Даже если в результате их поймали на десятидолларовой
мелочевке, за которую и посадили. Была одна деталь в рассказе Томми, которая
убедила Энди без тени сомнения. Блейч не описывал внешность Квентина. Он
назвал его "богатым хером" и упомянул, что парень был инструктором гольфа.
Когда-то давно Энди с женой выбирались в клуб пообедать, и случалось это
пару раз в неделю на протяжении нескольких лет, а затем Энди частенько
приходил туда напиться после того, как он узнал все о Линде. При клубе была
дискотека, и в 1947 один из работавших там жокеев запомнился Энди. Он в
точности соответствовал описанию Элвуда Блейча. Высокий крепкий мужчина,
почти совсем лысый, с глубоко посаженными зелеными глазами. Он всегда
смотрел так, будто оценивает вас взглядом. Он не проработал там долго, но
Энди запомнил этого человека: он обладал слишком примечательной внешностью.
Энди явился к Нортону в дождливый ветреный день, когда большие серые облака
ползли по небу над серыми стенами, в день, когда с полей, лежащих вокруг
тюрьмы, 54 сходил последний снег, обнажая безжизненные пожелтевшие клочки
прошлогодней травы. У Нортона был солидных размеров офис в административном
отделе тюрьмы, а прямо за его столом располагалась дверь, ведущая в комнату
помощника коменданта. Помощник в тот день отсутствовал, а в его конторе был
один из заключенных, убогий прихрамывающий тип, имя которого я уже не
припомню. Все звали его Честером. Ему было поручено поливать цветы в
помещении и натирать полы. И у меня есть сильное подозрение, что земля в
цветочных горшках в тот день осталась сухой, а все, что Честер в тот день
натирал - это собственное грязное ухо о замочную скважину. Он услышал, как
дверь, ведущая в кабинет коменданта из коридора, отворилась и захлопнулась,
и Нортон сказал: - Добрый день, Дюфресн, чем могу Вам помочь? - Видите ли, -
начал Энди, и старина Честер признавался нам, что едва смог узнать его
голос. - Видите ли, комендант, произошло нечто... Со мной случилось нечто
такое, что я... я затрудняюсь, с чего и начать. - Ну что ж, почему бы Вам не
начать сначала? - спросил Нортон своим елейным голоском, словно
предназначенным для зачитывания псалмов. - Наверное, это будет лучше всего.
Энди так и поступил. Он напомнил Нортону подробности преступления, за
которое попал в Шоушенк. Затем в точности пересказал всю историю, которую
услышал от Томми Вильямса. Он назвал Томми, и возможно вам это покажется не
слишком мудрым в свете последующих событий, но что ему оставалось делать?
Ведь иначе его история звучала бы и вовсе неправдоподобно. Когда он
закончил, некоторое время Нортон молчал. Я ясно вижу его, откинувшегося на
спинку кресла под портретом Рида, висящим на стене: пальцы сплетены, губы
сжаты, лоб собран в морщины, почетный значок на груди тускло поблескивает. -
Да, - наконец произнес комендант, - это одна из самых дурацких историй,
которую я когда-либо слышал. И знаете, Дюфресн, что меня больше всего
удивляет? - Что, сэр? - Что Вы всему этому поверили. - Сэр! Я не понимаю,
что Вы хотите этим сказать? - произнес Дюфресн, и Честер говорил потом, что
он едва мог узнать голос человека, тринадцать лет назад справившегося с
Байроном Хендлеем. Сейчас ЭнДи с трудом выговаривал слова, голос его дрожал.
- Что ж, - произнес Нортон, - для меня вполне очевидно, что Этот молокосос
Вильяме был Вами совершенно очарован. Попал под Ваше влияние, скажем прямо.
Он услышал Вашу горестную историю, и вполне естественно с его стороны было
желание как бы... оправдать Вас и приободрить. Вполне естественно. Он молод,
не слишком рассудителен. Он никак не мог предвидеть, в какое состояние это
Вас приведет. Все, что я могу предложить... - Разве я бы об этом не подумал?
- перебил Энди. - Но я никогда не говорил Томми о том человеке, работавшем
при клубе. Более того, никому не мог об этом говорить, в этом просто не было
необходимости. Но описание сокамерника Томми и того парня, которого я
помню... они же идентичны! - Прекрасно, но теперь Вы склоняетесь к
одностороннему восприятию действительности, - ответил Нортон. Фразочки типа
"одностороннее восприятие действительности" усваиваются в большом количестве
людьми, проходящими обучение, чтобы потом работать в исправительных
учреждениях. И они применяют эти словечки к месту и не к месту. - Но это не
так, сэр. - Это Ваша точка зрения. Моя же принципиально иная. И учтите, что
у меня нет никаких фактов, кроме Вашего слова, что действительно такой
человек работал в клубе "Фальмауф Хилл". - Нет, сэр, не только, потому
что... - Подождите, - остановил его Нортон, голос его становился все громче
и уверенней, - давайте посмотрим на дело с другой стороны. Предположим на
секунду, просто предположим, не более, что действительно существовал человек
по имени Элвуд Блеч. - Блейч, - поправил Энди. - Пусть Блейч, какая разница.
И будем считать, что он действительно являлся сокамерником Томаса Вильямса в
Роуд Айленд. Шансы очень высоки, что он сейчас уже на свободе. Более чем
высоки. Ведь мы даже не знаем, сколько времени он провел в тюрьме, прежде
чем попал в камеру Вильямса, не так ли? Известно только, что он был осужден
на шесть лет. - Нет. Мы не знаем, сколько времени он отсидел. Но я полагаю,
есть шанс, что он все еще там. Даже если это не так, в тюрьме сохранились
сведения о его последнем адресе, имена близких друзей и родственников. - То
и другое, как Вы понимаете, может ровным счетом ничего не значить. Концы в
воду, и все тут. Энди секунду помолчал, затем взорвался: - Да, но есть шанс,
так ведь? - Да, конечно. Итак, Дюфресн, предположим далее, Что Блейч не
только существует, но и находится поныне в Роуд Айленд. И что же, по-вашему,
он скажет, когда мы придем к нему с показаниями Вашего Томми? Возможно, он
упадет на колени, возведет глаза к небу и, рыдая, признается во всех своих
грехах? - Как можно быть настолько тупым?- пробормотал Энди так тихо, что
Честер едва мог его слышать. Зато коменданта он услышал превосходно. - Что?!
Как Вы меня назвали?! - Тупым!- закричал в ответ Энди, - или это намеренно?
- Дюфресн, Вы отняли пять минут моего времени - нет, семь - а я сегодня
очень занят. Итак, полагаю, нашу встречу можно объявить законченной и... - В
клубе хранятся все старые бланки и карточки. Вы хоть это понимаете? -
продолжал кричать Энди. - У них и налоговые бланки, и В-формы, и
компенсационные карточки для уволенных, и на каждой его имя. Кто-нибудь из
администрации, кто работал в клубе прежде, остался там и сейчас! Возможно, и
сам старик Бриггс, ведь прошло пятнадцать лет, а не вечность! Они вспомнят
его! Если Томми подтвердит все, что рассказывал ему Блейч, и Бриггс
удостоверит, что Блейч действительно работал при клубе, мое дело возобновят!
Я смогу... - Охрана! Охрана! Уберите этого человека! - В чем дело? -
дрогнувшим голосом спросил Энди. - Это моя жизнь, моя возможность выйти на
волю. Вы это понимаете? Почему бы не сделать всего лишь один запрос, чтоб
подтвердить историю Томми? Послушайте, я заплачу... Затем, по словам
Честера, последовал легкий шум: охранники схватили Энди и потащили его прочь
из кабинета. - В карцер, - сухо сказал Нортон, и я представляю себе, как он
при этом провел рукой по своему значку. - На хлеб и воду. И Энди,
окончательно вышедшего из-под контроля, увели. Честер говорил, что он
слышал, как уже в дверях Энди продолжал кричать на коменданта: - Это моя
жизнь! Неужели не понятно, это моя жизнь! Двадцать дней провел Энди на
"диете Нортона". Это была его первая стычка с Сэмом Нортоном и первая черная
отметка в карточке с тех пор, как он вступил в нашу маленькую счастливую
семейку. Расскажу теперь немного о Шоушенкском карцере, раз уж к слову
пришлось. Эта старая добрая традиция восходит к началу девятнадцатого века.
В те дни никто не тратил времени на такие вещи, как "искупление",
"реабилитация" и прочую ерунду. Вещи подразделялись четко и ясно на черное и
белое. Либо вы виновны, либо нет. Если виновны - вас полагается либо
повесить, либо посадить в тюрьму. И если вы приговорены к лишению свободы,
вас не будут отвозить в какое-то заведение, нет, вам придется рыть себе
тюрьму своими руками, и власти провинции Майн выделят для этого лопату. Вы
выроете яму таких размеров, каких вам под силу, копая от восхода солнца до
захода. Затем, получив пару шкур и корзину, вы спускаетесь вниз, а яму
сверху накрывают решеткой, сквозь которую будут бросать немного зерен или
кусочек червивого мяса, а по редким праздникам вас будут потчевать ячменной
похлебкой. Испражняться придется в корзину, а в шесть утра, когда приходит
тюремщик, эту же самую корзину вы отдаете ему для воды. А в дождливую погоду
приходится спасаться под ней от потоков воды. Никто не проводил "в дыре"
слишком долгое время - самое большее, насколько я знаю, тридцать месяцев.
Это был четырнадцатилетний психопат, кастрировавший школьного товарища, но
он был молод и здоров, когда его посадили. Не забывайте при этом, что за
любое более тяжелое преступление, чем пустячная кража или мелкое
богохульство, вас повесят. А за такие мелкие преступления вы проводите три
или шесть, или девять месяцев в дыре, и выходите оттуда абсолютно бледным,
полуослепшим, начинаете бояться открытого пространства, зубы ваши шатаются и
готовы окончательно вывалиться, ноги покрыты грибком. Старая добрая
провинция Майн... Шоушенкский карцер являет собой некое более цивилизованное
подобие средневековой тюрьмы... События в человеческой жизни развиваются в
трех направлениях: хорошо, плохо и ужасно. И если вы углубляетесь в
кромешную тьму ужасного, все труднее становится делать какие-либо различия.
Чтобы попасть в карцер, вы спускаетесь на двадцать три ступеньки в подвал.
Единственный звук, проникающий туда - звук падающей воды. Все освещение
представлено тусклой шестидесятиваттной лампочкой. Камеры там одиночные, они
имеют форму бочонка, как те чуланчики, что богатые люди в своем доме
скрывают за какой-нибудь картиной. Как и в чулане, двери раздвигающиеся,
окон нет никаких, даже решетчатых, и единственное освещение - лампочка,
которую выключают в восемь вечера, на час раньше, чем гасят огни в остальных
помещениях тюрьмы. Вам приходится находиться в кромешной тьме, хотите вы
этого или нет. В камере есть вентиляция, и можно слышать, как в
вентиляционной системе шуршат и снуют крысы. В камере есть прикрученная к
стене койка и большой кан без сидения. Таким образом, у вас есть возможность
проводить время тремя способами: сидеть, испражняться или спать. Богатый
выбор. Двадцать дней в таком месте тянутся, как год, тридцать - как два
года, сорок дней могут показаться десятилетием. Единственное, что можно
сказать в защиту одиночки - у вас появляется время подумать. Энди занимался
этим все двадцать дней своего пребывания на "диете Нортона", а когда вышел,
попросил о новом свидании с комендантом. Запрос был отклонен. Такая встреча,
сказал комендант, будет "непродуктивна". Вот еще одно словцо, которому
обучают на такого рода должности. Энди терпеливо повторил свой запрос. И
снова. И снова. Он действительно изменился, Энди Дюфресн. Той весной 1963
года на лице его появились морщины, а в волосах седые пряди. Исчезла та
маленькая усмешка, которая всегда так восхищала меня. Он стал часто смотреть
в пустоту, а я знаю, что когда у заключенного появляется такой взгляд, он
считает оставшиеся годы в тюрьме, месяцы, недели, дни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19