Он даже начал мне нравиться, и я сказал:
— Как я уже вам говорил, моя фамилия Арчер. Я частный детектив. Сержант в отставке. В уголовном кодексе Калифорнии есть часть, посвященная незаконному аресту. Может быть, вы снимете с меня эти браслеты, как вы думаете?
Барни сказал с переднего сиденья:
— Подпольный адвокат, работающий в бильярдных? Конгер молчал. Он молчал долго. Усилия, которые он прилагал, чтобы немного пошевелить мозгами, исказили его тяжелые черты. Лицо его казалось настороженным, как будто он вдруг услышал громкий шум среди ночи.
Мы съехали с дороги и стали подниматься на холм к дому Сейбла. Вторая полицейская машина стояла у оранжереи. Из нее вышел Сейбл и за ним широкоплечий мужчина в штатском.
Сейбл был бледным и взволнованным.
— Долго же вы добирались, — обратился он ко мне. Увидев наручники, он произнес: — Боже мой!
Широкоплечий мужчина подошел к нашей машине и открыл дверь.
— В чем дело?
Конгер смутился еще больше.
— Все в порядке, шериф. Мы вот захватили подозреваемого. Уверяет, что он частный детектив и работает на мистера Сейбла.
Шериф обратился к Сейблу:
— Это ваш человек?
— Конечно.
Конгер уже незаметно снимал с меня наручники, надеясь, что я не вспомню о них. Затылок Барни покраснел. Он не повернул головы, когда я выходил из машины.
Шериф поздоровался со мной за руку. У него было спокойное обветренное лицо и живые блестящие глаза, замечающие все.
— Меня зовут Трэск. Не буду извиняться перед вами. Все мы ошибаемся. Одни больше, другие меньше, ведь так, Конгер?
Конгер ничего не ответил, а я сказал:
— А теперь, когда мы все хорошо повеселились, может быть, передадим по радио описание моей машины и человека, который ее угнал?
— О каком человеке вы говорите? — спросил Трэск.
Я объяснил ему и добавил:
— Если вы не против, шериф, я бы посоветовал вам связаться самому с дорожным патрулем. Наш приятель отправился в сторону Сан-Франциско, но потом мог и повернуть обратно.
— Я поговорю с патрулем.
Трэск пошел к своей машине. Я остановил его:
— Этим «ягуаром» должен заняться эксперт. Возможно, это угнанная машина.
— Возможно. Но будем надеяться, что нет.
Глава 6
Мертвый человек лежал там, куда он упал, на залитой кровью траве в десяти футах от парадной двери. Нижняя часть его белого пиджака была залита кровью. Лицо серое и непроницаемое, как каменные барельефы на памятниках, стоящих на могилах.
Человек шерифа фотографировал его камерой, установленной на треножнике. Это был беловолосый парень с длинным вездесущим носом. Я подождал, пока он передвинет свою камеру, чтобы снять с другого ракурса.
— Можно, я посмотрю на него?
— Смотрите, только не дотрагивайтесь. Через минуту я закончу.
Когда он закончил, я нагнулся над телом, чтобы лучше его рассмотреть. У него была одна глубокая рана в районе желудка. На ладони правой руки были порезы, на пальцах тоже. Нож с автоматически выскакивающим лезвием длиной в пять дюймов был весь в крови и лежал на траве между телом и вытянутой рукой мертвеца.
Я взял его руку. Она все еще была теплой и мягкой. Я повернул ее ладонью вниз. Кожа на костяшках пальцев, покрытых татуировкой, была сорвана, возможно, зубами.
— Он здорово защищался, — сказал я. Один из людей шерифа опустился рядом со мной. — Да. Будьте осторожны с ногтями на руках: под ними что-то есть. Возможно, человеческая кожа. Вы обратили внимание на татуировку?
— Я ведь не слепой, чтобы не видеть.
— Я имею в виду вот что. — Взяв руку покойника, я показал на четыре точки, вытатуированные в маленьком треугольнике между указательным и средним пальцами. — Это татуировка гангстерской банды. Потом он пытался скрыть ее с помощью другой татуировки. Многие бывшие члены гангстерских банд делают это. Я видел такое у людей, с которыми приходилось сталкиваться.
— А что это за банда?
— Я не знаю. Это банда из Сакраменто или Сан-Франциско. Я не эксперт по знакам различия северо-калифорнийских банд. Интересно, знал ли адвокат Сейбл, что у него работает бывший член банды?
— Мы можем у него спросить.
Парадная дверь была открыта. Я вошел в дом и увидел Сейбла. Он сидел в гостиной. Вяло подняв руку, пригласил меня сесть.
— Садитесь, Арчер. Мне жаль, что все так получилось. Не понимаю, почему эти полицейские так отнеслись к вам?
— Перестарались. Забудьте об этом. Началось все не очень удачно, но местные ребята вроде бы знают, что делают.
— Будем надеяться, — сказал он безнадежным тоном.
— Что вам известно об этом вашем погибшем слуге?
— Боюсь, что очень мало. Он работал у меня всего несколько месяцев. Сначала я его нанял, чтобы он присматривал за моей яхтой. Он и жил на яхте, пока я ее не продал. Тогда он переехал сюда. Ему некуда было деваться. Зарплаты большой он не требовал. Питер не был хорошим слугой, как вы могли заметить. Но здесь очень трудно со слугами, а парень он был услужливый. Поэтому я его оставил.
— А какое у него прошлое?
— Он не работал долго на одном месте. Говорил, что работал коком на корабле, докером, маляром.
— А как вы его наняли? Через агентство?
— Нет. Я встретился с ним в доке. Он только что покинул рыболовное судно, сейнер. Я надраивал медь на своей яхте и все такое прочее, а он предложил мне помочь за доллар в час. За день он сделал очень много, и я его нанял.
Морщинка скорби возникла у Сейбла на переносице, как порез ножа. Мне показалось, что ему нравился его слуга. И я колебался, задать ему мой следующий вопрос или нет. Но все же спросил:
— А вы не знаете, была ли у Каллигана судимость?
Морщинка углубилась:
— Нет, конечно. Я доверил ему свою яхту и дом. А почему вы меня спрашиваете об этом?
— В основном по двум причинам. У него на руке была татуировка — четыре маленьких черных точки рядом с его синей татуировкой. Такие татуировки бывают у гангстеров и наркоманов. Кроме того, представляется, что это убийство — гангстерское убийство. Человек, который взял мою машину, почти точно был убийцей. Он действовал как профессионал.
Сейбл смотрел на покрытый воском пол так, как будто в любую минуту он мог провалиться под его ногами.
— Вы думаете, Питер Каллиган был связан с преступниками?
— Сказать «связан» — это слишком слабо. Его убили.
— Я это понимаю, — ответил Сейбл взволнованно.
— Вы не замечали, что в последнее время он был чем-то обеспокоен, чего-то боялся?
— Возможно, но я не замечал этого. Он никогда ничего о себе не говорил.
— А приходил ли кто-нибудь к нему, не считая этого последнего посетителя?
— Никогда. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Он был одиноким человеком.
— А мог ли он использовать эту работу у вас и ваш дом, чтобы укрыться здесь?
— Не знаю. Трудно сказать.
Перед домом зашумел мотор машины. Сейбл встал, подошел к стеклянной стене и раздвинул занавески. Я тоже выглянул через его плечо на улицу. Большой черный фургон отъехал от дома и стал спускаться с холма.
— Если вспомнить, — продолжал Сейбл, — то он действительно старался не показываться на людях. Он не хотел меня возить на машине, говорил, что ему не везет с машинами. Но на самом деле, наверное, не хотел появляться в городе. Он никогда не ездил в город.
— Теперь он туда едет, — сказал я. — А кто знал, что он у вас работает?
— Только я и моя жена. И вы, конечно. Я больше никого не могу припомнить.
— А к вам кто-нибудь приезжал из города?
— За последние несколько месяцев нет. Элис капризничала. Я еще и поэтому нанял Питера. Экономка ушла от нас, а я не хотел, чтобы Элис оставалась одна дома.
— А как себя чувствует миссис Сейбл?
— Боюсь, что неважно.
— Она видела, как все это произошло?
— Не думаю. Но она слышала, что происходит драка, и видела удалявшуюся машину. Тогда она мне и позвонила. Когда я приехал, она сидела на ступеньках у двери дома в полусознательном состоянии. Не знаю, как все это скажется на ее здоровье.
— Я могу с ней поговорить?
— Не сейчас, пожалуйста. Я разговаривал с доктором Хауэлом, и он сказал, чтобы я дал ей успокоительное. Шериф согласился не допрашивать ее пока. Существуют границы тому, что может вынести человек.
Возможно, он имел в виду себя. Плечи его были опущены, когда он отошел от окна, лицо было серым и вздутым, как вареный рис. Когда происходит убийство, жертвой обычно бывает не только убитый.
Сейбл, видимо, догадался, о чем я думаю.
— Мне все это тоже очень тяжело переживать. Естественно, это не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к Элис. И все же я глубоко переживаю случившееся. Питер был членом нашей семьи. Мне кажется, он был к нам привязан и умер на пороге нашей двери. Это действительно заставляет нас думать.
— О чем?
— О смерти.
— Вы говорите, что Каллиган был членом вашей семьи. Он спал в доме?
— Конечно.
— Мне бы хотелось взглянуть на его комнату.
Он провел меня через двор, а потом через кладовую в заднюю комнату, спальню. В комнате стояла односпальная кровать, комод, стул и торшер.
— Пойду посмотрю, как себя чувствует Элис, — сказал Сейбл и оставил меня одного.
Я стал рассматривать веши Каллигана, которых было очень мало. В стенном шкафу висели джинсы, пара рубашек, сапоги и дешевый костюм, купленный в универмаге в Сан-Франциско. В нагрудном кармане пиджака лежал лотерейный билет. Грязная расческа и безопасная бритва лежали на комоде. Ящики комода были практически пусты: пара белых рубашек, грязный серый галстук, майка с короткими рукавами и пара трусов в цветочек, носки, носовые платки и картонная коробка, в которой находилась примерно сотня пуль для автоматического револьвера 38-го калибра. Меньше сотни, потому что коробка была начата. Револьвера не было.
Под кроватью лежал чемодан. Это был старый полотняный чемодан, обвязанный ремнями, который выглядел так, как будто его пинали ногами не в одном автобусе. Я развязал ремни. Он открылся. Содержимое его пахло табаком, морской водой, потом и еще чем-то, чем всегда пахнут вещи одинокого мужчины.
В чемодане была серая фланелевая рубашка, свитер грубой вязки синего цвета и другая зимняя одежда. На рыбачьем ноже с широким лезвием присохла рыбья чешуя. Мятый зеленоватый смокинг хранился здесь в качестве воспоминания о лучших днях.
Профсоюзный билет, выданный в Сан-Франциско в 1941 году, указывал, что Каллиган был активным работником к тому времени уже распущенного профсоюза морских поваров. Было там и письмо, адресованное мистеру Питеру Каллигану: до востребования, Рено, Невада. Каллиган не всегда был одиноким. Письмо было написано на розовой бумаге нетвердым почерком:
"Дорогой Пит.
Хотя «дорогой» это не то слово, которое я должна была бы написать после всего, что я от тебя вынесла. Но теперь все кончено, и пусть это слово остается. Я думаю, ты меня понимаешь. А чтобы ты все же понял, то я тебе скажу, что ты никогда ничего не понимал, пока жизнь не наказывала тебя за это. Так вот знай. Я больше не люблю тебя. Вспоминая прошлое, не могу понять, как я вообще могла тебя любить. Я просто влюбилась в тебя. Вспоминаю все, что пережила с тобой. Ты все время менял работу, пил, дрался и все такое. Поэтому ты, конечно, не любил меня. И не стоит меня сейчас обманывать. Но я ни о чем не жалею. Виню только себя одну за то, что жила с тобой. Ты, кстати, часто доказывал мне, что ты за человек. Как у тебя хватает нахальства писать мне? Я не знаю, где ты узнал мой адрес. Возможно, от одного из твоих друзей, этих продажных полицейских, но они не испугают меня.
Я вышла замуж за прекрасного человека и очень счастлива. Он знает, что я уже была замужем. Но он ничего не знает о нас. Если у тебя есть хоть немного совести, забудь меня и не пиши больше. Предупреждаю тебя, не порть мне жизнь. Я могу тоже доставить тебе неприятности. Гораздо больше, чем ты мне. Вспомни Л.-Бэй.
Желаю тебе удачи в твоей новой жизни. Надеюсь, ты действительно зарабатываешь так много денег, как пишешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33