А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Так мы познакомились, и уже через три часа мне казалось, что я знал этого человека всю жизнь. Мы подружились. Позже Ульянов объяснил мне мою проблему с родителями. Он объяснил, что я родился среди буржуазии, а воспитывался среди интеллигентов. Интеллигенты – это говно, а буржуазия – вчерашний день, который скоро похоронят пролетарии всех стран. Когда я это узнал, мне стало легко и свободно.
– Может, ты и врешь, – сказал Семен, – но слова эти чисто ленинские. Потому что никто кроме Ленина не мог сказать так хорошо! Интеллигенция – говно, буржуи – покойники. Выпьем за Ленина! Он вечно живой!
– Именно – вечно живой! – воскликнул Себастьян Кохаузен. – Вы очень хорошо заметили это!
– Хрен ли ты говоришь заметил! У нас все это знают! – гордо ответил солдат.
– Все знают, да не все понимают! – Кохаузен поднял бокал. – Я заметил, что русский знает больше, чем немец понимает!
– В сто раз! – сказал Мишка.
– Как минимум, – добавил Андрей.
– Сравнил жопу с пальцем, – Семен усмехнулся.
Выпили.
– Я продолжаю… В семнадцатом году мы сели с Лениным и Надеждой Константиновной Крупской в пломбированный вагон и поехали в Россию делать социалистическую революцию. В этом же вагоне ехали другие революционеры. В том числе Лев Троцкий и Инесса Арманд. Троцкого подсадили немцы, чтобы он вредил по дороге Ленину, мешал ему сосредоточиться на планах вооруженного восстания… Вы не поверите, но в то время у Ленина и Инессы была яркая любовь, какой могут любить друг друга только пламенные революционеры. Ленин и Арманд искали удобного случая, чтобы уединиться и предаться любви. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувств другой пламенной революционерки Надежды Константиновны Крупской… Тогда Ленин сказал мне следующее:
– Себастьян, – он взял меня под руку и повел по коридору вагона, подальше от своего купе, – мне стали известны коварные планы вредителя Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпрометировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там встречаться!.. Наше дело под угрозой! Ты же знаешь, Себастьян, Надежду Константиновну! Если она узнает, что я того Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели – верхи не хотят, а низы не могут… Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь на себя Троцкого. Я бы сам выкинул эту сволочь в окошко, но ты же знаешь, что в нашем вагоне их нет. И еще, Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал… Сегодня ночью, в три часа, я встречаюсь с Инессой в тамбуре. А ты должен задержать Троцкого.
Ночью, когда Владимир Ильич скрывался в тамбуре с Инессой Арманд, я стоял в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг из своего купе вышел Троцкий и на цыпочках направился по коридору в сторону тамбура. В одной руке – фотокамера, в другой – магниевая вспышка, во рту – свисток. «Ну, подожди, – подумал я, – сейчас ты попробуешь моего немецкого кулака!» Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил неожиданно, вырвал у него из руки фотокамеру и, ударив фотокамерой ему в челюсть, загнал свисток Троцкому в глотку. Троцкий упал без сознания. Магниевая вспышка вспыхнула, и у Троцкого сгорели все волосы на голове.
Всю оставшуюся до России дорогу Троцкий проехал лысый, со свистком в горле, поэтому он все время свистел, когда дышал, и не мог больше незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно скрывался с Инессой в тамбуре. И еще Ленин всё время хлопал Троцкого по гладкой голове и говорил: Не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет.
Именно после этого случая среди коммунистов появилось выражение «Свистит, как Троцкий».
Себастьян Кохаузен дернул себя за волосы, и они остались у него в руке. На солдат, лукаво улыбаясь, глядел совершенно лысый человек с усами, как у кота. На его носу блеснуло пенсне.
Мишка всем корпусом подался вперед, что-то знакомое промелькнуло в лице полысевшего иностранца.
Справа закричал Жадов:
– Ребята, да это же Троцкий! Стреляй в гада!
Бойцы вскинули автоматы и застрочили в лысого.
Троцкий задергался в кресле. Его белая рубаха в одно мгновение стала красной, как у цыгана. Пенсне разлетелось на тысячу осколков. Но, несмотря на умопомрачительное количество свинца, он всё не падал и не падал, он махал руками и кричал: «Ой! Ой! Я умираю!»
Расстреляли по целому магазину. Отстегнули их, чтобы вставить новые и продолжить убивать гада.
Но тут Троцкий упал головой на стол и замер. По скатерти вокруг расползалось багровое пятно.
– Кабздец, – сказал Семен, опуская ствол.
Вдруг сверху затрещало, и на стол рухнула люстра, едва не задев бойцов. Они отскочили в сторону и застыли. Ваза с фруктами полетела на пол.
Ощущение, что случится что-то еще, потихоньку отступало.
– Бля… – сказал Семен в полной тишине, и всем стало легче.
– Ни хрена себе! – Мишка сдвинул на затылок пилотку. – Троцкого убили… Самого…
– Во-ка… – Андрей снял очки. – Медаль или орден дадут, как думаете?
– Орден, – твердо ответил Семен. – Железнобетонно!
– Бери выше, – Мишка рассеянно посмотрел на трупа. – Вы, ребята, подумайте башкой, кого мы только что захерачили! Подумайте своими дурацкими чайниками, какую мы гадюку историческую угондошили! Подумайте, подумайте только, что это за вредная манда с ушами истекает поганой кровью на столе! Это истекает кровью та самая гнида, которая залупалась на самого Ленина!.. – Мишка окинул всех ошалевшим взглядом. – Нет, ребята, за такого трупа ордена маловато!.. Будем мы, я предполагаю, как герои советского народа, ездить везде на автомобилях, и все нас будут цветами закидывать, а лучшие бабы Москвы и Ленинграда будут брать у нас в рот по первому требованию!
– Думаешь, Мишка, Героев дадут?! – спросил Андрей. Его рука повисла в воздухе с очками.
– Аквивалентно! – ответил Стропалев. – Считай, мы почти самого Гитлера шпокнули в мировом масштабе!
– Ну, это ты загнул! – возразил Семен, желая в это поверить. – Гитлер поглавнее Троцкого будет… Вон он чего наделал… Урод в жопе ноги…
– А Троцкий кто по-твоему?!
– Хватит, – остановил их Жадов. – Надо еще труп этот начальству предъявить, чтобы оно знало, что мы делом занимались, а не немок натягивали. Давай его на плащ-палатку – и потащили…
– Жалко плащ-палатку-то… Давай штору сорвем.
Сорвали штору. Расстелили ее возле стола.
– Берись, Андрюха, за Троцкого слева, – скомандовал Мишка. – А я справа. А ты, Семен, за ноги тащи.
Они взяли покойника и перенесли на штору. Троцкий был тяжелый, как кирпичи. Бойцов это не удивило, они знали, что совершать геройские поступки не легко.
Когда укладывали Троцкого на штору, у него из кармана выпала серебряная шкатулка с драгоценными камнями. Шкатулка была такая красивая, что невозможно было оторвать от нее глаз. Даже казалось, что она тебя примагничивает. Солдаты, уставившись на шкатулку, застыли с покойником на руках.
– Семен, – Мишка встряхнул головой, – возьми пока себе эту хреновину, а потом разберемся.
Семен положил ноги Троцкого на тряпку, а шкатулку в карман.
Они завернули Троцкого в штору и закинули на плечи.
– А как выбираться-то будем?
– Попробуем той же дорогой… Куда-то идти-то надо…
– Ну, пошли…
Солдаты вошли в дверь и снова оказались в темном коридоре. Впереди покойника нес Жадов с фонариком во рту. В середине нес Стропалев. Последним нес ноги Семен Абатуров.
– О-о-о-о! – вскрикнул вдруг Жадов. Фонарик выпал у него изо рта, ударился об пол и погас. – Я автомат там забыл! Кладем Троцкого, я за автоматом сбегаю!
– Ну что ж ты, Андрюха, такой раздолбай Веревкин! Беги быстрее.
Они положили труп на пол. Жадов пошарил по полу руками, нашел фонарик, потряс его. Фонарик замигал неровным светом, но все-таки загорелся.
– Немецкий, – отметил Андрей. – Крепкая вещь!
Он побежал назад, и Мишка с Семеном снова оказались в темноте.
– Всё Андрюха вечно забывает, – сказал Мишка. – Башка у него дырявая!
– Очкастые все такие, – подтвердил Семен. – У них память ухудшается от очков…
– Ага… Покурим?
– Давай…
– На сигарету…
– Где она?..
– В манде… Вот она…
– На хэ… намотана…
Вспыхнула в темноте Мишкина зажигалка из гильзы. Запахло бензином.
– Смотри-ка, Сема! – Мишка поднес зажигалку к стене. На стене висел портрет немца-Троцкого. Все лицо у портрета было в крови. Кровь капала с подбородка на рубаху, которая из белой превратилась в красную, как у цыгана.
Семен взмок.
Мишка провел пальцем по холсту… На пальце осталась кровь!
– Ни хрена себе картина! – он вытер палец о стену.
– Мишка! – крикнул Семен. – Троцкий в шторе шевелится!
– Гаси его!
Мишка и Семен наставили автоматы на сверток и расстреляли его.
Эхо очередей прокатилось по коридору, разлетаясь на множество отголосков, и растворилось в темноте.
– Вот живучая гадина! – Мишка запалил зажигалку. – Никак его не убьешь…
– Контра…
– Гидра…
– Что-то Андрюха не идет…
– Давай посмотрим, убили мы его наконец…
– Ну на хрен… Неохота разворачивать…
– Да ладно… А вдруг он опять живой…
– Если хочешь, смотри, а я не буду…
– Ну и черт с тобой!.. Что, обдристался?
– Сам ты обдристался! Просто не хочу…
– Обдристался-обдристался… Дристун…
– Пошел ты в жопу!
– Сам ты пошел в жопу!
– Шел бы я, да очередь твоя!
– Ну и хрен с тобой!
Мишка нагнулся и, морщась, откинул край шторы в сторону. И тут же сел на пол.
– Мама родная! – вскрикнул он. – Мы… мы… Андрюху расстреляли!
– Как это?! Ты что несешь?! – Семен шагнул вперед. – Дай зажигалку!
Мишка протянул. Семен посветил вниз и остолбенел. В шторе, вместо Троцкого, лежал залитый кровью Жадов в разбитых очках и с перекошенным от ужаса лицом. Рот у него был открыт и слабо светился. Кто-то запихнул Андрею в глотку фонарик.
– Как это?!. – прошептал Семен. – Андрюха же за автоматом пошел… Как это может быть?!.
Семен услышал сдавленный Мишкин хрип. Он резко обернулся и увидел, что окровавленный портрет Троцкого до пояса вылез из рамы и душит Мишку своими ужасными руками. У Мишки повылазили из орбит глаза, а его лицо, и без того не худое, стало надуваться, как воздушный шар. Уши оттопырились и разбухли, а потом вытянулись вверх, как у черта. Нос округлился и стал похож на свиной пятачок. Из подбородка полезла щетина. А волосы встали дыбом.
Семен схватил себя за рот.
А голова Стропалева продолжала надуваться и видоизменяться. Она была уже величиной с полковой барабан, когда Семена схватили за гимнастерку чьи-то руки и потянули вниз.
Семен от неожиданности едва не потерял равновесие. Он увидел, что расстрелянный ими Андрюха Жадов сидит на окровавленной шторе с закатившимися глазами и тянет Семена на себя.
Семен закричал:
– Пусти, сука! – и прикладом автомата ударил взбесившегося покойника в грудь.
Руки Жадова оторвались от туловища и остались висеть на семеновской гимнастерке. А туловище упало на штору. Жадов страшно зашипел, зарычал и завыл. Его глаза сделались красными, как паровозная топка, и из них выскочило два луча, которые начали шарить в темноте, нащупывая Семена.
– Се-е-мё-о-он! – загудел Жадов голосом, ухающим, как у совы. – Сдавайся, Се-е-мё-о-он!
Семен отступил назад. Руки Жадова, оставшиеся на семеновской гимнастерке, поползли к его шее, перебирая холодными пальцами. Семен схватил руки почти у самого горла и попытался их отодрать, но они вцепились в гимнастерку мертвой хваткой и крепко за нее держались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101