Неспроста так велико количество повторных экспертиз. Уходит время, для находящегося под стражей очень мучительное, а ошибка, может быть, заложена в неправильном условии задачи. Я осмелюсь предположить, что все дело в том, что амбулаторная экспертиза обходится государству дешевле, чем стационарная.
В отделении стационарной экспертизы за человеком ведется пристальное круглосуточное наблюдение. На всех имеется специальный лист, где фиксируется все, что было за время текущего дежурства. Если особый случай записи делают в журнале наблюдений уже сугубо индивидуально. Сестринские записи, кстати, часто бывают более информативны, чем записи врачей. Сейчас уже, как правило, нет такого лечебного заведения, где не было бы психолога. Психологические исследования, по мнению многих врачей, очень содержательны. Все это в сопоставлении с материалами уголовного дела дает возможность прийти к определенному выводу. Собирается экспертная комиссия. Традиционно заключение подписывают три человека.
Что же происходит, когда экспертное заключение ложится на стол судьи? Суд может согласиться, а может и не согласиться с мнением экспертов. Чаще соглашается, но бывает и иначе. Тогда судье надлежит написать определение, в котором нужно обосновать свое решение.
Но судья - не врач. Как он может аргументированно возражать специалистам, а главное - почему решение о вменяемости относится исключительно к компетенции суда? Ведь только врач может определить, способен ли человек отвечать за свои действия. Какая роль в этом диспуте отводится судье?
Решающая. В правовом государстве решать судьбу человека имеет право только суд. Ни терапевт, ни психиатр, ни стоматолог сделать этого не может. Эта обязанность государством возложена на судью. Суд изучает поступок человека во всей совокупности обстоятельств, а врач - состояние его здоровья.
Операцию по добыванию истины проводит судья, а врач отвечает за остроту и стерильность его скальпеля. Предположим, судья не соглашается с мнением медиков о том, что человек болен. Почему? А почему он должен соглашаться, если на протяжении всей жизни все было нормально и потерпевшие говорят, что знают подсудимого двадцать лет и не приметили в его поведении ничего странного, необъяснимого или болезненного. По существу, решение судьи зависит от профессиональности экспертного заключения. Если акт написан убедительно и аргументированно, как правило, у судьи не возникает повода для сомнений.
Но ведь душевнобольным можно и притвориться.
- Можно, - соглашается Борис Владимирович Шостакович, заместитель директора института Сербского. - Но симулянтов бывает значительно меньше, чем можно было бы ожидать. Почему? А это очень трудное дело. Но возможное. Трудное, потому что для того, чтобы хорошо сыграть роль душевнобольного, нужно быть хорошим актером, иметь колоссальную силу воли и ещё неплохо знать психиатрию. Гораздо чаще встречается то, что называется аггравация: когда у человека есть какие-то психические расстройства, а он старается их усилить.
Как поступают в случаях подозрения на симуляцию? Длительные наблюдения показывают, что человек меняет свое поведение в зависимости от того, смотрят за ним или нет. Одним он предъявляет совершенно невероятные жалобы, а с другими весело шутит... Нередко встречается метасимуляция: когда человек рассказывает о тех явлениях, которые имели место в прошлом, как о происходящем с ним сейчас. Он действительно болел - скажем, перенес алкогольный или реактивный психоз, и как бы сознательно удерживает рисунок этого поведения. Тут ситуация для врача более сложная, потому что это, как мы называем, клинически реально. Поймать момент перехода из бывшего в желаемое не так просто. Иногда ошибаемся.
В 1997 году, с вступлением в действие нового Уголовного кодекса, произошло событие, которое некоторые психиатры назвали эпохальным. Речь идет о 22-й статье нового УК, которая ввела на российское юридическое поле понятие ограниченной вменяемости.
Энтузиасты этого события говорят, что ограниченная вменяемость - это промежуточное состояние между полным психическим здоровьем и психическим заболеванием. То есть речь, по их мнению, идет о неких исключительных состояниях в момент, когда в психической деятельности происходит сбой. Такое состояние возникает как реакция на внешнюю жизненную ситуацию (измена супруга, смерть близкого человека, явная неожиданная несправедливость) и, как правило, представляет собой единственный случай в жизни. К таким состояниям относится и аффект, который и в старом Уголовном кодексе был отнесен к обстоятельствам, смягчающим вину.
Должна признаться, я так и не поняла, что же это такое - ограниченная вменяемость. Аффект - да, понимаю. Я уже рассказывала историю Валентина Желубалина, пожилого человека, женившегося на молодой женщине. Желубалин ждал жену возле дома и увидел, что она возвращается не одна, а в обнимку с мужчиной. В мгновение ока он долетел до того места, где находилась застигнутая врасплох пара. Ударив ножом мужчину, он занес руку над женщиной, но остановился, услышав от неё слово "люблю". Желубалин убил возлюбленного жены. Но суд не стал вникать в подробности этой драмы. И получилось так, будто он задумал преступление и хладнокровно его осуществил. Совершенно очевидно, что в первую очередь суду надлежало установить, не было ли тут аффекта, того самого, который является обстоятельством, смягчающим вину. Никто ничего устанавливать не пожелал. Желубалин до сих пор в колонии.
Но что же такое ограниченная вменяемость? Это когда человек ещё не настолько психически болен, чтобы не отвечать за свои действия, но настолько психически болен, чтобы отвечать не в полной мере. Как эту формулу привязать и к какому месту, никто не знает... Чтобы не отвечать за свои действия, а лечиться, человек не должен находиться в тюрьме, а чтобы отвечать - должен находиться в тюрьме, а не в больнице. А в какой же тюрьме? Ведь новых у нас с введением 22-й статьи не появилось. Да и редакция статьи 22 на удивление неудобоварима. Там говорится о том, что при назначении наказания суд может учитывать промежуточное состояние. Но раз так, значит, может и не учитывать. Ехали-ехали и приехали. Зато у нас теперь стало как на Западе.
* * *
Я просила разрешить мне присутствовать на экспертизе. Была уверена откажут. Однако Борис Владимирович Шостакович ответил, что институт Сербского тонет в облаке легенд и слухов и присутствие журналиста скорей полезно. В назначенный день я пришла. Светило веселое солнце. Комиссия в сборе и на солнце внимания не обращает.
Вошел первый испытуемый, Сергей Г. Ему тридцать лет. У сожительницы пропал трехлетний ребенок. Мальчик имел привычку убегать и раньше, поэтому сразу его не хватились. Когда выяснилось, что он бесследно исчез, Г. сообщил милиции, что убил ребенка и расчленил труп. Труп по сей день не найден. Много раз Г. давал разные показания, которые становятся все более красноречивыми. Врачи полагают, что Г. себя оговорил.
В его деле есть такая запись: дома его никогда не хвалили, а когда впервые похвалили в школе, он начал рисовать. Серые дрожащие руки и глаза привыкшего к постоянной боли существа. Когда его спросили, как он себя чувствует сейчас, он ответил: "Мне стало спокойней, не так трогательно".
Пишет стихи. Сказал, что нравится Иосиф Бродский: "Это что-то самое лучшее, предел всех возможностей". Его попросили прочесть что-нибудь свое. Он с готовностью прочел стихи о костре. Там были строчки: "...уж ночи серная метла..." и "я сигарету прикурил от солнечного уголька". Уже стоя в дверях, он предложил допросить его под гипнозом - тогда он не сможет соврать. И все узнают, что он себя оговорил. Просто он тогда, вначале, думал: его оставили дома с ребенком, а он за ним не уследил. Где же ребенок? Значит, он его и убил. Вот и все.
Игорь Ч. Обвиняется по статье 218 (хранение оружия). Ехал на своей машине, милиция остановила, изъяли пистолет. Утверждает, что пистолет подброшен сотрудниками милиции.
Очень развит физически. Кажется, что и глаза, и мускулы у него стальные. Его спросили, какие книги ему принесли в больницу родственники. Льва Гумилева, книжку про самураев и про Гитлера. Спросили, что понравилось больше всего. Я загадала - книга о Гитлере. Ошиблась. Больше всего понравился Гумилев.
Владимир Б. обвиняется в изнасиловании и убийстве двух 17-летних девушек. Ему 30 лет. По месту жительства, в Оренбурге, поставили диагноз "шизофрения". Здесь проводится повторная экспертиза. Б. чрезвычайно возбужден и спешит рассказать, как ему досадили убитые им барышни. Познакомился он с ними в тот же вечер - просто заметил, что в детской беседке сидит его знакомый подросток вместе с девицами. Пьют водку. Предложил провести вечер вместе. Когда разговорились, одна из девушек имела несчастье нелестно отозваться о его матери, участковом враче. Его это страшно оскорбило, и он убил обидчицу, а её подругу убил по необходимости, как свидетеля. В подробности убийства входит неохотно, считая, что это не главное - главное, что ему сказала нехорошая девушка. Имеет собственную теорию о том, как надо воспитывать подростков.
Последним был Равиль Х. Его появлению предшествовало короткое напутствие работников отделения, в котором он наблюдался. Сказали, что сейчас он возбужден, но это потому, что волнуется.
Равиль обвиняется в злостном хулиганстве. Шел по улице, среди бела дня беспричинно набросился на женщину, задрал юбку и в мгновение спустил ей нижнее белье.
Заходит. Если справедлива теория о том, что внешность в точности характеризует то, что у человека внутри, здесь богатая почва для рассуждений. На него страшно даже смотреть. Его спрашивают, знает ли он, в чем обвиняется. Да, знает. Просят рассказать, что он совершил. Но рассказывать долго. Равиль молниеносно набрасывается на сидящую рядом женщину-врача, поднимает юбку и - все... комиссия работу закончила.
* * *
Знаменитая Троицкая больница (в народе именно это место называется Белые Столбы) построена в 1907 году "для содержания душевнобольных - особо опасных преступников, а также неизлечимых и опасных для общества". Несколько зданий из красного кирпича представляют воплощенную целесообразность, так замечательно продумано здесь все, вплоть до утешающих взгляд огромных бархатных елей, унизанных шишками. Время от времени на бархате вспыхивают оранжевые огни - это белки.
Здесь осуществляется принудительное лечение. В нашей стране оно бывает трех видов: с обычным наблюдением, с усиленным и строгим. Недавно ввели новые названия, которые я здесь приводить не буду, потому что они длинные и нелепые, а суть осталась та же. Соответственно видам лечения разделяются и больницы. Друг от друга они отличаются только режимом содержания больных: без охраны, с охраной больницы по периметру и с охраной по периметру и внутри отделений. Все, что имеет непосредственное отношение к медицине (лекарственное обеспечение, штаты врачей и медперсонала, питание, реабилитация) в больницах одинаково. Поэтому эксперты и суд при выборе больницы должны руководствоваться только степенью опасности конкретного пациента для общества и возможностью повторения общественно опасных действий. Слово "преступление" здесь неприменимо, потому что нет преступника - есть больной человек.
Всех психически больных, направленных на принудительное лечение, условно можно разделить на две группы. Первую составляют пациенты, совершившие опасное деяние по явно болезненным причинам - бредовым, галлюцинаторным, под влиянием аффекта. Это понятно для окружающих их людей и общества в целом. Вторую группу составляют больные, поведение которых вызвано изменениями личности, которые возникли в результате болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89