Он заказал сигареты, три бутылки пива и несколько
салфеток. Судмедэксперт заключил, что Квентин и Линда Дюфресн были убиты
между двадцатью тремя ноль-ноль 10 сентября и двумя ноль-ноль 11 сентября.
Следователь, который занимался этим делом, обнаружил на повороте,
находящемся в семидесяти ярдах от бунгало, вещественные доказательства,
которые были представлены на суде: две пустые бутылки швейцарского пива с
отпечатками пальцев обвиняемого, около двадцати окурков тех самых сигарет,
что обвиняемый приобрел в магазине, и отпечаток, отлитый в пластике, шин на
повороте, в точности соответствующий отпечатку шин на "плимуте" 47 модели
обвиняемого. В спальне бунгало на софе были найдены четыре салфетки. Они
были продырявлены пулями и испачканы порохом. Следователь заключил, что
убийца обмотал ствол оружия салфетками, чтобы приглушить звук выстрела. Энди
Дюфресн, получив слово, рассказал о происшедшем спокойно, холодно,
рассудительно. Он сказал, что начал слышать кое-какие сплетни где-то в конце
июля. В начале августа он был так измучен неопределенностью ситуации, что
решил устроить проверку. Линда однажды вечером собралась якобы съездить в
Портленд за покупками после занятия гольфом. Энди преследовал ее и Квентина
до бунгало (которое газеты окрестили "Любовным гнездышком"). Он
припарковался на повороте и подождал, пока Квентин отвезет Линду до клуба,
где она оставила свою машину. "Вы хотите сказать, что преследовали жену на
вашем новом "плимуте""? - спросил прокурор. - Я поменялся машинами с другом
на вечер, - ответил Энди, - и эта холодная запланированность его действий
только усугубила негативное отношение к нему судей и присяжных. Вернув другу
машину и забрав свою, Энди поехал домой. Линда, лежа в кровати, читала
книгу. Он спросил ее, как прошла поездка в Портленд. Она ответила, что все
было замечательно, но она не присмотрела ничего, что стоило бы купить. С тех
пор Энди окончательно уверился в своих подозрениях. Он рассказывал все это
совершенно спокойно, негромким ровным голосом, который за все время его
показаний ни разу не пресекся, не повысился, не сорвался. - Какое было ваше
психическое состояние после этого и до той ночи, когда была убита ваша жена?
- спросил защитник. - Я был в глубокой депрессии, - холодно ответил Энди.
Все так же монотонно и безэмоционально, как человек, зачитывающий меню в
ресторане, он поведал, что задумал самоубийство и зашел так далеко, что даже
купил пистолет 8 сентября в Левинстоне. Затем защитник предложил рассказать
присяжным, что произошло после того, как Линда отправилась на встречу с
Гленом Квентином в ночь убийства. Энди рассказал, и впечатление, которое он
произвел на жюри, было наихудшим, какое только можно себе вообразить. Я знал
его довольно близко на протяжении тридцати лет и могу сказать, что из всех
встречавшихся мне людей он обладает наибольшим самообладанием. Если с ним
все в порядке, то кое-какую информацию о себе он выдает в час по чайной
ложке. Но если с ним что-то не так, вам этого никогда не узнать. Если Энди
когда-то и пережил "темную ночь души", как выражался какой-то писатель, он
никогда никому этого не расскажет. Он относится к тому типу людей, которые,
задумав самоубийство, не устраивают прощальных истерик и не оставляют
трогательных записок, но аккуратно приводят в порядок свои бумаги,
оплачивают счета, а затем спокойно и твердо осуществляют задуманное. Это
хладнокровие и подвело его на процессе. Лучше бы он проявил хоть какие-либо
признаки эмоций. Если бы голос его сорвался, если бы он вдруг разрыдался или
даже начал бы орать на окружного прокурора - все одно было бы ему на пользу,
и я не сомневаюсь, что он был бы амнистирован, например, в 1954. Но он
рассказал свою историю как машина, как бесчувственный автомат, как бы говоря
присяжным: "Вот моя правда. Принимать ее или нет - ваше дело". Они не
приняли. Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был в той или иной
степени пьян с 24 августа, и что он был человеком, который терял над собой
контроль и уже не мог удержаться от рюмки. Уже в это присяжные могли
поверить с большим трудом. Перед ними стоял молодой человек в превосходном
шерстяном костюме-тройке, при галстуке, превосходно владеющий собой, с
холодным спокойным взглядом. И очень сложно было представить себе, что он
напивается в стельку из-за мелкой интрижки его жены с провинциальным
тренером. Я поверил в это только потому, что у меня был шанс узнать Энди
так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать его не могли. Энди Дюфресн
заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год за все время нашего
знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю до своего дня
рождения, а потом перед Рождеством. Всякий раз он заказывал бутылку "Джек
Даниэль". Он покупал это так же, как и большинство заключенных, получающих
гроши за свой рабский труд здесь. С 1965 года расценки нашего труда подняли
на двадцать пять процентов, но они остались смехотворно низкими. Плата за
мой труд составляла десять процентов от стоимости товара. Прибавьте это к
цене высококлассного виски типа "Блэк Джек", и вы получите представление о
том, сколько часов тяжкого труда в тюремной прачечной могут обеспечить
четыре бутылки в год. Утром 20 сентября, в свой день рождения, Энди слегка
выпил, а вечерам после отбоя продолжил это занятие. На следующее утро он
отдал мне остаток бутылки и сказал, чтобы я распределил спиртное между
своими. И другую бутылку, которую он пил на Рождество, и еще одну,
заказанную на Новый год, он вернул мне недопитыми с теми же инструкциями.
Четыре раза в год - и это человек, который прежде напивался безудержно,
которого алкоголь втянул в эту скверную историю. Достаточно скверную, скажу
я вам. Энди сообщил присяжным, что в ночь с Юна 11 сентября был настолько
пьян, что помнит происходившее с ним только какими-то отрывками. Он начал
пить днем еще до того, как поссорился с Линдой. После того, как она пошла на
встречу с Квентином, он решил помешать ей. По дороге заскочил в клуб, чтобы
опрокинуть стопочку-другую. Он не помнит, что говорил владельцу бара, чтобы
читал утренние газеты, да и вообще разговаривал ли с ним. Он помнит, как
покупал пиво в магазине, но не салфетки. "И зачем бы мне нужны были
салфетки?" - спросил Энди, и в одной из газет было отмечено, что три леди из
присяжных содрогнулись. Позже, гораздо позже, он излагал мне свои
предположения о клерке, который упоминал эти чертовы салфетки, и мне
кажется, так оно и было. "Предположим, в соответствии с концепцией
обвинителя, - говорил Энди на прогулочном дворе, - они пристали к этому
парню, что продавал пиво мне ночью со своими вопросами. С тех пор, как тот
тип меня видел, прошло три дня. Мое дело занимало II первую полосу любой
газеты, было у всех на слуху. Они насели на беднягу, пять-шесть копов, плюс
следователь, плюс помощник прокурора. Память на редкость коварная штука,
Рэд. Они могли начать с вопроса: "А не покупал ли обвиняемый у вас
салфеток?", и затем гнуть свою линию, не сворачивая. Если достаточное
количество людей хочет, чтобы ты что-то вспомнил, то вспомнишь, что очень
вероятно. И есть еще одна вещь, которая сильно давит на сознание. И поэтому
я думаю, что клерк легко убедил себя сам в истинности" своих слов. Это
слова, Рэд. Представь, репортеры задают ему вопросы, фото во всех газетах...
и, в довершение всего, его выступление в суде. Сдается мне, что он прошел бы
- если действительно не прошел - детектор лжи, или поклялся бы - если
действительно не поклялся - именем своей матери, что я покупал эти салфетки.
И все же... память настолько коварна. Я знаю одно: хотя мой адвокат и
считал, что я выдумал половину своей истории, эпизод с салфетками он
опровергал, не задумываясь. Действительно, здесь у них неувязка, согласись.
Я был пьян в стельку. Слишком пьян, чтобы думать о том, как приглушить звук
выстрела. "Если бы я стрелял, я бы ни о чем уже не задумывался". Так говорил
Энди. Он припарковался на повороте, пил пиво, курил сигареты, ждал. Он
наблюдал зажженный свет в окнах бунгало Квентина. Видел, как какой-то огонек
поднялся вверх по ступеням, затем проследовал вниз, и наступила темнота.
Энди говорил, что последующее он может только предполагать. - Мистер
Дюфресн, не поднялись ли Вы потом по ступеням дома мистера Квентина, чтобы
убить его и Вашу жену? - спросил защитник. - Нет, этого не было, - ответил
Энди. Он рассказал, что начал трезветь где-то около полуночи. Затем
почувствовал адскую головную боль и все прочие неприятные симптомы похмелья.
Он решил поехать домой, хорошо выспаться и обдумать все свои дела утром на
свежую голову. - В то время, как я ехал домой, мне пришло в голову, что
лучше всего было бы не мучиться и спокойно дать жене развод, - заключил
Энди. Прокурор подскочил на месте. - Ну что, Вы выбрали неплохой путь
развестись с женой, не так ли? Вы развелись с ней при помощи револьвера 38
калибра, прикрытого салфетками, да? - Нет, сэр, этого не было, - спокойно
ответил Энди. - А затем пристрелили ее любовника. - Нет, сэр. - Вы хотите
сказать, что Квентин получил свою пулю первым? - Я хочу сказать, что я вовсе
не стрелял ни в кого из них. Я выпил две бутылки пива и выкурил все те
сигареты, что подобрала на повороте полиция. Затем поехал домой и лег спать.
- Вы рассказывали присяжным, что с 24 августа по 10 сентября Вы хотели
покончить жизнь самоубийством? - Да, сэр. - И продвинулись так далеко, что
купили револьвер. - Да. - Как Вы посмотрите, мистер Дюфресн, на то, что Вы
не кажетесь мне сколько-нибудь суицидальным типом? - Ну что ж, - ответил
Энди, - а Вы не кажетесь мне человеком достаточно разумным и проницательным.
Я действительно был на грани самоубийства, а Ваше мнение на этот счет - дело
Ваше. Легкий шум в зале. Перешептывание присяжных. - Вы взяли свой пистолет
с собой в ту сентябрьскую ночь? - Нет, ведь я же говорил... - Ах, да! -
саркастически усмехнулся прокурор. - Вы выбросили его в реку, не правда ли?
В Роял Ривер. Днем 9 сентября. - Да, сэр. - За день до убийства. - Да, сэр.
- Убедительно, не так ли? - Не знаю, убедительно или нет, сэр. Это правда, и
все. - Кажется, Вы слышали показания лейтенанта Минчера? Минчер был главой
группы, которая обследовала окрестность Роял Ривер около моста Понд Роуд, с
которого Энди выбросил свой пистолет. Поиски на дне реки не принесли никаких
результатов. - Да, сэр. Я слышал. - Вы слышали, что они ничего не нашли,
хотя занимались этим в течение трех дней. И это звучит, кажется, тоже
убедительно? - Возможно. Факт тот, что они действительно не отыскали
пистолет, - спокойно ответил Энди. - Но я хотел бы заметить, что мост Понд
Роуд расположен очень близко от места, где река впадает в залив Ярмут.
Течение довольно сильное. Оно могло вынести пистолет в залив. - И конечно
же, нет никакой взаимосвязи между пулями, вынутыми из окровавленных тел
вашей жены и мистера Квентина, и вашим револьвером. Это так, мистер Дюфресн?
- Да, сэр. - И это должно звучать убедительно? Здесь, как писали газеты,
Энди позволил себе одну из немногих эмоциональных реакций, которые можно
было наблюдать за все время процесса. Едва уловимая ироническая усмешка
заиграла на его губах. - Поскольку я невиновен в этом преступлении, сэр, и
поскольку я сказал правду о том, что выбросил пистолет в реку за день до
убийства, мне кажется совершенно неудивительным, что он до сих пор не
найден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
салфеток. Судмедэксперт заключил, что Квентин и Линда Дюфресн были убиты
между двадцатью тремя ноль-ноль 10 сентября и двумя ноль-ноль 11 сентября.
Следователь, который занимался этим делом, обнаружил на повороте,
находящемся в семидесяти ярдах от бунгало, вещественные доказательства,
которые были представлены на суде: две пустые бутылки швейцарского пива с
отпечатками пальцев обвиняемого, около двадцати окурков тех самых сигарет,
что обвиняемый приобрел в магазине, и отпечаток, отлитый в пластике, шин на
повороте, в точности соответствующий отпечатку шин на "плимуте" 47 модели
обвиняемого. В спальне бунгало на софе были найдены четыре салфетки. Они
были продырявлены пулями и испачканы порохом. Следователь заключил, что
убийца обмотал ствол оружия салфетками, чтобы приглушить звук выстрела. Энди
Дюфресн, получив слово, рассказал о происшедшем спокойно, холодно,
рассудительно. Он сказал, что начал слышать кое-какие сплетни где-то в конце
июля. В начале августа он был так измучен неопределенностью ситуации, что
решил устроить проверку. Линда однажды вечером собралась якобы съездить в
Портленд за покупками после занятия гольфом. Энди преследовал ее и Квентина
до бунгало (которое газеты окрестили "Любовным гнездышком"). Он
припарковался на повороте и подождал, пока Квентин отвезет Линду до клуба,
где она оставила свою машину. "Вы хотите сказать, что преследовали жену на
вашем новом "плимуте""? - спросил прокурор. - Я поменялся машинами с другом
на вечер, - ответил Энди, - и эта холодная запланированность его действий
только усугубила негативное отношение к нему судей и присяжных. Вернув другу
машину и забрав свою, Энди поехал домой. Линда, лежа в кровати, читала
книгу. Он спросил ее, как прошла поездка в Портленд. Она ответила, что все
было замечательно, но она не присмотрела ничего, что стоило бы купить. С тех
пор Энди окончательно уверился в своих подозрениях. Он рассказывал все это
совершенно спокойно, негромким ровным голосом, который за все время его
показаний ни разу не пресекся, не повысился, не сорвался. - Какое было ваше
психическое состояние после этого и до той ночи, когда была убита ваша жена?
- спросил защитник. - Я был в глубокой депрессии, - холодно ответил Энди.
Все так же монотонно и безэмоционально, как человек, зачитывающий меню в
ресторане, он поведал, что задумал самоубийство и зашел так далеко, что даже
купил пистолет 8 сентября в Левинстоне. Затем защитник предложил рассказать
присяжным, что произошло после того, как Линда отправилась на встречу с
Гленом Квентином в ночь убийства. Энди рассказал, и впечатление, которое он
произвел на жюри, было наихудшим, какое только можно себе вообразить. Я знал
его довольно близко на протяжении тридцати лет и могу сказать, что из всех
встречавшихся мне людей он обладает наибольшим самообладанием. Если с ним
все в порядке, то кое-какую информацию о себе он выдает в час по чайной
ложке. Но если с ним что-то не так, вам этого никогда не узнать. Если Энди
когда-то и пережил "темную ночь души", как выражался какой-то писатель, он
никогда никому этого не расскажет. Он относится к тому типу людей, которые,
задумав самоубийство, не устраивают прощальных истерик и не оставляют
трогательных записок, но аккуратно приводят в порядок свои бумаги,
оплачивают счета, а затем спокойно и твердо осуществляют задуманное. Это
хладнокровие и подвело его на процессе. Лучше бы он проявил хоть какие-либо
признаки эмоций. Если бы голос его сорвался, если бы он вдруг разрыдался или
даже начал бы орать на окружного прокурора - все одно было бы ему на пользу,
и я не сомневаюсь, что он был бы амнистирован, например, в 1954. Но он
рассказал свою историю как машина, как бесчувственный автомат, как бы говоря
присяжным: "Вот моя правда. Принимать ее или нет - ваше дело". Они не
приняли. Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был в той или иной
степени пьян с 24 августа, и что он был человеком, который терял над собой
контроль и уже не мог удержаться от рюмки. Уже в это присяжные могли
поверить с большим трудом. Перед ними стоял молодой человек в превосходном
шерстяном костюме-тройке, при галстуке, превосходно владеющий собой, с
холодным спокойным взглядом. И очень сложно было представить себе, что он
напивается в стельку из-за мелкой интрижки его жены с провинциальным
тренером. Я поверил в это только потому, что у меня был шанс узнать Энди
так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать его не могли. Энди Дюфресн
заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год за все время нашего
знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю до своего дня
рождения, а потом перед Рождеством. Всякий раз он заказывал бутылку "Джек
Даниэль". Он покупал это так же, как и большинство заключенных, получающих
гроши за свой рабский труд здесь. С 1965 года расценки нашего труда подняли
на двадцать пять процентов, но они остались смехотворно низкими. Плата за
мой труд составляла десять процентов от стоимости товара. Прибавьте это к
цене высококлассного виски типа "Блэк Джек", и вы получите представление о
том, сколько часов тяжкого труда в тюремной прачечной могут обеспечить
четыре бутылки в год. Утром 20 сентября, в свой день рождения, Энди слегка
выпил, а вечерам после отбоя продолжил это занятие. На следующее утро он
отдал мне остаток бутылки и сказал, чтобы я распределил спиртное между
своими. И другую бутылку, которую он пил на Рождество, и еще одну,
заказанную на Новый год, он вернул мне недопитыми с теми же инструкциями.
Четыре раза в год - и это человек, который прежде напивался безудержно,
которого алкоголь втянул в эту скверную историю. Достаточно скверную, скажу
я вам. Энди сообщил присяжным, что в ночь с Юна 11 сентября был настолько
пьян, что помнит происходившее с ним только какими-то отрывками. Он начал
пить днем еще до того, как поссорился с Линдой. После того, как она пошла на
встречу с Квентином, он решил помешать ей. По дороге заскочил в клуб, чтобы
опрокинуть стопочку-другую. Он не помнит, что говорил владельцу бара, чтобы
читал утренние газеты, да и вообще разговаривал ли с ним. Он помнит, как
покупал пиво в магазине, но не салфетки. "И зачем бы мне нужны были
салфетки?" - спросил Энди, и в одной из газет было отмечено, что три леди из
присяжных содрогнулись. Позже, гораздо позже, он излагал мне свои
предположения о клерке, который упоминал эти чертовы салфетки, и мне
кажется, так оно и было. "Предположим, в соответствии с концепцией
обвинителя, - говорил Энди на прогулочном дворе, - они пристали к этому
парню, что продавал пиво мне ночью со своими вопросами. С тех пор, как тот
тип меня видел, прошло три дня. Мое дело занимало II первую полосу любой
газеты, было у всех на слуху. Они насели на беднягу, пять-шесть копов, плюс
следователь, плюс помощник прокурора. Память на редкость коварная штука,
Рэд. Они могли начать с вопроса: "А не покупал ли обвиняемый у вас
салфеток?", и затем гнуть свою линию, не сворачивая. Если достаточное
количество людей хочет, чтобы ты что-то вспомнил, то вспомнишь, что очень
вероятно. И есть еще одна вещь, которая сильно давит на сознание. И поэтому
я думаю, что клерк легко убедил себя сам в истинности" своих слов. Это
слова, Рэд. Представь, репортеры задают ему вопросы, фото во всех газетах...
и, в довершение всего, его выступление в суде. Сдается мне, что он прошел бы
- если действительно не прошел - детектор лжи, или поклялся бы - если
действительно не поклялся - именем своей матери, что я покупал эти салфетки.
И все же... память настолько коварна. Я знаю одно: хотя мой адвокат и
считал, что я выдумал половину своей истории, эпизод с салфетками он
опровергал, не задумываясь. Действительно, здесь у них неувязка, согласись.
Я был пьян в стельку. Слишком пьян, чтобы думать о том, как приглушить звук
выстрела. "Если бы я стрелял, я бы ни о чем уже не задумывался". Так говорил
Энди. Он припарковался на повороте, пил пиво, курил сигареты, ждал. Он
наблюдал зажженный свет в окнах бунгало Квентина. Видел, как какой-то огонек
поднялся вверх по ступеням, затем проследовал вниз, и наступила темнота.
Энди говорил, что последующее он может только предполагать. - Мистер
Дюфресн, не поднялись ли Вы потом по ступеням дома мистера Квентина, чтобы
убить его и Вашу жену? - спросил защитник. - Нет, этого не было, - ответил
Энди. Он рассказал, что начал трезветь где-то около полуночи. Затем
почувствовал адскую головную боль и все прочие неприятные симптомы похмелья.
Он решил поехать домой, хорошо выспаться и обдумать все свои дела утром на
свежую голову. - В то время, как я ехал домой, мне пришло в голову, что
лучше всего было бы не мучиться и спокойно дать жене развод, - заключил
Энди. Прокурор подскочил на месте. - Ну что, Вы выбрали неплохой путь
развестись с женой, не так ли? Вы развелись с ней при помощи револьвера 38
калибра, прикрытого салфетками, да? - Нет, сэр, этого не было, - спокойно
ответил Энди. - А затем пристрелили ее любовника. - Нет, сэр. - Вы хотите
сказать, что Квентин получил свою пулю первым? - Я хочу сказать, что я вовсе
не стрелял ни в кого из них. Я выпил две бутылки пива и выкурил все те
сигареты, что подобрала на повороте полиция. Затем поехал домой и лег спать.
- Вы рассказывали присяжным, что с 24 августа по 10 сентября Вы хотели
покончить жизнь самоубийством? - Да, сэр. - И продвинулись так далеко, что
купили револьвер. - Да. - Как Вы посмотрите, мистер Дюфресн, на то, что Вы
не кажетесь мне сколько-нибудь суицидальным типом? - Ну что ж, - ответил
Энди, - а Вы не кажетесь мне человеком достаточно разумным и проницательным.
Я действительно был на грани самоубийства, а Ваше мнение на этот счет - дело
Ваше. Легкий шум в зале. Перешептывание присяжных. - Вы взяли свой пистолет
с собой в ту сентябрьскую ночь? - Нет, ведь я же говорил... - Ах, да! -
саркастически усмехнулся прокурор. - Вы выбросили его в реку, не правда ли?
В Роял Ривер. Днем 9 сентября. - Да, сэр. - За день до убийства. - Да, сэр.
- Убедительно, не так ли? - Не знаю, убедительно или нет, сэр. Это правда, и
все. - Кажется, Вы слышали показания лейтенанта Минчера? Минчер был главой
группы, которая обследовала окрестность Роял Ривер около моста Понд Роуд, с
которого Энди выбросил свой пистолет. Поиски на дне реки не принесли никаких
результатов. - Да, сэр. Я слышал. - Вы слышали, что они ничего не нашли,
хотя занимались этим в течение трех дней. И это звучит, кажется, тоже
убедительно? - Возможно. Факт тот, что они действительно не отыскали
пистолет, - спокойно ответил Энди. - Но я хотел бы заметить, что мост Понд
Роуд расположен очень близко от места, где река впадает в залив Ярмут.
Течение довольно сильное. Оно могло вынести пистолет в залив. - И конечно
же, нет никакой взаимосвязи между пулями, вынутыми из окровавленных тел
вашей жены и мистера Квентина, и вашим револьвером. Это так, мистер Дюфресн?
- Да, сэр. - И это должно звучать убедительно? Здесь, как писали газеты,
Энди позволил себе одну из немногих эмоциональных реакций, которые можно
было наблюдать за все время процесса. Едва уловимая ироническая усмешка
заиграла на его губах. - Поскольку я невиновен в этом преступлении, сэр, и
поскольку я сказал правду о том, что выбросил пистолет в реку за день до
убийства, мне кажется совершенно неудивительным, что он до сих пор не
найден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19