Город просто с ума сходил!
Официантка хихикнула.
— Должна сказать, в то лето Эбби постоянно давала пищу для сплетен. Здешний «Кантри-клуб» устроил традиционный бал в августе — это всегда крупное событие в жизни такого городишки, как наш. Туда съезжались отпрыски богатых семейств со всей округи. Никто из бедноты там отродясь не бывал. А вот Эбби Форстер на бал попала! Судя по тому, что я слышала, она выглядела словно ангел в белом маркизетовом платье, отороченном черными кружевами шантильи. И догадайтесь, кто ее привел? Джереми Сондерс! Он тогда только что вернулся домой после окончания Йельского университета и уже был практически помолвлен с Эвелин Клинтон. Джереми и Абигайль весь вечер держались за руки, и он без конца целовал ее во время танцев.
На следующий день весь город гудел как улей. Моя мама говорила, что миссис Сондерс, должно быть, рвет на себе волосы — подумать только, ее единственный сынок влюбился в кухаркину дочь! А потом, — Этель пожала плечами, — потом все кончилось. Эбби отказалась от короны «Мисс штат Нью-Йорк» и уехала в колледж. Сказала, что ей никогда не получить титул «Мисс Америка», потому что она не умеет ни петь, ни танцевать, и актерских талантов у нее нет. А потому, мол, не имеет смысла выставлять себя напоказ в Атлантик-Сити, чтобы вернуться ни с чем. Представляете, как это воспринял народ в Эйпл-Джанкшене? Ведь к тому времени уже многие скинулись, чтобы собрать деньги ей на туалеты для конкурса «Мисс Америка». Все ходили как оплеванные.
— А помнишь, как Тоби отделал нескольких ребят, которые говорили, что Эбби залезла в карман ко всему городу? — добавил ее муж.
— Тоби Горгон? — быстро спросила Пэт.
— Он самый, — подтвердил Эрни. — Он всегда сходил с ума по Эбби. Небось знаете, о чем треплются мальчишки в раздевалках? Так вот, если кто-то из ребят отпускал при Тоби какую-нибудь шуточку в адрес Абигайль, бедняге очень скоро приходилось пожалеть о своей несдержанности.
— Тоби сейчас работает у сенатора, — сообщила Пэт.
— Кроме шуток? — Эрни покачал головой. — Что ж, передавайте ему привет от меня. И спросите, по-прежнему ли он просаживает деньги на скачках.
* * *
Лишь к одиннадцати Пэт вернулась в «Эйпл-мотель». Она быстро распаковала вещи — в комнате не было стенного шкафа, а только крючки на дверях, приняла душ, расчесала волосы и залезла с блокнотом в постель, подложив под спину узкие подушки. Нога, как обычно, побаливала. Пульсирующая боль шла от бедра к лодыжке.
Пэт просмотрела записи, которые сделала вечером. По словам Этель, миссис Форстер покинула дом Сондерсов сразу после бала и пошла работать поварихой в окружную больницу. Никто так и не узнал, ушла ли она от Сондерсов сама или ее уволили. Но на новой должности ей приходилось нелегко — еще и потому, что Фрэнси Форстер была очень тучной женщиной. «Вы считаете меня толстухой? — сказала Этель. — Посмотрели бы вы на Фрэнси Форстер!» Миссис Форстер давно умерла, и с тех пор ее дочь больше не появлялась в родном городе. Впрочем, и при жизни миссис Форстер мало кто видел, чтобы Абигайль навещала мать.
Джереми Сондерса Этель охарактеризовала весьма красноречиво: «Абигайль повезло, что она не выскочила за него замуж. Он никогда с неба звезд не хватал. Просто счастье, что он из богатой семьи, не то умер бы с голоду. Говорят, его отец назначил опекунов над наследством и даже не включил сына в число душеприказчиков. Джереми обманул его ожидания. Он всегда выглядел словно дипломат или английский лорд, а по сути, был пустышка пустышкой».
Миссис Стаббинс намекнула, что Джереми с годами пристрастился к выпивке, и посоветовала Пэт позвонить ему.
— Он, наверное, обрадуется случаю поболтать с новым человеком. А Эвелин большую часть времени живет с замужней дочерью в Вестчестере.
Пэт выключила свет. Завтра утром она навестит бывшую школьную директрису, которая просила Абигайль дать Элеонор Браун работу, и попытается договориться о встрече с Джереми Сондерсом.
* * *
Снег шел всю ночь. Утром высота его покрова достигла пяти дюймов, но к тому времени, как Пэт села лить кофе, снегоочистители и машины с песком уже пробились к мотелю.
При дневном свете Эйпл-Джанкшен производил еще более унылое впечатление, казался на редкость запущенным и непривлекательным. Половина магазинов была закрыта, а те, что работали, явно нуждались в капитальном ремонте. Рождественское убранство города ограничивалось гирляндой, висевшей поперек главной улицы. Дома в переулках тесно жались друг к другу, краска на стенах облупилась; машины, припаркованные у тротуаров, выглядели такими же дряхлыми. Казалось, в городе нет ни одного нового здания, ни жилого, ни административного; на всем лежала печать пустоты и заброшенности. Наверное, большинство молодых людей сбегают отсюда, как только повзрослеют, подумала Пэт, и трудно винить их за это.
Тут ей на глаза попалась вывеска "Еженедельник «Эйпл-Джанкшен». Поддавшись порыву профессиональной солидарности, Пэт вошла в редакцию. Там работали двое — молодая женщина, чьи функции, по-видимому, заключались в приеме заказов на рекламу, и шестидесятилетний мужчина, производивший чудовищный грохот механической печатной машинкой. Последний оказался редактором и владельцем газеты; звали его Эдвин Шеферд. Он безмерно обрадовался возможности прервать свое занятие и поговорить с Пэт.
Хотя редактор не сумел добавить ничего существенного к тому, что она уже знала, он по собственной инициативе сходил в архив и принес два номера газеты, где сообщалось о конкурсах красоты — местном и нью-йоркском, — в которых победила Абигайль.
Во время своих изысканий Пэт уже видела фотографию Абигайль в короне и с лентой «Мисс штат Нью-Йорк» через плечо, но ее снимок со знаменем «Мисс Эйпл-Джанкшен» явился некоторым сюрпризом. Абигайль стояла на помосте в окружении остальных финалисток. Но какая разница в выражении лиц! Три другие девушки (Пэт узнала в одной из них юную Этель Стаббинс) выглядели взволнованными и счастливыми, а улыбка Абигайль была холодной, почти циничной, и в обстановке всеобщего ликования казалась совершенно неуместной.
— Тут еще есть снимок с ее мамашей, — сказал Шеферд и перевернул страницу.
Пэт ахнула: неужели Абигайль Дженнингс с ее тонкими чертами лица и изящной фигурой могла быть дочерью этой низенькой расплывшейся тетки? Подпись под фотографией гласила: «Гордая мать приветствует королеву красоты».
— Почему бы вам не взять с собой эти номера? — предложил Шеферд. — У меня есть другие экземпляры. Только не забудьте сослаться на нас, если используете что-нибудь в своей программе.
Отказываться было неудобно. «Можно представить, что будет, если я использую этот снимок», — размышляла Пэт, складывая газеты. Она поблагодарила редактора и быстро ушла.
Полмили вниз по Мэйн-стрит, и город разительно изменился. Дороги стали шире, на больших, ухоженных участках высились просторные особняки.
Сондерсам принадлежал бледно-желтый дом с черными ставнями. Длинная подъездная дорожка, изгибаясь дугой меж старыми деревьями, вела к ступеням портика. Изящные колонны напомнили Пэт архитектуру Маунт-Вернона. Маленький указатель отсылал разносчиков и посыльных к служебному входу в задней части здания.
Пэт остановила машину и поднялась по ступеням. Вблизи было заметно, что краска на стенах потрескалась, а металлические оконные рамы покрылись налетом ржавчины. Пэт нажала на кнопку и услышала слабый звук колокольчика где-то в глубине дома. Дверь открыла худая женщина в белом переднике поверх темного платья. В ее волосах блестели серебряные нити.
— Мистер Сондерс ждет вас. Он в библиотеке.
Джереми Сондерс, в темно-бордовой бархатной куртке и синих домашних брюках, расположился в высоком кресле у камина. У него был чрезвычайно благородный облик: правильные черты лица, волнистые, совершенно седые волосы. Но расплывшаяся талия и предательские мешки под глазами выдавали пристрастие хозяина к выпивке.
Джереми встал и оперся для поддержки на спинку кресла.
— Мисс Треймор! — Говорил он столь безукоризненно поставленным голосом, что это наводило на мысль о курсах ораторского искусства, которые он когда-то окончил. — Почему же вы не сказали мне по телефону, что вы — та самая Патриция Треймор?
— Разве это так важно? — улыбаясь, спросила Пэт.
— Не нужно скромничать. Итак, вы — журналистка, которая делает программу об Абигайль. — Он жестом пригласил ее занять кресло напротив. — Вы, конечно, выпьете со мной стаканчик «Кровавой Мэри»?
— Спасибо. — Пэт бросила взгляд на уже наполовину опустевший графин.
Служанка забрала у нее пальто.
— Благодарю вас, Анна. Пока все. Возможно, немного позже мисс Треймор составит мне компанию за ленчем. — В разговоре с прислугой манера Сондерса выспренно выражаться казалась еще более нелепой. Служанка молча вышла из комнаты. — Если вы не имеете ничего против, закройте, пожалуйста дверь, Анна! — крикнул он вслед. — Благодарю вас, дорогая.
Сондерс подождал, пока щелкнет замок, затем сокрушенно вздохнул:
— В наши дни невозможно найти хорошую прислугу. Не то что во времена, когда Форстер царила на кухне, а Эбби прислуживала за столом. — Казалось, эта фраза доставила ему удовольствие.
Пэт не ответила. В напыщенной болтовне этого человека чувствовалась какая-то озлобленность. Пэт села, приняла из рук Сондерса стакан и выжидательно на него посмотрела. Он приподнял бровь.
— Разве вы не пользуетесь магнитофоном?
— Пользуюсь. Но, возможно, вы предпочитаете говорить без него...
— Нет, что вы! Я как раз хочу, чтобы каждое слово нашей с вами беседы сохранилось для потомков. Возможно, когда-нибудь откроют музей Эбби Форстер — простите, сенатора Абигайль Дженнингс. Посетители смогут нажать на кнопку и прослушать рассказ о довольно бурном периоде ее созревания.
Пэт молча сняла с плеча сумку, достала диктофон и блокнот. У нее крепла уверенность, что сведения, которые ей удастся получить от Сондерса, будут совершенно непригодны для хвалебного репортажа о сенаторе Дженнингс.
— Вы следите за карьерой сенатора, — сказала она утвердительно.
— Затаив дыхание! Я безмерно восхищаюсь Эбби. С того самого дня, когда она, семнадцатилетняя девушка, предложила своей матери помогать на кухне, она завоевала мое глубочайшее уважение. Необыкновенно изобретательная личность!
— По-вашему, предложить матери помощь — значит проявить изобретательность?
— Нет, конечно нет. Если вы действительно хотите помочь матери. Другое дело, если вы предлагаете помощь только потому, что красивый юный отпрыск семейства Сондерсов вернулся домой из Йеля. Это несколько меняет картину, не правда ли?
— Вы имеете в виду себя? — Пэт неохотно улыбнулась. Саркастический тон и в то же время какая-то самоуничижительная манера поведения делали Джереми Сондерса не очень приятным собеседником.
— Вы угадали. Я время от времени вижу в газетах ее фотографии, но ведь им нельзя доверять, не правда ли? Эбби всегда превосходно получалась на снимках. Как она выглядит в жизни?
— Просто великолепно.
Сондерса, казалось, разочаровал ее ответ. Вероятно, он надеялся услышать, что сенатору не помешала бы пластическая операция, подумала Пэт. Ей трудно было представить, что Абигайль, даже в те далекие годы, могла увлечься Джереми.
— А как поживает Тоби Горгон? — полюбопытствовал Сондерс. — По-прежнему играет избранную когда-то роль добровольного раба и телохранителя Эбби?
— Тоби работает у сенатора, — ответила Пэт, — он, по-видимому, искренне предан ей, да и она, кажется, очень его ценит. — «Раб и телохранитель, — продолжила она про себя. — Довольно точное описание отношений Тоби к Абигайль Дженнингс».
— Полагаю, они, как и встарь, живут по пословице «рука руку моет»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Официантка хихикнула.
— Должна сказать, в то лето Эбби постоянно давала пищу для сплетен. Здешний «Кантри-клуб» устроил традиционный бал в августе — это всегда крупное событие в жизни такого городишки, как наш. Туда съезжались отпрыски богатых семейств со всей округи. Никто из бедноты там отродясь не бывал. А вот Эбби Форстер на бал попала! Судя по тому, что я слышала, она выглядела словно ангел в белом маркизетовом платье, отороченном черными кружевами шантильи. И догадайтесь, кто ее привел? Джереми Сондерс! Он тогда только что вернулся домой после окончания Йельского университета и уже был практически помолвлен с Эвелин Клинтон. Джереми и Абигайль весь вечер держались за руки, и он без конца целовал ее во время танцев.
На следующий день весь город гудел как улей. Моя мама говорила, что миссис Сондерс, должно быть, рвет на себе волосы — подумать только, ее единственный сынок влюбился в кухаркину дочь! А потом, — Этель пожала плечами, — потом все кончилось. Эбби отказалась от короны «Мисс штат Нью-Йорк» и уехала в колледж. Сказала, что ей никогда не получить титул «Мисс Америка», потому что она не умеет ни петь, ни танцевать, и актерских талантов у нее нет. А потому, мол, не имеет смысла выставлять себя напоказ в Атлантик-Сити, чтобы вернуться ни с чем. Представляете, как это воспринял народ в Эйпл-Джанкшене? Ведь к тому времени уже многие скинулись, чтобы собрать деньги ей на туалеты для конкурса «Мисс Америка». Все ходили как оплеванные.
— А помнишь, как Тоби отделал нескольких ребят, которые говорили, что Эбби залезла в карман ко всему городу? — добавил ее муж.
— Тоби Горгон? — быстро спросила Пэт.
— Он самый, — подтвердил Эрни. — Он всегда сходил с ума по Эбби. Небось знаете, о чем треплются мальчишки в раздевалках? Так вот, если кто-то из ребят отпускал при Тоби какую-нибудь шуточку в адрес Абигайль, бедняге очень скоро приходилось пожалеть о своей несдержанности.
— Тоби сейчас работает у сенатора, — сообщила Пэт.
— Кроме шуток? — Эрни покачал головой. — Что ж, передавайте ему привет от меня. И спросите, по-прежнему ли он просаживает деньги на скачках.
* * *
Лишь к одиннадцати Пэт вернулась в «Эйпл-мотель». Она быстро распаковала вещи — в комнате не было стенного шкафа, а только крючки на дверях, приняла душ, расчесала волосы и залезла с блокнотом в постель, подложив под спину узкие подушки. Нога, как обычно, побаливала. Пульсирующая боль шла от бедра к лодыжке.
Пэт просмотрела записи, которые сделала вечером. По словам Этель, миссис Форстер покинула дом Сондерсов сразу после бала и пошла работать поварихой в окружную больницу. Никто так и не узнал, ушла ли она от Сондерсов сама или ее уволили. Но на новой должности ей приходилось нелегко — еще и потому, что Фрэнси Форстер была очень тучной женщиной. «Вы считаете меня толстухой? — сказала Этель. — Посмотрели бы вы на Фрэнси Форстер!» Миссис Форстер давно умерла, и с тех пор ее дочь больше не появлялась в родном городе. Впрочем, и при жизни миссис Форстер мало кто видел, чтобы Абигайль навещала мать.
Джереми Сондерса Этель охарактеризовала весьма красноречиво: «Абигайль повезло, что она не выскочила за него замуж. Он никогда с неба звезд не хватал. Просто счастье, что он из богатой семьи, не то умер бы с голоду. Говорят, его отец назначил опекунов над наследством и даже не включил сына в число душеприказчиков. Джереми обманул его ожидания. Он всегда выглядел словно дипломат или английский лорд, а по сути, был пустышка пустышкой».
Миссис Стаббинс намекнула, что Джереми с годами пристрастился к выпивке, и посоветовала Пэт позвонить ему.
— Он, наверное, обрадуется случаю поболтать с новым человеком. А Эвелин большую часть времени живет с замужней дочерью в Вестчестере.
Пэт выключила свет. Завтра утром она навестит бывшую школьную директрису, которая просила Абигайль дать Элеонор Браун работу, и попытается договориться о встрече с Джереми Сондерсом.
* * *
Снег шел всю ночь. Утром высота его покрова достигла пяти дюймов, но к тому времени, как Пэт села лить кофе, снегоочистители и машины с песком уже пробились к мотелю.
При дневном свете Эйпл-Джанкшен производил еще более унылое впечатление, казался на редкость запущенным и непривлекательным. Половина магазинов была закрыта, а те, что работали, явно нуждались в капитальном ремонте. Рождественское убранство города ограничивалось гирляндой, висевшей поперек главной улицы. Дома в переулках тесно жались друг к другу, краска на стенах облупилась; машины, припаркованные у тротуаров, выглядели такими же дряхлыми. Казалось, в городе нет ни одного нового здания, ни жилого, ни административного; на всем лежала печать пустоты и заброшенности. Наверное, большинство молодых людей сбегают отсюда, как только повзрослеют, подумала Пэт, и трудно винить их за это.
Тут ей на глаза попалась вывеска "Еженедельник «Эйпл-Джанкшен». Поддавшись порыву профессиональной солидарности, Пэт вошла в редакцию. Там работали двое — молодая женщина, чьи функции, по-видимому, заключались в приеме заказов на рекламу, и шестидесятилетний мужчина, производивший чудовищный грохот механической печатной машинкой. Последний оказался редактором и владельцем газеты; звали его Эдвин Шеферд. Он безмерно обрадовался возможности прервать свое занятие и поговорить с Пэт.
Хотя редактор не сумел добавить ничего существенного к тому, что она уже знала, он по собственной инициативе сходил в архив и принес два номера газеты, где сообщалось о конкурсах красоты — местном и нью-йоркском, — в которых победила Абигайль.
Во время своих изысканий Пэт уже видела фотографию Абигайль в короне и с лентой «Мисс штат Нью-Йорк» через плечо, но ее снимок со знаменем «Мисс Эйпл-Джанкшен» явился некоторым сюрпризом. Абигайль стояла на помосте в окружении остальных финалисток. Но какая разница в выражении лиц! Три другие девушки (Пэт узнала в одной из них юную Этель Стаббинс) выглядели взволнованными и счастливыми, а улыбка Абигайль была холодной, почти циничной, и в обстановке всеобщего ликования казалась совершенно неуместной.
— Тут еще есть снимок с ее мамашей, — сказал Шеферд и перевернул страницу.
Пэт ахнула: неужели Абигайль Дженнингс с ее тонкими чертами лица и изящной фигурой могла быть дочерью этой низенькой расплывшейся тетки? Подпись под фотографией гласила: «Гордая мать приветствует королеву красоты».
— Почему бы вам не взять с собой эти номера? — предложил Шеферд. — У меня есть другие экземпляры. Только не забудьте сослаться на нас, если используете что-нибудь в своей программе.
Отказываться было неудобно. «Можно представить, что будет, если я использую этот снимок», — размышляла Пэт, складывая газеты. Она поблагодарила редактора и быстро ушла.
Полмили вниз по Мэйн-стрит, и город разительно изменился. Дороги стали шире, на больших, ухоженных участках высились просторные особняки.
Сондерсам принадлежал бледно-желтый дом с черными ставнями. Длинная подъездная дорожка, изгибаясь дугой меж старыми деревьями, вела к ступеням портика. Изящные колонны напомнили Пэт архитектуру Маунт-Вернона. Маленький указатель отсылал разносчиков и посыльных к служебному входу в задней части здания.
Пэт остановила машину и поднялась по ступеням. Вблизи было заметно, что краска на стенах потрескалась, а металлические оконные рамы покрылись налетом ржавчины. Пэт нажала на кнопку и услышала слабый звук колокольчика где-то в глубине дома. Дверь открыла худая женщина в белом переднике поверх темного платья. В ее волосах блестели серебряные нити.
— Мистер Сондерс ждет вас. Он в библиотеке.
Джереми Сондерс, в темно-бордовой бархатной куртке и синих домашних брюках, расположился в высоком кресле у камина. У него был чрезвычайно благородный облик: правильные черты лица, волнистые, совершенно седые волосы. Но расплывшаяся талия и предательские мешки под глазами выдавали пристрастие хозяина к выпивке.
Джереми встал и оперся для поддержки на спинку кресла.
— Мисс Треймор! — Говорил он столь безукоризненно поставленным голосом, что это наводило на мысль о курсах ораторского искусства, которые он когда-то окончил. — Почему же вы не сказали мне по телефону, что вы — та самая Патриция Треймор?
— Разве это так важно? — улыбаясь, спросила Пэт.
— Не нужно скромничать. Итак, вы — журналистка, которая делает программу об Абигайль. — Он жестом пригласил ее занять кресло напротив. — Вы, конечно, выпьете со мной стаканчик «Кровавой Мэри»?
— Спасибо. — Пэт бросила взгляд на уже наполовину опустевший графин.
Служанка забрала у нее пальто.
— Благодарю вас, Анна. Пока все. Возможно, немного позже мисс Треймор составит мне компанию за ленчем. — В разговоре с прислугой манера Сондерса выспренно выражаться казалась еще более нелепой. Служанка молча вышла из комнаты. — Если вы не имеете ничего против, закройте, пожалуйста дверь, Анна! — крикнул он вслед. — Благодарю вас, дорогая.
Сондерс подождал, пока щелкнет замок, затем сокрушенно вздохнул:
— В наши дни невозможно найти хорошую прислугу. Не то что во времена, когда Форстер царила на кухне, а Эбби прислуживала за столом. — Казалось, эта фраза доставила ему удовольствие.
Пэт не ответила. В напыщенной болтовне этого человека чувствовалась какая-то озлобленность. Пэт села, приняла из рук Сондерса стакан и выжидательно на него посмотрела. Он приподнял бровь.
— Разве вы не пользуетесь магнитофоном?
— Пользуюсь. Но, возможно, вы предпочитаете говорить без него...
— Нет, что вы! Я как раз хочу, чтобы каждое слово нашей с вами беседы сохранилось для потомков. Возможно, когда-нибудь откроют музей Эбби Форстер — простите, сенатора Абигайль Дженнингс. Посетители смогут нажать на кнопку и прослушать рассказ о довольно бурном периоде ее созревания.
Пэт молча сняла с плеча сумку, достала диктофон и блокнот. У нее крепла уверенность, что сведения, которые ей удастся получить от Сондерса, будут совершенно непригодны для хвалебного репортажа о сенаторе Дженнингс.
— Вы следите за карьерой сенатора, — сказала она утвердительно.
— Затаив дыхание! Я безмерно восхищаюсь Эбби. С того самого дня, когда она, семнадцатилетняя девушка, предложила своей матери помогать на кухне, она завоевала мое глубочайшее уважение. Необыкновенно изобретательная личность!
— По-вашему, предложить матери помощь — значит проявить изобретательность?
— Нет, конечно нет. Если вы действительно хотите помочь матери. Другое дело, если вы предлагаете помощь только потому, что красивый юный отпрыск семейства Сондерсов вернулся домой из Йеля. Это несколько меняет картину, не правда ли?
— Вы имеете в виду себя? — Пэт неохотно улыбнулась. Саркастический тон и в то же время какая-то самоуничижительная манера поведения делали Джереми Сондерса не очень приятным собеседником.
— Вы угадали. Я время от времени вижу в газетах ее фотографии, но ведь им нельзя доверять, не правда ли? Эбби всегда превосходно получалась на снимках. Как она выглядит в жизни?
— Просто великолепно.
Сондерса, казалось, разочаровал ее ответ. Вероятно, он надеялся услышать, что сенатору не помешала бы пластическая операция, подумала Пэт. Ей трудно было представить, что Абигайль, даже в те далекие годы, могла увлечься Джереми.
— А как поживает Тоби Горгон? — полюбопытствовал Сондерс. — По-прежнему играет избранную когда-то роль добровольного раба и телохранителя Эбби?
— Тоби работает у сенатора, — ответила Пэт, — он, по-видимому, искренне предан ей, да и она, кажется, очень его ценит. — «Раб и телохранитель, — продолжила она про себя. — Довольно точное описание отношений Тоби к Абигайль Дженнингс».
— Полагаю, они, как и встарь, живут по пословице «рука руку моет»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44