самосвалы вынутый грунт. Может, поэтому не пишется. Строительный шум.
Вы можете писать в любой обстановке, господин Керн?
Когда пишу, я полностью отключаюсь от окружающего мира.
Он залпом выпил кофе и опять сел перед компьютером.
Пиши, пиши.
Господин Керн, вы с самого начала знаете, чем кончится ваша история?
Я знаю начало и конец. Не знаю только, что происходит в промежутке. Или: нет, история сама ведет меня к своему финалу.
Любопытно, как он отыскивает начало, – вот что интересует его в данный момент. Но об этом его, увы, никогда не спрашивали.
Вы уже работаете над новой книгой, господин Керн?
Писатель всегда работает над чем-то новым.
Давид встал так резко, что опрокинул стул. Не поднимая его, заметался по комнате. Может, бросить к черту это дело и заняться более неотложными проблемами? Например: как отменить Бад-Вальдбах?
Задача столь же неразрешимая, как и сочинение романа.
Он распахнул створку окна. По-прежнему дул фён. При синем небе и ярком зимнем солнце краны и стройплощадки выглядели как рекламная фотография игрушечного конструктора.
Пятью этажами ниже к дому подкатила желтая машина. Вышел почтальон, начал раскладывать по ящикам пачку корреспонденции.
Пять этажей. На такой же высоте расположен и балкон, к перилам которого Джекки прислонялся без малейшего страха. Будь Давид вчера хоть чуточку импульсивнее, сегодня он был бы избавлен от всех забот. Алкоголя в крови у Джекки хватало. Никто бы не усомнился в несчастном случае. На Давида не пало бы ни тени подозрения. С какой стати молодой литературной знаменитости сталкивать своего агента с балкона? С какой стати кому-то сомневаться в том, что он неоднократно предостерегал Джекки, не советовал этак прислоняться к перилам?
Ну, задали бы несколько вопросов, полиция сняла бы с него показания, пришлось бы уладить кой-какие формальности, может, и ужином в «Звездолете» пожертвовать. Хотя Мари наверняка бы простила Джекки это вмешательство в частную жизнь.
Очередная упущенная возможность совершить правильный поступок. Похоже, его жизнь только из таких упущений и состоит.
Почтальон сел в машину, поехал дальше. Давид собрал во рту слюну и отправил вниз большой коричневый от кофе сгусток, наблюдая, как ниточка, на которой он повис, мало-помалу удлинялась. Потом она оборвалась, плевок полетел вниз и быстро исчез из виду.
Может, подвернется второй шанс. Или он создаст его сам. Уговорится с Джекки о встрече у него в номере, после обеда, когда тот будет уже изрядно подшофе.
Но как подвигнуть старикана прислониться спиной к перилам? В такой день, как нынче, это, пожалуй, еще кое-как выполнимо. Но когда среди зимы снова выдастся такой день, как нынче?
Нынче.
Давид закрыл окно, опять сел за компьютер.
Пиши, пиши, подмигивала черточка.
Он закрыл программу. Сохранить изменения в файле «Второй роман»? – спросил компьютер. Давид сохранил пустую страницу.
Пошел к телефону, набрал номер Джекки. Господин Штоккер уже ушел, сообщила телефонистка. Что ему передать?
Давид попросил передать, чтобы Джекки, если вернется до трех, позвонил ему на мобильник. Прошел в ванную, побрился, принял душ, растерся полотенцем, освежил лицо гелем после бритья, провел деодорантом под мышками, причесался, оделся. Проделал все эти будничные дела, словно и не принял только что решения, чреватого серьезнейшими последствиями.
В ожидании звонка Джекки Давид прогулялся по бюро путешествий. Собрал проспекты всех мест, обозначенных в их каникулярном списке.
В два часа с двумя сумками проспектов он вернулся домой. Джекки до сих пор не позвонил, но это отнюдь не означало, что он не возвращался в гостиницу. Вполне возможно, ему все передали, а он просто не хотел звонить.
Однако звонок в гостиницу подтвердил, что Джекки пока не вернулся. Что-нибудь передать? Нет, только то, о чем он уже просил, ответил Давид.
День по-прежнему в самый раз для балкона. Хотя уже назавтра синоптики сулили вторжение холодного воздуха. Надолго ли, Давид не понял.
В три часа он снова позвонил в гостиницу. Господин Штоккер может перезвонить ему до четырех, сказал он телефонистке.
В пять Джекки все еще не объявлялся. Давид позвонил в гостиницу и попросил администратора аннулировать сообщения г-ну Штоккеру от Давида Керна. В них больше нет нужды.
Он положил трубку и глубоко вздохнул. И только теперь почувствовал, в каком напряжении находился последние несколько часов.
В шесть пришла Мари. Увидела туристические проспекты, которые Давид разложил по всей квартире.
– Ты отменил?
– Как обещал.
43

Лила, дорогая моя!
Девятнадцать месяцев одиннадцать дней девять часов тридцать две минуты и пятнадцать, шестнадцать, семнадцать секунд минуло с тех пор, когда мне пришлось выпустить твою руку и смотреть, как ты еще раз оглянулась у киоска на Кельтенплац, помахала мне и навсегда исчезла за афишной тумбой.
Иногда я хожу к этому киоску и представляю себе, как ты опять появляешься из-за этой афишной тумбы. Неожиданно возникаешь передо мною с той улыбкой, какую приберегаешь для сюрпризов.
Джекки потянулся к бокалу с вином на ночном столике, отпил глоток и поперхнулся. Когда он прокашлялся, Тамара велела:
– Дальше.
Она лежала на животе, голая, подперев голову рукой. В другой руке у нее была перепачканная губной помадой сигарета. Джекки положил ладонь на ее пышную ягодицу и стал читать дальше:
Иногда я захожу в кондитерскую «Штаубер» и заказываю двух «мавров» – по одному для тебя и для меня, как всегда.
– Два «шоко», – поправила Тамара, – «мавр» больше не говорят.
– Действие происходит в пятидесятые годы, тогда эти пирожные назывались так.
– Вон оно что. Читай дальше.
В обеденный перерыв я иногда хожу в Олений парк и съедаю на нашей скамейке бутерброд с ветчиной. А в минувшее воскресенье снова побывал в зоопарке. Гана, детеныш шимпанзе, отпраздновал свой второй день рождения и шлет тебе привет. Он тоже ждет не дождется, когда ты вернешься домой.
– Какая прелесть.
Ах, Лила, в такие дни, как нынче, мне кажется, я не выдержу.
Люблю тебя.
Твой печальный Петер.
P.S. Получила ли ты три моих последних письма?
Тамара вздохнула.
– Насчет детеныша шимпанзе было лучше всего. Ну и что, она их получила?
– Кого?
– Три письма?
– Да. Но оставила без ответа.
– Почему? – Тамара затушила сигарету в пепельнице, которая стояла на подушке.
– Она его разлюбила.
– Вот дрянь.
Джекки отложил книгу, взял бокал и допил вино. Встал, в нижнем белье подошел к креслу, где лежал халат. Надев его, отыскал бутылку с бургундским и налил себе еще.
– Э-эй! – окликнула с кровати Тамара, протягивая ему пустой бокал от шампанского.
Он забрал у нее бокал, подошел к ведерку со льдом и налил шампанского из маленькой бутылки «Тэттинжера». Большую бутылку Джекки посчитал излишней роскошью, сам-то он пил красное.
Был серый, дождливый день в начале декабря. Один из тех, какие он совсем не так давно, зябко поеживаясь, начинал «кофе-шнапсом» у закусочного киоска на Главном вокзале, сразу после завтрака в «Санкт-Йозефе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35