- А экологической смерти планеты, отец, вы тоже не боитесь? - вежливо осведомился приличный молодой чекловек.
- Да врут они все, все эти "Зеленые" и "Гринписовцы"! безаппеляционно заявил Олег Михайлович. - Ты выйди в поле, на речку! Уточки летают, рыба плавает, трава растет, птички щебечут! Не будет никакой экологической смерти! Врут они все, врут! Пугают, чтоб придать значимость своим никчемным занятиям! Долго жить будем, ребята! Долго!
- По моему - вы глубоко религиозный человек...
- Черта в ступе! Ничего не было до того, как я родился, и ничего не будет, после того, как я вас покину!
Так или иначе, но Олег Михайлович засиделся в кабаке до самого закрытия и даже на четверть часа более того - поговорил ещё со знакомым барменом. Потом вышел на улицу, с удовольствием окунаясь в свежую темноту и тишину засыпающего города. Настроение у него было столь легким и возвышенным, что неожиданно для саого себя он загорланил на всю улицу песню, которая сама собой вынырнула из памяти его далекой юности.
Колумб Америку открыл!
Страну далекую, чужую!
Дурак! Он лучше бы открыл На нашей улице бесплатную пивную!
Кто-то шарахнулся от развеселившегося Олега Михайловича, кто-то, с другой стороны улицы, засмеялся.
Коперник тоже все трудился!
Чтоб доказать земли вращенье!
Дурак! Он лучше бы напился!
Тогда бы не было сомненья!
Он не сделал и десятка шагов, как из подворотни выдвинулась массивная фигура и густой голос прогудел.
- Значит, крабами меня кормить будешь?
Олег Михайлович сразу узнал своего недавнего оппонента по дискуссии Сапрыков, что сидел за столиком напротив. А в стоячей позиции он был столь громаден и обширен, что казалось - мог положить щупленького и маленького Олега Михайловича в свой карман так, что оттуда бы только его седая грива торчала. И от первого удара могучего кулака Олегу Михайловичу удалось увернуться не полностью: прикрылся, отскочил, но все же ловкости проявил недостаточно - полетел через тротуар, оторвался от земли и показалось, что звезды на осеннем небе приблизились настолько, что их руками можно было хватать. Потом грохнулся оземь, но тут же вскочил на ноги. Убежать было раз плюнуть - легкий на ногу Олег Михайлович оторвался бы от этого неповоротливого кабана шутя. Но бывший массажист, половина жизни которого прошла среди яростного спорта, который и сам был хорош как на велотреке, так и на фехтовальной дорожке - не мог себе позволить сдать идеологических позиций и в старости. Надо было, по его разумению, постоять за молодую демократию России.
Он разбежался, опустив голову, словно собрался протаранить живот врага, но перед самым столкновением резко принял в сторону и ногой - влепил противнику в промежность! Самый знаменитый удар, коронный трюк для кино, но крайне и крайне редко эффектно получающийся в практике асфальтовой драки. Вариация удара - коленом снизу - практически вообще никогда не дает эффекта (если не в кино). Для успеха нужна долголетняя тренировка, а кроме того подготовка позиции во время схватки - да чтоб ноги у противника были врозь, да чтоб он стоял близко, да чтоб был расслаблен и так далее, так далее, система которую может построить и реализовать только профессиональный специалист рукопашного боя. Но... В данный описываемый момент удар Олега Михайловича - прошел. Везуха, не более того.
Толстяк удивленно охнул, перегнулся в поясе и тут же жирной мордой своей дважды наткнулся на остренький, но очень жесткий кулачок Олега Михайловича. Уточним - не мордой, а первый раз носом, а второй - глазом. Из носа брызнула кровь, а глаз пронзила такая боль, что гигант рухнул на мокрый тротуар и по щенячьи заскулил.
Олег Михайлович перешагнул через поверженного врага, и, понимая, что вот теперь - то победа достигнута окончательная и необратимая - пошагал домой.
глава 5
Утром положенного, восьмого дня врач превилигированной больницы Сергей Петрович позвонил сам и сдержанно сообщил, что анализы - надо повторить. Всем троим. Он ничего не обьяснял, положил трубку и Вадим понял - это приговор.
Голубев и Олег Михайлович другого мнения не имели.
Все было кончено, рассуждать было не о чем и они вновь сьездили в больницу, проделали повторную сдачу крови из вены.
Напряженное лицо молчаливой медсестры показалось им крайне недобрым знаком. На осторожные вопросы она давала уклончивые ответы, того типа, что её дело - лишь кровь высасывать, а за лабораторию она не отвечает и ничего не знает. Сергея Петровича - не застали. Очевидно, тот прятался перед решающим разговором.
День, как на зло, выдался солнечным, но они ничего не замечали, когда вышли из больницы. Уселись в "ниссан" Вадима, закурили и молчали, тупо глядя на улицу. Олег Михайлович заметил вяло.
- Не будем себя хоронить раньше времени... Вы не учитываете всеобщего российского бардака - Да? - рассеяно спросил Вадим.
- Могли перепутать анализы... Пьяная медсестра разбила ящик с пробирками... Девченка в лаборатории потеряла записи...
- В ТАКОЙ больнице? За живые деньги? - криво улыбнулся Вадим. - Не льсти себя дурацкими надеждами. Скорее всего, нам крышка. Всем троим.
- Ну, если ты так полагаешь... То умирай! А я ещё живой!
- Полно, дед. - прервал его Вадим. - Околеть тоже надо достойно. Даже если жил так себе.
Они снова замолчали, с трудом справляясь с неприязнью друг к другу. Присутствие близкого человека не спасало, каждому хотелось забраться в свою нору, чтоб в одиночку пережить последний удар.
- Вот ведь ещё что. - проговорил Голубев. - Весь наш "курятник" тоже заражен. Всем четверым тоже конец. Это наверняка.
Олег Михайлович рассердился и заголосил петушиным тенором.
- Пока топор не опустился, мы ещё живы, ребята! Вы уж так скисли, будто в гробиках себя увидели! Так что, и прощального бала не устроим! Клуба своего, как положено, не закроем?!
- Устроим бал. - кисло улыбнулся Вадим. - В субботу - бал . А потом все разом и решим. И с "курятником" и...
Он примолк и остальные поняли, что решать, собственно говоря, уже было нечего.
- Кого куда подвезти? - спросил Вадим, включив мотор.
Через десять минут они разошлись у станции метро - каждый в свою сторону.
...Голубев прямо из больницы направился в лицей и положил на стол завление по увольнению, обьяснив его вздорной причиной - уезжает на постоянноле жительство в Америку воссоедениться с женой.
Директриса лицея Надежда Викторовна внешне высказала сожаление по поводу утраты лицеем молодого педагога, но видно было, что в душе она этим обстоятельством удовлетворена. Коллектив педагогов становился без Голубева более единодушными и сплоченным. Но от прощального совета она все же не сумела удержаться.
- Высокая нравственность и мораль нужны, Андрей Александрович, не только педагогу.
Совет был слишком общим и далеко неоригинальным, а потому Голубев ответил мягко.
- Позвольте и мне слова прощания. Времена старух, Надежда Викторовна, которые рычали на молодежь, когда та целовалась на улицах и в метро миновали. Не потому, что старухи поумнели, а просто на них все плевать хотели. Да и боятся ныне старушки беззубый рот разевать, сдачи получить можно.
Реакция директора оказалась совершенно неожиданной.
- Да, - ответила она печально. - Всем нынче плевать на молодежь, а следовательно, и на будущее страны. Все погибнем под ударами мировой буржуазии.
- Причиныв гибели будут другие. - вспомнил о своих бедах Голубев, но пояснять ничего не стал.
По настоящему огорчил уход Голубева только Диму Степанкова.
- На кого же ты меня здесь оставляешь, Андрюха? - обидчиво спросил он, заталкивая Голубева в свою лабораторию. - Давай хоть выпьем на прощанье. Я же тут сгибну в одиночку с нашими монстрами. Да тут ещё в дурацкую историю попал, из-за тебя кстати.
- Какую историю? - спросил Голубев, глядя, как Степанков достает из потайных ящиков початую бутылку спирта .
- Да помнишь, как ты эту Галину Карташову при следователе раскручивал? Ну, что у неё кто-то паспорт украл и с её документом анализы на СПИД делал?
- Как же...
- Так вот она по настоящему вбила себе в голову, что её ждут чуть ли не в Олимпийской команде Москвы по лыжам! Девка совсем озверела, учебу забросила, самостоятельно тренируется, бегает, прыгает и мечтает о лаврах чемпионки.
- Ну что ж... Ни архитектором, ни строителем толковым ей не бывать...
- Ей, коротконогому обрубку, и чемпионкой не бывать! - в сердцах сказал Степанков. - Сколько не тренируйся, все одно! Но я-то в историю влип! Она же меня за горло берет, когда я её в команду зачислю и где эта команда, когда начнутся сборы перед соревнованиями!
- Так объясни ей, что все развалилось, соревнований не будет.
- Поздно, - сокрушенно вздохнул Степанков.
- Как поздно?
- Я с ней сплю. Под эту сурдинку.
- С Карташовой?! Ты с ума сошел!
- Получается так. Теперь поздно про это говорить. Влип я, Андрюха, по уши. Девка оказалась прилипчивой, навязчивой, да ещё эти мечты о спортивных лаврах... Гибну, Андрюха, горю голубым огнем.
Голубев открыл было рот, чтоб произнести банальное осуждение, типа того, что нельзя нарушать старого закона - спать там, где работаешь - но тут же сообразил, что, строго говоря, в его, Голубева устах это прозвучит достаточно цинично и фальшиво, хотя Степанков о существование "курятника" не знает.
- Нечего мне тебе советовать, - тоскливо сказал он. - Я сам в этом плане путаюсь. Только один человек из моих друзей с такими проблемами справляется.
- Кто же этот счастливец?
- Вадим Малкин. У того все счастливые - жена счастливая, двое детей, любовницы счастливые, родители и родственники в се при нем сча стливые. Все на него молятся, все его любят и уважают и как ему удается всех так облагодетельствовать только Богу или черту известно.
- Гений. - грустно признал Степанков, разлил спирт по стаканчикам и они выпили его не разбавляя. Потом пытались ещё поговорить, но оказались уже чужими друг другу - Голубев разом отошел от проблем жизни лицея. Простились даже формально не договариваясь о будущих встречах.
...Что же касается "курятника", знавшего своего педагога в несколько ином качестве, то к увольнению Голубева из лицея они отнеслись спокойно. Значительно большее эмоциональное впечатление произвели на них письма, полученные поименно, по почте, в четверг. В каждый именной конверт была вложена карточка выполненная на плотной бумаге, цветной, компьютерной печатью. На карточке значилось.
Драгоценнейшая сударыня!
С чувством глубокой скорби и неизбывной боли руководство достославного теннисного клуба обьявляет о своей катастрофической ликвидации. Кончен бал. погасли свечи, растаяли, как дым, все наши планы.
НО!
Мы не уйдем не простившись с вами, с теми, кто сражался бок о бок с нами, с невзгодами времени. А потому мы устраиваем для всех нами любимых ( а Вы, сударыня, в первую очередь) БАЛ ОБОРВАНЦЕВ! БАЛ ВОРОВ И ПЬЯНИЦ! БАЛ НИЩИХ И ШУТОВ! И, стало быть, форма одежды - самая разнузданная и непристойная! Никаких драгоценностей! Никаких туалетов из Парижа! Ни фраков, н смокингов! Дерюга, лохмотья и - выдумка. фантазия, которые будут отмечены призом!
Празднество имеет место быть в ближайшую субботу по получению Вами, драгоценнейшая, этого горького послания.
Правление Клуба
Люди знающие, во всем этом вычурном образчике эпистолярного жанра без труда угадывали стиль Олега Михайловича и были правы: Вадим бы написал своим гостям приглашение поофицильней и посуше, Голубев - поумней.
Всего было разослано приглашений девяносто трем персонам - членам клуба "Тайм-брэк" и особам к ним приближенным. Среди ожидаемых лиц (любителей тенниса) был один член Государственного Совета Безопасности, пятеро депутатов Госдумы, до дюжины президентов банков, директор крупнейшей авиакомпанию, а остальную шушеру, включая политических лидеров всяких партий и считать за людей постыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43