Маккиннон смотрел на скорчившуюся Джанет Магнуссон, которая с сильно побледневшим лицом, лежала на постели рядом со столом, за которым она обычно сидела.
— Как правило, утром в это время я отдыхаю.
Она попыталась произнести эти слова язвительным тоном, но сердцем она была против этого, поэтому она лишь с трудом улыбнулась. — Благодаря вам, Арчи Маккиннон, я получила серьёзное ранение.
— О боже! — Маккиннон присел к ней на постель и положил свою руку ей на плечо. — Я сожалею. Как...
— Только не сюда. — Она отстранила его руку. — Именно туда я и ранена.
— Вновь сожалею. — Он посмотрел на доктора Синклера. — Как серьёзно её ранение?
— У сиделки Магнуссон лёгкое ранение в правое плечо. Видимо, задело шрапнелью. — Синклер сперва показал на дыру с неровными краями в шпангоуте примерно на высоте шести футов над уровнем палубы, а затем — на испещрённую царапинами и выбоинами носовую часть палубы. — Видимо, основная часть шрапнели попала туда, но во время выстрела сиделка Магнуссон стояла и взрывной волной была брошена поперёк кровати, на которой она сейчас лежит. К счастью, тогда на ней никого не было, и понадобилось всего десять минут, чтобы привести сиделку в себя. Шоковое состояние, вот и всё.
— Что же я бездельничаю? — Маккиннон встал. — Я ещё вернусь. Доктор, здесь есть ещё пострадавшие?
— Двое. В дальнем конце палаты. Моряки с «Аргоса». Одного задело в грудь, другого — в ногу. Шрапнель отскочила рикошетом от потолка. Ранения поверхностные, даже не потребовались бинты — только вата и пластырь.
Маккиннон посмотрел на человека, лежавшего в постели напротив. Он метался и постоянно что-то бормотал.
— Обер-лейтенант Клаусен, командир немецкой подводной лодки. Как его состояние?
— Всё время в бреду, вы же сами видите. Вся беда в том, что я не знаю, что с ним такое. Сперва я пытался придерживаться вашего предположения: что ему пришлось подниматься с очень большой глубины. Если в этом причина, тогда мы имеем дело с неизвестной болезнью. Весьма сожалею, но больше помочь ничем не могу.
— Думаю, жалеть не о чем, сэр. Любой другой врач сказал бы то же самое. Я ещё не знаю ни одного человека, которому удалось бы выжить, поднявшись с глубины более двухсот пятидесяти футов. Если Клаусен выживет, значит, ему просто повезло. И никакой литературы по этой болезни быть не может.
— Арчи.
Маккиннон обернулся. Джанет Магнуссон приподнялась на локте.
— Вы же сказали, что отдыхаете?
— Я встаю. Что вы собираетесь делать с этой кувалдой и зубилом, что держите в руках?
— Попытаюсь открыть дверь, которую заклинило.
— Понятно. — Она несколько мгновений молчала, прикусив нижнюю губу. — Послеоперационную палату?
— Да.
— Там доктор Сингх и два человека с «Аргоса»: один с многочисленными ожогами, а другой — с переломом таза. Они ведь, кажется, там?
— Так мне сказали.
— Так почему же вы не идете к ним? — воскликнула она чуть ли не в ярости. — Почему вы стоите здесь, болтаете и ничего не делаете?
— Думаю, это едва ли справедливо, сиделка Магнуссон, — укоризненно произнёс Джемисон, сопровождавший Маккиннона и доктора Синклера. — Почему это ничего не делает? Боцман делает намного больше, чем мы все вместе взятые.
— Думаю, нет нужды торопиться, Джанет, — сказал Маккиннон. — В ту дверь уже колотят целых пятнадцать минут, а ответа никакого. Это может что-то значить, а может и вообще ничего не значить. Дело в том, что не было смысла ломать ту дверь, пока там под рукою был врач и пока доктор Синклер не закончил свой обход.
— Вы хотите сказать, Арчи, что тем, кто находится в той палате, помощь врача не понадобится?
— Надеюсь, что я не прав, но боюсь, что так и есть.
Она тяжело опустилась на свою постель.
— Значит, я ничего не поняла. Простите меня.
— Извиняться не за что.
Маккиннон повернулся и прошёл в палату А. Первым человеком, привлекшим его внимание, оказалась Маргарет Моррисон. ещё более бледная, чем Джанет Магнуссон, она сидела на стуле за своим столом, а сестра Мария осторожно перевязывала ей голову. Однако Маккиннон пошёл не к ней, а в дальний правый конец палаты, где находились кровати лейтенанта Ульбрихта, Боуэна и Кеннет. Лейтенант сидел на постели, а Боуэн и Кеннет лежали пластом.
— Ещё три жертвы, — сказал доктор Синклер. — Я бы сказал, случайное невезение. В то время как взрывная волна в палате В прошла прямо, здесь она, похоже, несколько отклонилась...
Маккиннон посмотрел на Ульбрихта.
— Что с ним?
У Ульбрихта была перевязана шея.
— Ему повезло, — сказал Синклер. — Просто чертовски повезло. Кусочек шрапнели — видимо, острый как бритва — прошёл через шею. ещё четверть дюйма вправо и он бы перерезал сонную артерию. И тогда бы нам пришлось говорить о лейтенанте Ульбрихте как о покойнике.
Ульбрихт посмотрел на Маккиннона. Его лицо не выражало никаких эмоций.
— Насколько я помню, вы послали нас сюда ради нашей собственной безопасности?
— Я тоже так считал и был уверен, что весь свой огонь они направят на мостик. Я не извиняюсь, поскольку считаю, что расчеты мои были верны, просто боевой расчет подводной лодки впал в панику. Я уверен, что Клаусен не давал распоряжения стрелять в корпус.
— Клаусен?
— Да, обер-лейтенант. Капитан. Кстати, выжил, хотя находится в довольно плачевном состоянии.
— Сколько человек смогли спастись?
— Шестеро.
— А остальных вы отправили на дно?
— Да, виновная сторона, если это вы имеете в виду, хотя я не особенно чувствую себя виноватым. Но я несу ответственность, да.
— Думаю, что это можно сказать о нас обоих. Несём ответственность, но не виновны.
Ульбрихт пожал плечами и, похоже, больше был не склонен продолжать разговор. Маккиннон подошёл к постели капитана.
— Сожалею, что приходится слышать, что вы вновь пострадали, сэр.
— Не только я, но и Кеннет. Оба получили ранения в левое бедро.
Доктор Синклер убеждает меня, что это только царапина, но мне что-то не верится. Я хочу сказать, что по ощущению на царапину не похоже. Ну что ж, Арчи, мой мальчик, вы всё-таки сделали это. Я знал, что вы сможете это сделать. Если бы не эти чертовы бинты, я бы пожал вам руку и поздравил. Вы можете гордиться собой.
— Я так не считаю, сэр. С другой стороны, если бы им удалось спастись и добраться до запечатанного отделения, они не стали бы жалеть своих жизней... и тогда... мы бы покоились на дне Норвежского моря.
— Так оно, конечно, так. Но укорять себя, Арчи, не следует. Они или мы. Неприятно, но вопрос может стоять только так. — Боуэн быстро сменил тему разговора:
— Мы, кажется, набираем скорость, да? Как я понимаю, носовая часть пострадала незначительно.
— Напротив, сэр. Там огромная дыра. Но большой кусок обшивки подводной лодки закрыл эту дыру. Будем надеяться, что он там и останется.
— Нам остается только молиться, боцман. Иного выхода у нас нет. Вне зависимости от того, как вы сами себя чувствуете, каждый человек на борту этого корабля у вас в долгу.
— Я навещу вас позже, сэр.
Он повернулся, посмотрел на Маргарет Моррисона, а затем на доктора Синклера.
— Её сильно задело?
— Довольно сильно, но ничего серьёзного. Она как раз сидела на постели капитана Боуэна, когда раздался взрыв. Её задело дважды. Довольно глубокое ранение в верхней части правой руки и незначительная царапина на лбу, сестра Мария только что закончила бинтовать.
— Ей предписан постельный режим?
— Да. Но как я ни настаивал, все напрасно. Больше я и пытаться не буду. Может быть, вы попытаетесь?
— Нет, благодарю вас покорно.
Маккиннон подошёл к девушке, которая обратила на него укоризненный взгляд карих глаз, слегка затуманенных от боли.
— Это ваша вина, Арчи Маккиннон.
— Точно так же сказала и Джанет, — со вздохом произнёс Маккиннон. — Невозможно всем угодить. Очень, очень сожалею.
— И будете жалеть, и не только за это. Физическая боль, чтоб вы знали, ничто по сравнению с болью душевной. Вы обманули меня. Наш горячо уважаемый боцман на самом деле является тем, в чем обвинял меня, — выдумщиком.
— О, господи. Многострадальный боцман вновь предстал перед судом. И что же я сейчас не так сделал?
— Не только то, о чём я уже упомянула, но вы заставили меня почувствовать себя полной дурой.
— Вот как? Ничего подобного я не делал.
— Нет, делали. Помните, на мостике вы сказали — шутя, конечно, — что вы можете сражаться с подводной лодкой только ведя огонь черствым хлебом и гнилой картошкой. В общем, что-то вроде этого.
— Ага.
— Вот именно — ага! Помните ту эмоциональную сцену на мостике — эмоциональную с моей стороны, когда я говорила, что меня тошнит от дурацких разговоров, когда я умоляла вас сражаться и сражаться с ними. Вы же это помните?
— Да, кажется, помню.
— Кажется! Вы уже тогда решили, что будете сражаться с ними, разве не так?
— Допустим, да.
— Допустим, да, — передразнила она его. — Вы уже тогда приняли решение протаранить эту лодку.
— Да.
— Так почему вы не сказали мне этого, Арчи?
— Потому что вы могли случайно проболтаться об этом кому-нибудь, а тот человек — Невидимке, который сделал бы всё возможное, чтобы об этом стало известно капитану подводной лодки, и тогда, уверяю вас, лодка встала бы в такое положение, что у нас не было бы возможности её протаранить. Вы могли даже, совершенно не зная об этом, проболтаться самому Невидимке.
Она даже не попыталась скрыть боль в своих глазах.
— Значит, вы мне не доверяете. А утверждали обратное.
— Я вам абсолютно доверяю, и повторяю вам это.
— Тогда почему...
— Причин много. Тогда вы были сестрой Моррисон. Я не знал, что есть ещё Маргарет Моррисон. Теперь мне это известно.
— Т-так! — Она сжала губки, затем улыбнулась, явно успокоившись. — Теперь всё ясно.
Маккиннон оставил её, присоединился к ожидавшим его доктору Синклеру и Джемисону, и они втроем прошли к послеоперационной палате. Джемисон нес электродрель, молоток и несколько деревянных колышков.
— Вы видели входное отверстие от снаряда, — спросил Джемисон, — когда осматривали носовую часть?
— Да, видел. Оно примерно на дюйм-два выше ватерлинии. Через него могла попасть вода, но не обязательно. Трудно сказать.
— На какую высоту?
— Дюймов на восемнадцать. Это можно только предполагать.
Джемисон включил дрель. Сверхпрочное сверло без особого труда вошло в стальную дверь.
— Что произойдет, если там вода? — поинтересовался Синклер.
— Вставьте один из деревянных колышков, затем попытайтесь чуть выше.
— Прямо насквозь, — сказал Джемисон и немного отошел. — Все ясно.
Маккиннон дважды ударил кувалдой по стальной ручке. Ручка даже не шевельнулась. Когда он ударил третий раз, она затряслась и упала на пол.
— Какая жалость, — сказал Маккиннон. — Но выяснить, что произошло, мы все равно обязаны. Джемисон пожал плечами.
— Выхода нет. Осталась только сварка.
— Да, пожалуй.
Джемисон ушёл, вернулся он буквально минуты через две со сварочной горелкой и в сопровождении Маккриммона, тащившего газовый баллон, а также лампу на длинном шнуре. Джемисон включил горелку и начал делать полукруг в том месте, где была ручка. Маккриммон вставил вилку в розетку, и лампа с жестяным абажуром ярко загорелась.
— Мы можем только предполагать, где дверь заклинило, — раздался глухой голос Джемисона из-под защитной маски для сварочных работ.
— Если мы ошибаемся, будем разрезать вокруг петель. Думаю, однако, нам не придется этого делать. Главное, что дверь не прогнулась. Обычно заклинивает в районе замка или защелки.
— Я уверен, что сделал дыру насквозь, а эта чёртова дверь и не думает падать. Щеколда ещё стоит в своём гнезде.
Маккиннон осторожно ударил кувалдой по двери, и полукруглый кусок металла упал внутрь. Он вновь ударил по двери, на сей раз сильнее, и она чуть-чуть подалась. Со вторым ударом она открылась на несколько дюймов.
Боцман отложил в сторону кувалду и стал толкать дверь, пока она, протестуя и скрипя, чуть ли не распахнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43