Точнее, он вообще был трезв.
Лучше бы Кныш ничего не спрашивал!
— Он притворялся пьяным, — устало сказала Татьяна Юрьевна. — Дешевый трюк: все думают, что человек невменяем, а тот тем временем чистит карманы и шкафы.
— Вы обнаружили пропажу каких-либо вещей?
— Я еще не проверяла свои вещи.
— Где его сообщник?
Татьяна Юрьевна кивнула Самуилу. Тот нырнул под лестницу, клацнул замком, и в холл вышел Леша. Я не смог сдержать улыбки: на лице моего друга не осталось и следа от недавних побоев. Везет же некоторым! Все зажило за несколько часов, как в сказке!
— Что касается этого гражданина, — сказала Татьяна Юрьевна, показывая кончиком сигареты на Лешу, — то могу сказать, что он в отличие от своего коллеги вел себя не агрессивно и, насколько я поняла, представился своим собственным именем. Лично я не вижу в его поступках какого-либо криминала.
— Разберемся, — многообещающе ответил Игорь Игоревич и перевел сонные глаза на меня и Лешу. — В машину, оба!
— Его-то за что? — спросил я, поднимаясь с кресла. — Сказали же ясно: криминала нет.
Леша густо покраснел. Игорь Игоревич неожиданно зло рявкнул:
— Молчать!
Татьяна Юрьевна кивнула мне напоследок и певуче произнесла:
— Чао, братишка!
«Может быть, это вовсе не она была в подъезде Лепетихи?» — подумал я, выходя из холла на веранду.
Если начал сомневаться — дело труба.
«Нет-нет! — поспешил исправиться я. — Не может быть! Ошибка исключена. У меня отличная зрительная память. И номер телефона — самая веская улика. Лепетиха сказал мне: начинается на „девяносто“. В памяти определителя другого такого телефона не было. Значит, кем бы ни была эта женщина — Эльвирой или Татьяной, с ее офисного телефона кто-то звонил Лепетихе и заказывал убить меня. И это есть истина… »
С такими мыслями я вышел из особняка, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Кныш на секунду поровнялся со мной и едва слышно произнес:
— Ну и дурак же ты, батенька.
Я с чистым сердцем пожал ему руку.
35
Нас с Лешей посадили рядом на заднее сиденье, и я не преминул посмаковать ситуацию.
— Слушай, дружище, а тебя били намного аккуратнее, чем меня!
— Да ну, перестань, — стушевавшись, ответил Леша и тронул себя за скулы. — Все болит.
— Нет-нет, расскажи, как ты сумел так быстро залечить раны?
— Разговорчики! — не оборачиваясь, проворчал с переднего сиденья Игорь Игоревич.
— Гарик, что будешь докладывать? — через минуту спросил Кныш.
Тот не сразу ответил, повернулся, посмотрел в лицо Кныша, потом тронул сержанта за плечо.
— Останови-ка, браток, на минутку.
Кныш и Игорь Игоревич вышли из машины. Я не слышал, о чем они разговаривали. Леша толкнул меня в бок.
— Ты что, не веришь мне?
— Бог с тобой, старичок! Да как самому себе!
Леша внимательно рассматривал мои глаза, словно хотел узнать о моих сокровенных мыслях.
— Понимаешь, — медленно произнес он, — я хотел эту Эльвиру трахнуть между делом.
— Да какой разговор, дружище! Я тебя понимаю. Отпуск, длительное воздержание, отличная кормежка…
— Нет, ты мне не веришь. Милиционеры вернулись в машину.
— Поехали! — сказал Игорь Игоревич.
Я понял, что они говорили о нашей судьбе. Если действовать по закону, то, конечно, за этот проклятый «ТТ» меня следовало задержать и привезти в отделение. Но если посмотреть с другой стороны, никто этот «ТТ» у меня не видел и даже в случае обыска никогда не найдет — спрятан более чем надежно. От своих слов я могу отказаться. Какой пистолет? Да Бог с вами! Никогда в руках не держал и на что нажимать — не знаю! Выдал себя за брата этой женщины? И здесь криминал не ахти какой. Частный детектив, запутался в собственных домыслах: хотел как лучше, а получилось как всегда. Единственная серьезная зацепка — убийство Лепетихи. В этом деле я свидетель номер один. Почему сразу не доложил в милицию, когда обнаружил труп? На каком основании заходил в квартиру убитого? Только за это мне уже могут надавать по шее.
Машина выехала на асфальт, и через несколько минут водитель аккуратно объехал труп собаки. Я проводил его взглядом. Сейчас события минувшей ночи казались сном. Но то, что меня ожидало впереди, вообще представлялось плодом больного воображения.
На кругу перед алуштинским автовокзалом машина остановилась, Игорь Игоревич вышел наружу и молча пожал Кнышу руку.
— Довезешь их до Судака и сразу назад. А мне дочь из школы забирать надо, — сказал он сержанту и захлопнул дверь.
Я очень кстати вспомнил о школе. Сегодня первое сентября — начало занятий.
— Фу-ты, ну-ты! Володя, а интересная у нас была ночка, да?
Кныш не ответил мне, демонстративно отвернулся и с деланным интересом стал смотреть в окно.
— Да чего ты такой безрадостный? — спросил я его, хлопая по плечу. — Отделались легким испугом. Так ведь?
— Мне твои легкие испуги, — сквозь зубы ответил Кныш, — слишком дорого обходятся.
Учти, в последний раз я вытаскиваю тебя из дерьма.
— Не зарекайся! — безапелляционно ответил я и наклонился над щекой сержанта. — Послушай, братан, тормозни-ка у троллейбусной остановки.
— Куда тебя еще понесло? — устало спросил
Кныш.
— Мне с вами не по пути. — Я открыл дверцу и помахал на прощание Леще. Тот как-то жалостливо глянул на меня, словно я оставлял его на тонущем корабле.
— Может, я пойду с тобой? — без всякой надежды спросил он.
— Увы, мой друг! К любимой женщине вдвоем не ходят.
«Эх, Леша, Леша, — подумал я, глядя вслед „уазику“, — что ж ты натворил!»
* * *
Троллейбусы на Симферополь отправлялись каждые пятнадцать минут, и мне не долго пришлось томиться от предгрозовой духоты. В троллейбусе, продуваемом сквозняком словно на палубе несущегося по морю катера, я уснул, привалившись к окну, и открыл глаза, когда мы уже выруливали на площадь железнодорожного вокзала.
Отыскать в малознакомом городе среднюю школу номер двадцать три оказалось делом более сложным, чем мне представлялось сначала. Подростки школьного возраста на мой вопрос пялили на меня глаза так, словно я спрашивал про двадцать третий публичный дом. Люди постарше пожимали плечами, и все как один утверждали, что они не здешние. У меня сложилось впечатление, что в Симферополе в сезон практически невозможно найти коренного жителя.
Через час утомительных поисков я вошел в прохладный школьный вестибюль, поднялся по лестнице на второй этаж и заглянул в учительскую.
— Что вы хотите? — спросил меня молодой мужчина в легкомысленной футболке — преподаватель физкультуры, наверное.
— Я ищу Наталью Ивановну.
— Наталью Ивановну, Наталью Ивановну, — забормотал физкультурник, подходя к стенду с расписанием. — А у нее сейчас урок.
— И скоро он закончится?
— Он только начался, — усмехнулся учитель. — Присаживайтесь, подождите.
Я глянул на часы, хотя времени у меня было хоть отбавляй. Просто я от природы крайне нетерпелив. Нет для меня страшнее пытки, чем чего-либо ждать. Учитель заметил мой жест.
— Собственно, вы можете заглянуть к ней в класс, если у вас срочное дело.
— Очень срочное, — подтвердил я.
— Десятый «Б». Это на третьем этаже, по центральному коридору.
Я поблагодарил физкультурника, поднялся наверх и приоткрыл дверь с табличкой «10-й „Б“.
Пожилая женщина, сидя за столом и подперев щеку рукой, устало говорила классу:
— Что вы понимаете в любви? Любовь — это вовсе не чувство. Это не порыв, не страсть, если хотите…
Она обратила внимание, что все ученики с любопытством смотрят куда-то в сторону — на мою побитую физиономию и перевязанное бинтом колено, и тоже повернула голову.
— Вам что?
Я подумал, что она не узнала меня.
— Извините, Наталья Ивановна. У меня
очень срочное дело к вам. Мы с вами недавно встречались…
— Да, я отлично вас помню! — перебила она меня. — Вы же из газеты, я права? Зайдите, не стойте в дверях, а то меня продует сквозняком.
Класс затаил дыхание, предчувствуя смену обстановки. Он не хотел слушать о любви и страсти. Его куда больше интересовали мои зияющие дырами брюки и перебинтованное колено.
Мне пришлось зайти, хотя я бы предпочел, чтобы учительница вышла в коридор.
— Вы очень торопитесь? — спросила она и, не дав мне ответить, добавила: — Сядьте за последний стол и послушайте. Мы говорим о нравственных ценностях, о любви к ближнему и сострадании. Считайте, что это будет преамбулой к нашей с вами беседе.
Я сел рядом с полусонным юношей, который, низко пригибая голову, грыз кончик ручки.
— Из какой газеты? — прошептал он.
— «Криминальный вестник», — не задумываясь ответил я.
— А вы что, с разборок или как? — спросил он, с любопытством оглядывая мой вид.
Я едва досидел до конца урока. И как я раньше мог просиживать за партой по шесть часов в день?
Когда грохочущая лавина учеников очистила класс и после них остались лишь запахи духов и табака, Наталья Ивановна протянула мне полиэтиленовый пакет, набитый тетрадями.
— Поухаживайте… Для учителя литературы и языка самое трудное — разбирать почерк и носить домой сочинения. Потому у меня плохое зрение и хронический остеохондроз. Как, простите, вас величать?.. Ну что ж, Кирилл Андреевич, идемте ко мне, будем пить чай и говорить об Эльвирочке.
Мы спустились вниз. С крыши подъезда ручьями стекала дождевая вода, тяжелые капли с шелестом стегали асфальт, и на нем суетились, словно мячики для пинг-понга, серые пузыри.
— Ну вот, как некстати! — сказал я. Учительница посмотрела на меня едва ли не с возмущением.
— Что значит некстати? Очень даже кстати! Вы не любите грозу?
— Я люблю смотреть на дождь из окна квартиры.
— Правда? — Мой ответ ей не понравился. — А вы производите впечатление отважного рыцаря… Ну, ничего, не сахарный.
С этими словами она решительно пошла под струи. Мне ничего не оставалось, как поднять воротник куртки и последовать за ней.
— Дождь, голубчик, — это естественная природная среда, — говорила она мне. — Тетрадочки возьмите под мышку, чтобы не намочить. Лет десять назад все повально писали шариковыми ручками. А шарики влаги не боятся. Теперь же пошла мода на перьевые. «Паркеры», «Пилоты», еще какие-то — всего не запомнишь. Особенно мальчики любят ручками друг перед другом хвастать… Сейчас налево…
«Неплохое начало, — подумал я. — Если ее как следует разговорить, то потом и не остановишь».
— Вы сами из Симферополя? Из Судака? Что вы говорите! О! — покачала она головой. — Это моя несбывшаяся мечта — жить на побережье. Если бы это произошло, я купалась бы в море круглый год.
— Вообще-то от Симферополя до моря не так уж и далеко.
— Нет, голубчик. До моря далеко. Меня хватает только на то, чтобы четыре раза в год подниматься на плато Чатыр— Даг. Вы знаете, где находится плато Чатыр— Даг?
— Что-то не припомню.
— Это по дороге на Алушту, как раз напротив перевала. Высота — тысяча двести сорок пять метров над уровнем моря. Эти восхождения — мой особый ритуал. Один раз весной, один раз летом, потом — осенью и зимой.
— Даже зимой?
— Да, — кивнула она. — Представьте, даже зимой. Пока меня на это хватает. Я сшила себе бахилы с влагоотталкивающей пропиткой, купила две лыжные палки и замечательную штормовку — придем, покажу. Рано утром доезжаю до перевала — и вперед! Вечером, когда возвращаюсь домой, еле переставляю ноги. Но зато какое великолепное чувство испытываю при этом!.. Вы еще молоды, и вам не понять нас, стариков.
— Ну почему же…
— Не надо спорить со мной!.. Заходите в этот подъезд. Да что вы голову в плечах утопили? Ну-ка, покажите мне косую сажень, грудь — вперед, подбородок — вверх. Ваши куртка и брюки просохнут за пять минут. Кстати, а что это с вашими брюками? Кто это вас так пощипал?
— Меня покусали собаки, — признался я.
— Что вы говорите! И молчали! Надо немедленно обработать раны!.. Считайте, что вам повезло. У меня есть целебная мазь собственного приготовления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Лучше бы Кныш ничего не спрашивал!
— Он притворялся пьяным, — устало сказала Татьяна Юрьевна. — Дешевый трюк: все думают, что человек невменяем, а тот тем временем чистит карманы и шкафы.
— Вы обнаружили пропажу каких-либо вещей?
— Я еще не проверяла свои вещи.
— Где его сообщник?
Татьяна Юрьевна кивнула Самуилу. Тот нырнул под лестницу, клацнул замком, и в холл вышел Леша. Я не смог сдержать улыбки: на лице моего друга не осталось и следа от недавних побоев. Везет же некоторым! Все зажило за несколько часов, как в сказке!
— Что касается этого гражданина, — сказала Татьяна Юрьевна, показывая кончиком сигареты на Лешу, — то могу сказать, что он в отличие от своего коллеги вел себя не агрессивно и, насколько я поняла, представился своим собственным именем. Лично я не вижу в его поступках какого-либо криминала.
— Разберемся, — многообещающе ответил Игорь Игоревич и перевел сонные глаза на меня и Лешу. — В машину, оба!
— Его-то за что? — спросил я, поднимаясь с кресла. — Сказали же ясно: криминала нет.
Леша густо покраснел. Игорь Игоревич неожиданно зло рявкнул:
— Молчать!
Татьяна Юрьевна кивнула мне напоследок и певуче произнесла:
— Чао, братишка!
«Может быть, это вовсе не она была в подъезде Лепетихи?» — подумал я, выходя из холла на веранду.
Если начал сомневаться — дело труба.
«Нет-нет! — поспешил исправиться я. — Не может быть! Ошибка исключена. У меня отличная зрительная память. И номер телефона — самая веская улика. Лепетиха сказал мне: начинается на „девяносто“. В памяти определителя другого такого телефона не было. Значит, кем бы ни была эта женщина — Эльвирой или Татьяной, с ее офисного телефона кто-то звонил Лепетихе и заказывал убить меня. И это есть истина… »
С такими мыслями я вышел из особняка, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Кныш на секунду поровнялся со мной и едва слышно произнес:
— Ну и дурак же ты, батенька.
Я с чистым сердцем пожал ему руку.
35
Нас с Лешей посадили рядом на заднее сиденье, и я не преминул посмаковать ситуацию.
— Слушай, дружище, а тебя били намного аккуратнее, чем меня!
— Да ну, перестань, — стушевавшись, ответил Леша и тронул себя за скулы. — Все болит.
— Нет-нет, расскажи, как ты сумел так быстро залечить раны?
— Разговорчики! — не оборачиваясь, проворчал с переднего сиденья Игорь Игоревич.
— Гарик, что будешь докладывать? — через минуту спросил Кныш.
Тот не сразу ответил, повернулся, посмотрел в лицо Кныша, потом тронул сержанта за плечо.
— Останови-ка, браток, на минутку.
Кныш и Игорь Игоревич вышли из машины. Я не слышал, о чем они разговаривали. Леша толкнул меня в бок.
— Ты что, не веришь мне?
— Бог с тобой, старичок! Да как самому себе!
Леша внимательно рассматривал мои глаза, словно хотел узнать о моих сокровенных мыслях.
— Понимаешь, — медленно произнес он, — я хотел эту Эльвиру трахнуть между делом.
— Да какой разговор, дружище! Я тебя понимаю. Отпуск, длительное воздержание, отличная кормежка…
— Нет, ты мне не веришь. Милиционеры вернулись в машину.
— Поехали! — сказал Игорь Игоревич.
Я понял, что они говорили о нашей судьбе. Если действовать по закону, то, конечно, за этот проклятый «ТТ» меня следовало задержать и привезти в отделение. Но если посмотреть с другой стороны, никто этот «ТТ» у меня не видел и даже в случае обыска никогда не найдет — спрятан более чем надежно. От своих слов я могу отказаться. Какой пистолет? Да Бог с вами! Никогда в руках не держал и на что нажимать — не знаю! Выдал себя за брата этой женщины? И здесь криминал не ахти какой. Частный детектив, запутался в собственных домыслах: хотел как лучше, а получилось как всегда. Единственная серьезная зацепка — убийство Лепетихи. В этом деле я свидетель номер один. Почему сразу не доложил в милицию, когда обнаружил труп? На каком основании заходил в квартиру убитого? Только за это мне уже могут надавать по шее.
Машина выехала на асфальт, и через несколько минут водитель аккуратно объехал труп собаки. Я проводил его взглядом. Сейчас события минувшей ночи казались сном. Но то, что меня ожидало впереди, вообще представлялось плодом больного воображения.
На кругу перед алуштинским автовокзалом машина остановилась, Игорь Игоревич вышел наружу и молча пожал Кнышу руку.
— Довезешь их до Судака и сразу назад. А мне дочь из школы забирать надо, — сказал он сержанту и захлопнул дверь.
Я очень кстати вспомнил о школе. Сегодня первое сентября — начало занятий.
— Фу-ты, ну-ты! Володя, а интересная у нас была ночка, да?
Кныш не ответил мне, демонстративно отвернулся и с деланным интересом стал смотреть в окно.
— Да чего ты такой безрадостный? — спросил я его, хлопая по плечу. — Отделались легким испугом. Так ведь?
— Мне твои легкие испуги, — сквозь зубы ответил Кныш, — слишком дорого обходятся.
Учти, в последний раз я вытаскиваю тебя из дерьма.
— Не зарекайся! — безапелляционно ответил я и наклонился над щекой сержанта. — Послушай, братан, тормозни-ка у троллейбусной остановки.
— Куда тебя еще понесло? — устало спросил
Кныш.
— Мне с вами не по пути. — Я открыл дверцу и помахал на прощание Леще. Тот как-то жалостливо глянул на меня, словно я оставлял его на тонущем корабле.
— Может, я пойду с тобой? — без всякой надежды спросил он.
— Увы, мой друг! К любимой женщине вдвоем не ходят.
«Эх, Леша, Леша, — подумал я, глядя вслед „уазику“, — что ж ты натворил!»
* * *
Троллейбусы на Симферополь отправлялись каждые пятнадцать минут, и мне не долго пришлось томиться от предгрозовой духоты. В троллейбусе, продуваемом сквозняком словно на палубе несущегося по морю катера, я уснул, привалившись к окну, и открыл глаза, когда мы уже выруливали на площадь железнодорожного вокзала.
Отыскать в малознакомом городе среднюю школу номер двадцать три оказалось делом более сложным, чем мне представлялось сначала. Подростки школьного возраста на мой вопрос пялили на меня глаза так, словно я спрашивал про двадцать третий публичный дом. Люди постарше пожимали плечами, и все как один утверждали, что они не здешние. У меня сложилось впечатление, что в Симферополе в сезон практически невозможно найти коренного жителя.
Через час утомительных поисков я вошел в прохладный школьный вестибюль, поднялся по лестнице на второй этаж и заглянул в учительскую.
— Что вы хотите? — спросил меня молодой мужчина в легкомысленной футболке — преподаватель физкультуры, наверное.
— Я ищу Наталью Ивановну.
— Наталью Ивановну, Наталью Ивановну, — забормотал физкультурник, подходя к стенду с расписанием. — А у нее сейчас урок.
— И скоро он закончится?
— Он только начался, — усмехнулся учитель. — Присаживайтесь, подождите.
Я глянул на часы, хотя времени у меня было хоть отбавляй. Просто я от природы крайне нетерпелив. Нет для меня страшнее пытки, чем чего-либо ждать. Учитель заметил мой жест.
— Собственно, вы можете заглянуть к ней в класс, если у вас срочное дело.
— Очень срочное, — подтвердил я.
— Десятый «Б». Это на третьем этаже, по центральному коридору.
Я поблагодарил физкультурника, поднялся наверх и приоткрыл дверь с табличкой «10-й „Б“.
Пожилая женщина, сидя за столом и подперев щеку рукой, устало говорила классу:
— Что вы понимаете в любви? Любовь — это вовсе не чувство. Это не порыв, не страсть, если хотите…
Она обратила внимание, что все ученики с любопытством смотрят куда-то в сторону — на мою побитую физиономию и перевязанное бинтом колено, и тоже повернула голову.
— Вам что?
Я подумал, что она не узнала меня.
— Извините, Наталья Ивановна. У меня
очень срочное дело к вам. Мы с вами недавно встречались…
— Да, я отлично вас помню! — перебила она меня. — Вы же из газеты, я права? Зайдите, не стойте в дверях, а то меня продует сквозняком.
Класс затаил дыхание, предчувствуя смену обстановки. Он не хотел слушать о любви и страсти. Его куда больше интересовали мои зияющие дырами брюки и перебинтованное колено.
Мне пришлось зайти, хотя я бы предпочел, чтобы учительница вышла в коридор.
— Вы очень торопитесь? — спросила она и, не дав мне ответить, добавила: — Сядьте за последний стол и послушайте. Мы говорим о нравственных ценностях, о любви к ближнему и сострадании. Считайте, что это будет преамбулой к нашей с вами беседе.
Я сел рядом с полусонным юношей, который, низко пригибая голову, грыз кончик ручки.
— Из какой газеты? — прошептал он.
— «Криминальный вестник», — не задумываясь ответил я.
— А вы что, с разборок или как? — спросил он, с любопытством оглядывая мой вид.
Я едва досидел до конца урока. И как я раньше мог просиживать за партой по шесть часов в день?
Когда грохочущая лавина учеников очистила класс и после них остались лишь запахи духов и табака, Наталья Ивановна протянула мне полиэтиленовый пакет, набитый тетрадями.
— Поухаживайте… Для учителя литературы и языка самое трудное — разбирать почерк и носить домой сочинения. Потому у меня плохое зрение и хронический остеохондроз. Как, простите, вас величать?.. Ну что ж, Кирилл Андреевич, идемте ко мне, будем пить чай и говорить об Эльвирочке.
Мы спустились вниз. С крыши подъезда ручьями стекала дождевая вода, тяжелые капли с шелестом стегали асфальт, и на нем суетились, словно мячики для пинг-понга, серые пузыри.
— Ну вот, как некстати! — сказал я. Учительница посмотрела на меня едва ли не с возмущением.
— Что значит некстати? Очень даже кстати! Вы не любите грозу?
— Я люблю смотреть на дождь из окна квартиры.
— Правда? — Мой ответ ей не понравился. — А вы производите впечатление отважного рыцаря… Ну, ничего, не сахарный.
С этими словами она решительно пошла под струи. Мне ничего не оставалось, как поднять воротник куртки и последовать за ней.
— Дождь, голубчик, — это естественная природная среда, — говорила она мне. — Тетрадочки возьмите под мышку, чтобы не намочить. Лет десять назад все повально писали шариковыми ручками. А шарики влаги не боятся. Теперь же пошла мода на перьевые. «Паркеры», «Пилоты», еще какие-то — всего не запомнишь. Особенно мальчики любят ручками друг перед другом хвастать… Сейчас налево…
«Неплохое начало, — подумал я. — Если ее как следует разговорить, то потом и не остановишь».
— Вы сами из Симферополя? Из Судака? Что вы говорите! О! — покачала она головой. — Это моя несбывшаяся мечта — жить на побережье. Если бы это произошло, я купалась бы в море круглый год.
— Вообще-то от Симферополя до моря не так уж и далеко.
— Нет, голубчик. До моря далеко. Меня хватает только на то, чтобы четыре раза в год подниматься на плато Чатыр— Даг. Вы знаете, где находится плато Чатыр— Даг?
— Что-то не припомню.
— Это по дороге на Алушту, как раз напротив перевала. Высота — тысяча двести сорок пять метров над уровнем моря. Эти восхождения — мой особый ритуал. Один раз весной, один раз летом, потом — осенью и зимой.
— Даже зимой?
— Да, — кивнула она. — Представьте, даже зимой. Пока меня на это хватает. Я сшила себе бахилы с влагоотталкивающей пропиткой, купила две лыжные палки и замечательную штормовку — придем, покажу. Рано утром доезжаю до перевала — и вперед! Вечером, когда возвращаюсь домой, еле переставляю ноги. Но зато какое великолепное чувство испытываю при этом!.. Вы еще молоды, и вам не понять нас, стариков.
— Ну почему же…
— Не надо спорить со мной!.. Заходите в этот подъезд. Да что вы голову в плечах утопили? Ну-ка, покажите мне косую сажень, грудь — вперед, подбородок — вверх. Ваши куртка и брюки просохнут за пять минут. Кстати, а что это с вашими брюками? Кто это вас так пощипал?
— Меня покусали собаки, — признался я.
— Что вы говорите! И молчали! Надо немедленно обработать раны!.. Считайте, что вам повезло. У меня есть целебная мазь собственного приготовления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70