Сейчас бы повалиться на диван, задрать ноги, поставить рядом холодную банку с содовой и погрузиться в кайф! Работа тоже будет сделана. Мартин человек ответственный. В офисе он принесет больше пользы, чем без толку просиживая в машине. А с Эстеваном встречаться только в заранее согласованные часы. Мартин глубоко затянулся и задержал дым в легких. Здорово придумал!
Вышел Норберто, молча забрал косяк у Мартина и тоже затянулся.
– Хорош денек!
Кольщик-байкер кропотливо разрисовывал руку Ларги, копируя наколки с мертвой руки Амадо. Обе конечности лежали бок о бок, и бородач склонялся то к одной, то к другой, измеряя, подсчитывая, перенося, стараясь достичь максимальной схожести.
Амадо наблюдал за его работой, будто в дурацком сне – ун-суэньо конлокотес – в котором несколько умалишенных по-своему пытаются решить собственные трудности. Большой босс– эль-пес гордо, Эстеван – висел над душой у кольщика, словно встревоженный школьный учитель, боясь, как бы тот не напортачил в контрольной. Амадо вспомнил время, когда Эстеван был предельно жестоким и невозмутимым. Он стремительно и безжалостно устранял все помехи со своего пути. И никогда не терял хладнокровия. Не человек, а морозильная камера!
А нынче он только внешне казался крутым. Амадо видел страх в его взгляде. Эстеван стал слабым, как гринго, се агринго. В прежние времена он бы только пожал плечами, сказал «чингадо», и на этом точка. Еслилас-плакас накроют нас, так тому и быть. Такова ла-вида. А теперь ему слишком хотелось остаться здесь, на Эль-Норте, продолжать зашибать большую деньгу и надеяться когда-нибудь стать законным и уважаемым гражданином. Как будто он недостаточно уважаем сейчас, занимаясь долбанным рэкетом. Однако Амадо, конечно же, видел и положительную сторону в том, что сердце Эстевана помягчало. В прежние времена эль-хефе давно бы прикончил его.
Наконец, Боб решился. Улучив момент, он обратился к татуировщику.
– Можно мне наколоть, скажем, кофейную чашку прямо здесь, на плече, так чтобы над ней поднимался пар и в нем читалось имя «Фелисия»?
– Большую чашку?
– Нет, не очень. Такую примерно.
Боб поднял руку и развел большой и указательный пальцы дюйма на два.
– Садись!
Эстеван остановил их.
– У нас нет времени.
Бородач посмотрел на него.
– Это недолго. Все равно надо подождать, пока контур впитается, прежде чем затенять.
Боб поморщился, когда зажужжала машинка, похожая на граверную – только для гравировки по коже. Было больно, но не настолько, как он опасался.
Боб поднял глаза на Амадо.
– Когда я увижу ее?
– Фелисию?
– Мы же договорились!
Амадо и Эстеван переглянулись.
– Ты хочешь сегодня?
– Это было бы обалденно.
Эстеван кивнул.
– Мы должны обеспечить тебе алиби. Место, где ты провел ночь.
Боб обратился к татуировщику:
– У меня настоящее горе: расстался со своей подругой. Тот сочувственно кивнул и с философским видом почесал бороду.
– От этих баб одни неприятности, чувак.
И снова вернулся к работе.
Боб посмотрел на толстяка в спортивном костюме. Досталось мужику! Сначала похитили, потом вырубили, а теперь еще и разрисовали. Вот, что значит оказаться не в том месте, не в то время. Бобу стало жаль бедолагу. Конечно, его прямой вины в этом не было. Ведь сперва хотели убить Боба, а оторванную руку уничтожить, но сметливый белый американец предложил иной план. Он спас Бобу жизнь в обмен на руку незнакомца. Грустно, конечно, но все же лучше, чем изначальный вариант.
Бобу захотелось узнать, кто этот толстяк. Он протянул руку и достал из кармана спортивного костюма бумажник. Эстеван зарычал:
– Ты что делаешь?
– Я только хочу узнать, как его зовут.
Боб свободной рукой раскрыл бумажник и увидел водительские права.
– Макс Ларга.
Боб начал пальцами перебирать содержимое бумажника.
– У него есть удостоверение донора человеческих органов!
Эстеван выхватил бумажник из руки Боба.
– Послушай, пендехо, тебе не следует знать о людях ничего лишнего! Энтьендес?
– Почему?
– Для твоей же пользы. Поверь мне на слово!
Боб посмотрел на Амадо. Тот утвердительно кивнул.
– Эс мехор, Роберто, эс мехор!
Боб тоже кивнул.
– О'кей.
Он стал смотреть, как кольщик легкими движениями попеременно наносит чернила на рисунок и тут же прижимает тампон. Начало вырисовываться красивое изображение кофейной чашки на блюдечке.
– А подкрасить можно?
– Без проблем!
Амадо встал и посмотрел на настенные часы. Потом обратился к кольщику.
– У тебя телик есть?
– Там, в комнате.
– Сейчас начнется моя теленовелла.
– Будь, как дома!
Амадо вышел. Эстеван только молча закатил глаза. В задней комнатенке Амадо включил телевизор, подошел к хрипящему холодильнику и достал бутылку «будвайзера» с длинным горлышком. Затем уселся на старый продавленный диван наслаждаться любимым сериалом. С улицы, где ловили кайф Норберто и Мартин, сильно тянуло сладковатым дымком моты.
Едва послышались первые звуки музыкальной заставки теленовеллы, примчался Норберт.
– Ли, ке падре/
Амадо цыкнул на него, и Норберто плюхнулся на диван рядом с ним.
На маленьком экране ведущая актриса (Амадо был к ней неравнодушен) вошла в кабинет врача. Амадо обернулся к Норберто.
– Ella es cojonuda .
– Сото tu .
В ответ на похвалу Амадо улыбнулся. Он гордился своей репутацией мужика, у которого есть кохонес. Все знали о его достоинствах. Пусть говорят, что хотят, но кохонес всегда имеют вес!
13
Дон возвратился в Паркер-сентер. Он потерпел поражение. У него разболелась голова. В душе царило опустошение, словно все, над чем он работал в последнее время, стало разваливаться, и виной тому был какой-то придурок, которому именно теперь приспичило поссориться со своей любовницей. Дон пожалел, что не заскочил по дороге в «Старбакс» и не перехватил чего-нибудь, хотя бы чашку кофе с молоком.
Флорес сидел за своим столом и читал газету. Дон подсел к нему.
– Разве ты уже не прочитал эту газету? Флорес оторвался от страницы.
– Ага.
– Тогда почему ты читаешь ее второй раз?
– От нечего делать.
Дон с надеждой просмотрел записки у себя на столе.
– Вещдок нигде не объявлялся?
– Ты о руке?
– Да, о руке! – Не-а.»
Дон собрал со стола несколько бумаг, скомкал с досадой и швырнул в стоящую на полу корзину.
– Ну, где же эта долбанная рука?
– Подожди еще денек и сможешь найти ее по запашку!
Дон брезгливо наморщил нос. Он не выносил запаха мертвечины. Это была одна из причин, по которым он перевелся в отдел криминальной информации из отдела по расследованию убийств. Гораздо приятнее отсидеть в закрытом фургоне двадцать четыре отупляющих часа, выполняя задание по наблюдению, чем где-нибудь на отдаленной стоянке вскрывать багажник брошенного «форд-тореса» с запертым в нем трупом месячной давности. Хоть задержка и сводила его с ума, Дон радовался, что предусмотрительно отправил руку в лабораторию на консервацию.
– Не смогу! После обработки она уже не запахнет. Флорес опустил газету.
– Как же, жди!
– Ну, во всяком случае, не слишком сильно.
– Любая дохлятина пахнет.
Флорес опять закрылся газетой. А Дон направился к кофеварке. Его организм нуждался в кофеине. Тогда, возможно, удастся сосредоточиться. Он по опыту знал, что, когда расстроен, его мозг перестает замечать логические связи, легко увлекается посторонними, бессмысленными догадками и после долгих, бесплодных плутаний по лабиринтам сознания упирается в глухой, непроходимый тупик. Видимо, надо вернуться к самому началу пути и обратиться к помощи главных помощников криминалиста – вопросам кто, что, почему, когда, где и как.
Дон налил себе чашку густого учрежденческого варева, всыпал в него пакетик химического заменителя сахара, добавил порцию заменителя сливок без молока с привкусом «айриш-крем», и пошел обратно на свое рабочее место. Он всегда считал себя знатоком человеческой личности. А еще обладал сильным интуитивным мышлением. Начинать надо с главного. А главное сейчас – разыскать Боба. Дон отпил глоток кофе и призадумался. Что бы он сам сделал на месте Боба после разрыва со своей девушкой? Его осенило мгновенно. Он бы приполз обратно к Море! Дон обернулся к Флоресу.
– Я сегодня поработаю сверхурочно…
Флорес даже не поднял голову от газеты. Он спал.
* * *
Эстеван просто диву давался. Обе руки были почти неотличимы, только кожа на одной из них посерела и немного сморщилась.
– Да ты, друг, самый настоящий художник!
Бородатый байкер улыбнулся.
– Пусть впитается немного, и станет еще лучше!
Эстеван проворчал:
– И так сойдет.
Татуировщик встал и вытер чернила с кончиков пальцев.
– Понимаю, это не мое дело, но очень уж любопытно, как вы теперь поступите с обеими руками?
Эстеван улыбнулся от удовольствия при мысли, что в течение нескольких недель по всему преступному миру Лос-Анджелеса будут ходить самые невероятные слухи. За неимением правды возникнет множество догадок, зачем ему понадобилось таскать с собой чью-то оторванную руку. Его авторитет укрепится. Люди задумаются. Неизвестность страшит. А это хорошо для бизнеса.
– Это розыгрыш.
– Розыгрыш?
– Ага. Хотим подшутить над копами.
Бородач широко ухмыльнулся.
– Ну, над ними сам бог велел!
Норберто долго не мог прийти в себя от пережитого потрясения. Он настолько обалдел от выкуренной травки, что позабыл отключить адское противоугонное изобретение Эстевана. Задница Норберто уже почти опустилась на водительское сиденье, когда Эстеван заорал ему. Еще секунда, и пятнадцать дюймов холодной острой стали вонзились бы в него через задний проход. Но Эстеван заорал, и Норберто в мгновение ока выскочил из машины, будто подброшенный пружиной. Он растянулся посреди улицы, и его сердце колотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
С ним произошло настоящее милагро! Наверно, какой-то святой увидел его сверху и решил пощадить. И заодно преподать урок. Или то было непонятное знамение. Норберто мог только догадываться о точном значении случившегося, но не сомневался, что это неспроста. Кто-то посылал ему знак.
Несмотря на то, что душа его преисполнилась святым духом, а в кровь не переставал поступать адреналин, Норберто продолжал ощущать такое блаженство и кайф после выкуренного косяка, что не мог даже пальцем пошевелить, а только безвольно валялся на асфальте и неудержимо хохотал. Он был уверен, что наделал в штаны, и от этой мысли еще сильнее давился от смеха.
Амадо протянул ему руку.
– Давай, поднимайся, пендехо!
Но тот ничего не мог с собой поделать. Смех парализовал его. По щекам текли слезы.
– Каброн, я обосрался!
– Ну, и что, бато, теперь так и будешь валяться?
Краешком глаза Норберто увидел лицо Эстевана. Оно словно окаменело от холодной ярости. Убийственно холодной. От внезапного страха Норберто мгновенно пришел в себя, ухватился за руку Амадо и вскочил на ноги.
– Прости, Эстеван! Прости!
Эстеван забрал у него ключи от замка зажигания.
– Бамос!
Норберто вытер слезы и обошел машину со стороны пассажирского сиденья. Его лицо горело от стыда, точно как в школе, когда учителя потешались над ним за глупые ошибки. На всю жизнь запомнилось ему это мучительное чувство унизительного бессилия. Норберто сел и застегнул ремень безопасности.
Боб с Мартином расположились на заднем сиденье, стиснув с обеих сторон толстяка. Его голова покоилась на плече у Боба, изо рта повисла ниточка слюны. Боб отпихнул от себя толстяка, и он привалился к Мартину. Тот отпихнул его обратно на Боба.
– Ты что, охренел, чувак?
– У меня плечо с наколкой прижато к двери, больно!
– Раньше надо было думать!
– Я не знал, что мы не положим его обратно в багажник.
Норберто нравилось слушать, как грызутся гринго. У них в голосах появляется плаксивый, гнусавый призвук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Вышел Норберто, молча забрал косяк у Мартина и тоже затянулся.
– Хорош денек!
Кольщик-байкер кропотливо разрисовывал руку Ларги, копируя наколки с мертвой руки Амадо. Обе конечности лежали бок о бок, и бородач склонялся то к одной, то к другой, измеряя, подсчитывая, перенося, стараясь достичь максимальной схожести.
Амадо наблюдал за его работой, будто в дурацком сне – ун-суэньо конлокотес – в котором несколько умалишенных по-своему пытаются решить собственные трудности. Большой босс– эль-пес гордо, Эстеван – висел над душой у кольщика, словно встревоженный школьный учитель, боясь, как бы тот не напортачил в контрольной. Амадо вспомнил время, когда Эстеван был предельно жестоким и невозмутимым. Он стремительно и безжалостно устранял все помехи со своего пути. И никогда не терял хладнокровия. Не человек, а морозильная камера!
А нынче он только внешне казался крутым. Амадо видел страх в его взгляде. Эстеван стал слабым, как гринго, се агринго. В прежние времена он бы только пожал плечами, сказал «чингадо», и на этом точка. Еслилас-плакас накроют нас, так тому и быть. Такова ла-вида. А теперь ему слишком хотелось остаться здесь, на Эль-Норте, продолжать зашибать большую деньгу и надеяться когда-нибудь стать законным и уважаемым гражданином. Как будто он недостаточно уважаем сейчас, занимаясь долбанным рэкетом. Однако Амадо, конечно же, видел и положительную сторону в том, что сердце Эстевана помягчало. В прежние времена эль-хефе давно бы прикончил его.
Наконец, Боб решился. Улучив момент, он обратился к татуировщику.
– Можно мне наколоть, скажем, кофейную чашку прямо здесь, на плече, так чтобы над ней поднимался пар и в нем читалось имя «Фелисия»?
– Большую чашку?
– Нет, не очень. Такую примерно.
Боб поднял руку и развел большой и указательный пальцы дюйма на два.
– Садись!
Эстеван остановил их.
– У нас нет времени.
Бородач посмотрел на него.
– Это недолго. Все равно надо подождать, пока контур впитается, прежде чем затенять.
Боб поморщился, когда зажужжала машинка, похожая на граверную – только для гравировки по коже. Было больно, но не настолько, как он опасался.
Боб поднял глаза на Амадо.
– Когда я увижу ее?
– Фелисию?
– Мы же договорились!
Амадо и Эстеван переглянулись.
– Ты хочешь сегодня?
– Это было бы обалденно.
Эстеван кивнул.
– Мы должны обеспечить тебе алиби. Место, где ты провел ночь.
Боб обратился к татуировщику:
– У меня настоящее горе: расстался со своей подругой. Тот сочувственно кивнул и с философским видом почесал бороду.
– От этих баб одни неприятности, чувак.
И снова вернулся к работе.
Боб посмотрел на толстяка в спортивном костюме. Досталось мужику! Сначала похитили, потом вырубили, а теперь еще и разрисовали. Вот, что значит оказаться не в том месте, не в то время. Бобу стало жаль бедолагу. Конечно, его прямой вины в этом не было. Ведь сперва хотели убить Боба, а оторванную руку уничтожить, но сметливый белый американец предложил иной план. Он спас Бобу жизнь в обмен на руку незнакомца. Грустно, конечно, но все же лучше, чем изначальный вариант.
Бобу захотелось узнать, кто этот толстяк. Он протянул руку и достал из кармана спортивного костюма бумажник. Эстеван зарычал:
– Ты что делаешь?
– Я только хочу узнать, как его зовут.
Боб свободной рукой раскрыл бумажник и увидел водительские права.
– Макс Ларга.
Боб начал пальцами перебирать содержимое бумажника.
– У него есть удостоверение донора человеческих органов!
Эстеван выхватил бумажник из руки Боба.
– Послушай, пендехо, тебе не следует знать о людях ничего лишнего! Энтьендес?
– Почему?
– Для твоей же пользы. Поверь мне на слово!
Боб посмотрел на Амадо. Тот утвердительно кивнул.
– Эс мехор, Роберто, эс мехор!
Боб тоже кивнул.
– О'кей.
Он стал смотреть, как кольщик легкими движениями попеременно наносит чернила на рисунок и тут же прижимает тампон. Начало вырисовываться красивое изображение кофейной чашки на блюдечке.
– А подкрасить можно?
– Без проблем!
Амадо встал и посмотрел на настенные часы. Потом обратился к кольщику.
– У тебя телик есть?
– Там, в комнате.
– Сейчас начнется моя теленовелла.
– Будь, как дома!
Амадо вышел. Эстеван только молча закатил глаза. В задней комнатенке Амадо включил телевизор, подошел к хрипящему холодильнику и достал бутылку «будвайзера» с длинным горлышком. Затем уселся на старый продавленный диван наслаждаться любимым сериалом. С улицы, где ловили кайф Норберто и Мартин, сильно тянуло сладковатым дымком моты.
Едва послышались первые звуки музыкальной заставки теленовеллы, примчался Норберт.
– Ли, ке падре/
Амадо цыкнул на него, и Норберто плюхнулся на диван рядом с ним.
На маленьком экране ведущая актриса (Амадо был к ней неравнодушен) вошла в кабинет врача. Амадо обернулся к Норберто.
– Ella es cojonuda .
– Сото tu .
В ответ на похвалу Амадо улыбнулся. Он гордился своей репутацией мужика, у которого есть кохонес. Все знали о его достоинствах. Пусть говорят, что хотят, но кохонес всегда имеют вес!
13
Дон возвратился в Паркер-сентер. Он потерпел поражение. У него разболелась голова. В душе царило опустошение, словно все, над чем он работал в последнее время, стало разваливаться, и виной тому был какой-то придурок, которому именно теперь приспичило поссориться со своей любовницей. Дон пожалел, что не заскочил по дороге в «Старбакс» и не перехватил чего-нибудь, хотя бы чашку кофе с молоком.
Флорес сидел за своим столом и читал газету. Дон подсел к нему.
– Разве ты уже не прочитал эту газету? Флорес оторвался от страницы.
– Ага.
– Тогда почему ты читаешь ее второй раз?
– От нечего делать.
Дон с надеждой просмотрел записки у себя на столе.
– Вещдок нигде не объявлялся?
– Ты о руке?
– Да, о руке! – Не-а.»
Дон собрал со стола несколько бумаг, скомкал с досадой и швырнул в стоящую на полу корзину.
– Ну, где же эта долбанная рука?
– Подожди еще денек и сможешь найти ее по запашку!
Дон брезгливо наморщил нос. Он не выносил запаха мертвечины. Это была одна из причин, по которым он перевелся в отдел криминальной информации из отдела по расследованию убийств. Гораздо приятнее отсидеть в закрытом фургоне двадцать четыре отупляющих часа, выполняя задание по наблюдению, чем где-нибудь на отдаленной стоянке вскрывать багажник брошенного «форд-тореса» с запертым в нем трупом месячной давности. Хоть задержка и сводила его с ума, Дон радовался, что предусмотрительно отправил руку в лабораторию на консервацию.
– Не смогу! После обработки она уже не запахнет. Флорес опустил газету.
– Как же, жди!
– Ну, во всяком случае, не слишком сильно.
– Любая дохлятина пахнет.
Флорес опять закрылся газетой. А Дон направился к кофеварке. Его организм нуждался в кофеине. Тогда, возможно, удастся сосредоточиться. Он по опыту знал, что, когда расстроен, его мозг перестает замечать логические связи, легко увлекается посторонними, бессмысленными догадками и после долгих, бесплодных плутаний по лабиринтам сознания упирается в глухой, непроходимый тупик. Видимо, надо вернуться к самому началу пути и обратиться к помощи главных помощников криминалиста – вопросам кто, что, почему, когда, где и как.
Дон налил себе чашку густого учрежденческого варева, всыпал в него пакетик химического заменителя сахара, добавил порцию заменителя сливок без молока с привкусом «айриш-крем», и пошел обратно на свое рабочее место. Он всегда считал себя знатоком человеческой личности. А еще обладал сильным интуитивным мышлением. Начинать надо с главного. А главное сейчас – разыскать Боба. Дон отпил глоток кофе и призадумался. Что бы он сам сделал на месте Боба после разрыва со своей девушкой? Его осенило мгновенно. Он бы приполз обратно к Море! Дон обернулся к Флоресу.
– Я сегодня поработаю сверхурочно…
Флорес даже не поднял голову от газеты. Он спал.
* * *
Эстеван просто диву давался. Обе руки были почти неотличимы, только кожа на одной из них посерела и немного сморщилась.
– Да ты, друг, самый настоящий художник!
Бородатый байкер улыбнулся.
– Пусть впитается немного, и станет еще лучше!
Эстеван проворчал:
– И так сойдет.
Татуировщик встал и вытер чернила с кончиков пальцев.
– Понимаю, это не мое дело, но очень уж любопытно, как вы теперь поступите с обеими руками?
Эстеван улыбнулся от удовольствия при мысли, что в течение нескольких недель по всему преступному миру Лос-Анджелеса будут ходить самые невероятные слухи. За неимением правды возникнет множество догадок, зачем ему понадобилось таскать с собой чью-то оторванную руку. Его авторитет укрепится. Люди задумаются. Неизвестность страшит. А это хорошо для бизнеса.
– Это розыгрыш.
– Розыгрыш?
– Ага. Хотим подшутить над копами.
Бородач широко ухмыльнулся.
– Ну, над ними сам бог велел!
Норберто долго не мог прийти в себя от пережитого потрясения. Он настолько обалдел от выкуренной травки, что позабыл отключить адское противоугонное изобретение Эстевана. Задница Норберто уже почти опустилась на водительское сиденье, когда Эстеван заорал ему. Еще секунда, и пятнадцать дюймов холодной острой стали вонзились бы в него через задний проход. Но Эстеван заорал, и Норберто в мгновение ока выскочил из машины, будто подброшенный пружиной. Он растянулся посреди улицы, и его сердце колотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
С ним произошло настоящее милагро! Наверно, какой-то святой увидел его сверху и решил пощадить. И заодно преподать урок. Или то было непонятное знамение. Норберто мог только догадываться о точном значении случившегося, но не сомневался, что это неспроста. Кто-то посылал ему знак.
Несмотря на то, что душа его преисполнилась святым духом, а в кровь не переставал поступать адреналин, Норберто продолжал ощущать такое блаженство и кайф после выкуренного косяка, что не мог даже пальцем пошевелить, а только безвольно валялся на асфальте и неудержимо хохотал. Он был уверен, что наделал в штаны, и от этой мысли еще сильнее давился от смеха.
Амадо протянул ему руку.
– Давай, поднимайся, пендехо!
Но тот ничего не мог с собой поделать. Смех парализовал его. По щекам текли слезы.
– Каброн, я обосрался!
– Ну, и что, бато, теперь так и будешь валяться?
Краешком глаза Норберто увидел лицо Эстевана. Оно словно окаменело от холодной ярости. Убийственно холодной. От внезапного страха Норберто мгновенно пришел в себя, ухватился за руку Амадо и вскочил на ноги.
– Прости, Эстеван! Прости!
Эстеван забрал у него ключи от замка зажигания.
– Бамос!
Норберто вытер слезы и обошел машину со стороны пассажирского сиденья. Его лицо горело от стыда, точно как в школе, когда учителя потешались над ним за глупые ошибки. На всю жизнь запомнилось ему это мучительное чувство унизительного бессилия. Норберто сел и застегнул ремень безопасности.
Боб с Мартином расположились на заднем сиденье, стиснув с обеих сторон толстяка. Его голова покоилась на плече у Боба, изо рта повисла ниточка слюны. Боб отпихнул от себя толстяка, и он привалился к Мартину. Тот отпихнул его обратно на Боба.
– Ты что, охренел, чувак?
– У меня плечо с наколкой прижато к двери, больно!
– Раньше надо было думать!
– Я не знал, что мы не положим его обратно в багажник.
Норберто нравилось слушать, как грызутся гринго. У них в голосах появляется плаксивый, гнусавый призвук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42