– Что толку, патрон, ты же оставил там всю свою долбанную руку! Они снимут отпечатки прямо с твоих долбанных пальцев!
Лицо Амадо исказилось от досады.
– Карахо!
– Ты попал, мужик!
Амадо обернулся к Норберто.
– Иди туда и принеси мою долбанную руку, пендехо!
– Аора?
– Си, аора!
– А как же врач?
– Не запирай дверь!
– Знаешь, в нашем районе слишком опасно оставлять дверь незапертой!
Амадо опять угрожающе посмотрел на Норберто, тот отдал ему остатки лайма и поспешил к выходу.
5
Боб валялся на кушетке перед телевизором в классической позе среднего американца; просторная футболка задралась, оголив полоску волос у пупка, босые ноги свисают через край, голову подпирают две скомканные подушки. Вообще-то он был недурен собой – не писаный красавец, но, по любимому определению Моры, в меру привлекательный. Правильные, симметрично расположенные глаза, ничем не выдающийся нос. Бородка скрывала сильный подбородок вместе с ямочкой, однако, как считал Боб, эта потеря компенсировалась тем, что волосяной покров подчеркивал губы. Он знал, что при его довольно заурядной внешности губы отличались необычайной чувственностью.
Боб отхлебнул пива и слегка переменил позу, устраиваясь поудобнее.
Кушетка была застелена грубым покрывалом типа марокканской дерюги, которое Боб называл «простыней из-под хиппи», поскольку очень часто разговоры на нем заходили о гашише и Амстердаме. Это покрывало и все остальное в квартире, Боб приобрел с рыночных лотков старьевщиков и в магазинах подержанных вещей. Оно пришлось ему по вкусу именно тем, что не гармонировало ни с одним предметом обстановки – ни с серебристо-розовыми виниловыми креслами из салона красоты, ни с мексиканским кофейным столиком из резного дерева с кафельной поверхностью, ни с китайскими пейзажами на черном бархате.
Боб наслаждался эклектическим духом своего жилища. Дома он ощущал себя художником.
Хотя телевизор был включен, Боб не обращал на него внимания. Он разглядывал полароидную карточку и сам не понимал, не мог с точностью определить или описать словами, что влекло его с такой неодолимой силой к изображению женщины на татуировке. Во всяком случае, не тот интерес, какой он испытывал к обычной графической порнографии, к откровенным фоткам глазастых юных красоток, готовых трахаться во все дыры. Возможно, притягивала именно простота рисунка, отсутствие глянца и цветных оттенков. Боб не знал наверняка, но только очертания женского тела по-настоящему возбуждали его своею непостижимой истинностью и даже, как ему казалось, живостью. Он просто вспыхивал, как до предела накачанная паяльная лампа!
Из состояния транса его вывел скрежет ключа в замке. Вошла Мора, бросила на стол связку ключей и сказала с порога:
– Мне необходимо позаниматься йогой.
Боб сел на кушетке.
– Может, хочешь выпить?
– Боб, я стараюсь очистить свой организм, а не отравить его еще больше.
Он опрокинул в себя остатки пива и понимающе кивнул. Антиокислители, шлаковыводители, герба-вита-оздоровители… Боб знал, чем занимается на работе Мора, и с терпимостью относился к ее бзикам. Он вообще считал себя очень покладистым человеком.
– Паршивый день выдался?
– Наверно, мне следовало стать врачом; может быть, тогда они бы слушались меня, а не ждали, чтобы я вместо них драчила им члены. Ведь ты бы не стал просить врача подрачить тебе член?
– Хм… Может, и попросил бы, если б врач был похож на тебя.
Мора угрюмо промолчала, удалилась на кухню и стала просматривать сегодняшнюю почту.
Боб встал с кушетки и пошел вслед за ней. Он обнял Мору сзади одной рукой и поцеловал ее в шею.
– Это тебе комплимент.
– Не сейчас.
– Почему?
– Потому что я ухожу на занятия йогой.
Боб разочарованно поплелся к холодильнику, достал себе новую бутылку пива, с шипением открыл и сделал большой глоток. Потом устремил взгляд на Мору – тонкая фигурка, красивое личико, уверенная осанка. Он любил ее. Или, точнее, любил отдельные части ее тела, ее личности. По его убеждению, некоторые составляющие Моры просто не имели себе равных на всем белом свете. Например, груди или обалденное чувство юмора – если, конечно, у нее хорошее настроение. Или вот еще язык. Подбородок. Ушки. Стройные ножки с маленькими ступнями. Боб мог подолгу мысленно разбирать ее на желанные и лишние кусочки, наделяя их, по мере измельчения, все более подробными спецификациями. Расчленяя Мору… Отличное название для кинофильма!
– Мора, мне, правда, очень хочется!
– А мне, правда, очень не хочется!
– Ну, пожалуйста!
– Если невтерпеж, сходи и подрачи!
Боб презрительно фыркнул. Он слышит это уже не впервые. Будто мастурбация – решение проблемы!
– К твоему сведению, есть мужики, которым нравится заниматься любовью с живым и теплым женским телом!
– Hичего не поделаешь, данное женское тело сейчас отправится на занятия йогой, а тебе, если приспичило спустить, придется сделать это самому!
– Зачем же, я могу прийти к тебе на прием!
– Не можешь, у тебя нет денег, а твоя медицинская страховка не покрывает такого рода обслуживание!
Боб удивился.
– У тебя есть клиенты по страховке?
– Конечно! Я же оказываю медицинскую помощь!
Боб ошеломленно кивнул.
– А ты думал, я содержу что-то вроде массажного салона? За тридцать долларов драчу члены всем желающим?
– Да нет, я… я просто не знал, что ты принимаешь клиентов по страховке, вот и все!
– А ты вообще обо мне ничего не знаешь! И все потому, что моя жизнь для тебя не представляет никакого интереса!
Боб перешел в оборону и громко воскликнул, срываясь на фальцет:
– Это неправда! И вообще, я только попросил тебя заняться со мной сексом!
Мора посмотрела на него, удивленно подняв брови. Боб стоял, будто в боевой готовности, переминаясь с ноги на ногу. Он ждал взрыва вулканического характера Моры. Такое происходило уже не раз – ее голос меняется, кровь приливает к лицу, дыхание учащается, и начинается крик, иногда со швырянием предметов обстановки. Боб нарочно расслабился, как пальма, податливо гнущаяся под порывами ураганного ветра. Усилием воли Мора заставила себя сдержаться.
– У меня нет времени на выяснение отношений!
С этими словами она направилась в спальню, на ходу стягивая через голову блузку. Боб неподвижно стоял с бутылкой пива в руке и наблюдал из гостиной, как Мора переодевается в костюм для занятий йогой.
Потом она прошла мимо, прижимая к себе коврик и мексиканские покрывала.
– Пока, милый!
И Боб остался один.
Норберто не стал возиться с замком задней двери. Он просто выбил ее ногой. Затем включил карманный фонарик в виде авторучки и стал водить лучиком по всему гаражу. Полицейская лента, преграждающая проход к месту преступления, трепыхалась на сквозняке, как праздничный вымпел на дне рождения ребенка. В остальном во внутренней обстановке гаража не было ничего примечательного. На полках стояли старые банки с краской. Лопата. Грабли. Пластмассовые канистры. Разное барахло. Кружок электрического света задержался на санках с выцветшими красными буквами на сиденье: «Радио Флайер». Норберто родился и вырос в Хуаресе, а потому не сразу сообразил, что это за штука. Он, конечно, знал о существовании санок, но впервые видел их воочию и с интересом разглядывал полозья, деревянные планки. Санки в Лос-Анджелесе… На кой хрен Карлосу понадобились санки? Раро, однако!
Норберто продолжал водить тоненьким лучиком вокруг себя. Вот набор гаечных ключей с трещотками, купленный в универмаге «Сиэрз». Наверняка денег стоит. Норберто хотел было прихватить его с собой, чтобы после толкнуть кому-нибудь, но, поразмыслив секунду, передумал. Луч света уткнулся в прочерченную мелом линию, обозначающую место, где, вероятно, лежало тело Карлоса. Рядом виднелось темное пятно – кровь или моторное масло, непонятно. Чуть подальше Норберто заметил другой меловой контур. Он был гораздо меньше первого. Примерно такой же формы и величины, как правая рука Амадо.
Макс Ларга стоял на своей кухне, начиненной современным, профессиональным оборудованием, и ковырял в носу. Эта процедура многократно отражалась в искаженном виде на полированных поверхностях окружающих его приборов и предметов поварской утвари. Наконец, он вынул мизинец из ноздри и полюбовался добычей. Потом бездумно сунул поблескивающий комочек липкой слизи в рот, причмокнул жирными губами, словно ему досталась крошечная свежая устрица, и принялся за готовку ужина.
Первым делом Ларга снял с крючка накрахмаленный белый фартук и повязал его поверх своей обширной талии. Затем вытянул из шкафа жарочный противень и вывалил на него тяжелую баранью ногу. Из холодильника достал свежие листочки душицы, умело порубил огромным ножом и ссыпал в глубокую миску с небольшим количеством оливкового масла – посолил, поперчил, сунул туда обе руки и размешал. Потом поставил миску рядом с бараньей ногой и начал втирать в мясо полученную кашицу. Его намасленные пальцы скользили по розовой, парной мякоти. Ларга почувствовал, как возбуждается. Он невольно стал чуточку покачиваться, слегка прижимаясь низом живота к углу разделочного стола, но тут же опомнился и густо покраснел, осознав, что применяет к бараньей ноге недавно освоенную технику мастурбации.
Ларга быстренько вымыл руки, запихнул противень с бараниной в духовку и откупорил бутылку мерло.
Эстеван кипел от злости. Скольких парней он нелегально перетащил через границу, дал им работу, предоставил возможность зажить по-настоящему! И чем же эти долбанные мариконы отвечают ему вместо благодарности? Создают трудности! Они постоянно создают ему новые, ненужные трудности! Им не дано постичь, как выгодно заниматься преступной деятельностью. Пойми, каброн, только преступив закон ты можешь взять от судьбы сразу и до хрена! Стань преступником, и твой член увеличится на несколько дюймов! Стань преступником, и для тебя начнется жизнь, о какой ты и не мечтал! Но эти очевидные истины до некоторых просто не доходят! К примеру, до Амадо, по глубокому убеждению Эстевана. Амадо не сумел оценить выпавший ему шанс. Вот у бледнолицых чувство благодарности развито гораздо лучше. А от долбанных кивальерос одни только лишние заботы. Эстеван знал, найми он прозябающих без дела подсобных рабочих из техасских автомастерских, хлопот бы у него поубавилось. Эти бессловесные белые парни, по меньшей мере, обрадовались бы нескучному занятию, небольшому количеству адреналина в крови. И при этом всю жизнь благодарили бы Эстевана. Но эль-хефе не был лишен чувства патриотизма и верности ла-расе, а потому, скрепя сердце, продолжал помогать землякам, несмотря на доставляемые ими дополнительные проблемы.
Эстеван поставил бутылку с пивом и посмотрел на Мартина. Молодой гринго затушил сигарету и, не моргая, уставился на Эстевана. Мартин не боялся говорить хозяину правду, даже если это выводило его из себя. Возможно, он чувствовал себя умнее Эстевана или просто оттого, что все время находился под кайфом. Эстеван же обладал достаточной прозорливостью, чтобы не окружать себя подлизами. Хотя, с другой стороны, в таком окружении есть и свои преимущества. Эстеван вздохнул.
– Я звоню человеку. Вызываю его к себе. И что происходит? Он исчезает! Как это называется?
– Нам всем не хватает умения общаться. Эстеван презрительно фыркнул.
– Ну, нет, тут дело в ином. Это неуважение, черт возьми! Мартин кивнул.
– Вот если бы у нас были цифровые сотовые телефоны… Эстеван оборвал его.
– Думаю, его надо наказать в назидание остальным!
– А что толку?
Эстеван закурил сигарету.
– Часть нашей работы заключается в том, чтобы держать людей в постоянном страхе.
Мартин опять кивнул.
– Политика внедрения брэнда.
Эстеван выдохнул через всю комнату облако сигаретного дыма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42